— На самом деле, я с тобой говорить не хочу вообще, Друза, — с прежней невозмутимостью возразил предводитель. — Но ты ведь испытываешь определенные трудности с восприятием слова «нет», так что сообщи мне сейчас все, что хотела, мне от жены скрывать нечего.
— Это тебе-то нечего скрывать? От чужачки? — презрительно фыркнула противная женщина, и вот тут анир окатил ее таким взглядом, что, видимо, даже ее дурной злости не хватило, чтобы дразнить его дальше.
Она осеклась, потом дернула головой, эффектно встряхивая роскошными волосами, и продолжила явно не о том, что едва не вырвалось: — Опомнись, Бора, хватит между нами глупостей! — Тон ее поменялся мгновенно, становясь ласковым и просительным, а длинные ресницы захлопали, будто сдерживая готовые сорваться слезы. — Я все поняла, ты уже достаточно отомстил мне, любимый. Пора нам обоим остановиться! Пожалей и нас, и эту девочку, ведь она потом страдать будет ни за что.
Бора с пару секунд смотрел на нее пристально, и в груди противно потянуло от его странной неподвижности, но он мотнул головой и неожиданно рассмеялся, но не весело, а как-то холодно.
— Да уж, в чем тебе никогда было не отказать — это в потрясающей уверенности, что весь мир вращается вокруг твоей неотразимости и капризов, — произнес он без раздражения или пренебрежения, совсем без всякого выражения, эмоций, лишь констатируя факт. — Я никогда не опустился бы до мести женщине, а тебе мне и вовсе мстить не за что.
— Я выбрала не тебя прежде и ушла недавно, а это, — она ткнула в меня, — твоя месть!
Сказано это было тоже исключительно для меня, уж понять такое моего жизненного опыта хватило.
Бора вздохнул, посмотрел в потолок, будто она его бесконечно утомляла, опустил голову и поцеловал меня в висок, шумно потянув носом. Пусть я и чувствовала себя отвратительно, являясь невольным свидетелем этой беседы, но отчего-то гнев осел.
— Ты не ушла, мы расстались, — отрезал мой супруг и шагнул вперед, увлекая и меня. — На этом все, конец.
— Не расставались! — рявкнула женщина нам в спины. — Я давала тебе время одуматься и понять самому, что за ошибку совершаешь и что можешь потерять. Но теперь я вернулась!
— Прекрасно, Гиса по тебе скучала, — не оборачиваясь, бросил Бора, выводя меня в зал с большим столом, уже полный воинов, что рассаживались на длинных лавках перед рядами многочисленных кушаний, смеялись и переговаривались с женщинами, которые разливали пенный напиток по их кубкам.
— Никакого «все» и конца между нами не будет, любимый. Никогда, — ядовито прошипела вслед Друза. — Ты ведь сам этого не допустишь.
— Можно мне в этот раз сидеть не у тебя на коленях? — спросила тихо, оглядывая окружающее пространство.
— Ликоли, если ты из-за…
— Нет-нет, — поспешила заверить нахмурившегося мужа. — Эта женщина, ее наглые заявления и отвратительное поведение не имеют к этому отношения.
Много чести ей будет открыто психовать и вообще показывать хоть какую-то реакцию, в данный момент у меня больше претензий к Бора, что просто не одернул ее жестко и не указал нахалке ее место.
Но, с другой стороны, есть куча всяких «но». Поведи он себя нарочито грубо при мне с женщиной, тем более с той, с кем делил прежде постель, с той, что родила ему ребенка, и это был бы повод подумать, не ждет ли меня через какое-то время такое же отношение.
Вот ведь странная двойственность: сама я была в какой-то момент готова плюнуть на достоинство и воспитание и откровенно нахамить ей, но поступи так мой супруг, и это, к моему стыду, принесло бы мгновенное мелочное удовлетворение моей, оказывается, ревнивой натуре, но потом и задело бы.
Только совсем дура может безоговорочно верить в то, что если мужчина в угоду твоему самодовольству грубит женщине, с которой так многим связан, то ты вся такая исключительная и та же судьба тебе однажды не уготована.
В конце концов, теперь-то я в курсе, что по местным законам не обладаю никакими особыми правами законной жены и, судя по расплывчатой формулировке Бора «все будет зависеть от тебя», вполне могу их и не обрести. Кто сказал, что я однажды не окажусь на месте Друзы? По крайней мере, вижу, что взашей, как надоевшую игрушку, меня никто прочь не выкинет.
Ну да, благородный предводитель аниров, потеряв интерес, отпустит меня просто на все четыре стороны устраивать дальнейшую судьбу на свое усмотрение в чужой стране, откуда мне ходу уже нет. Вот откуда эти мрачные и гадкие мысли сейчас?
— Красавица моя, я просто млею от того, что знаю: под этой твоей сдержанностью скрывается настоящее дикое пламя, — прошептал Бора мне на ухо, подводя к столу. — Друза наболтала кучу всякой чуши, и я понимаю, что совсем не думать об этом у тебя не выйдет. У меня бы не вышло. Однако я сказал правду: наша с ней история в прошлом, все, что есть ныне, — это крошка Гиса.
Бора подхватил меня на руки, и я уже подумала, что он пренебрежет моей просьбой и опять водрузит на свои колени. Но вместо этого он усадил меня одну во главе стола в большое кресло, потом аккуратно сдвинул его чуть в сторону и, отойдя на секунду, вернулся с табуретом без спинки, пристраиваясь рядом.
Моргнув недоуменно, я посмотрела на него, после обвела взглядом всех присутствующих, ожидая осуждения или просто шока от того, что, получается, выжила их предводителя с его места за столом, но, похоже, это никого не волновало особенно. Хотя краткими любопытными взглядами нас удостоили. Сделай нечто похожее мой дядюшка Окнерд, и это был бы едва ли не конец света и грандиозный скандал.
— И еще тебе следует запомнить, Ликоли, кое-что, — продолжил Бора нашу беседу как ни в чем не бывало. — Ты и я и то, что будет между нами, если судьба милостива, абсолютно иное, не то, что было у меня прежде с другими. И это не моя попытка принизить их, чтобы подобраться ближе к тебе с помощью лести. Всего лишь правда, и со временем ты поймешь разницу.
Хотела бы я все четко понимать уже сейчас, но и от слов супруга уверенность и спокойствие вернулись, отодвигая пока мысли о шаткости и неопределенности моего положения.
— Ты почему не сказал, что отдельного места для меня тут не предусмотрено? — тихо спросила, нарочно уходя от неприятной и малопонятной для меня пока темы, и кивнула на его табурет, на котором такой огромный мужчина выглядел немного комично, не теряя при этом ни капли своей привлекательности и грозности вида. — Там сидеть полагалось бы мне.
— С чего бы это? — поднял удивленно брови Бора и указал на спинку и подлокотники, окружившие меня, будто я была в глубоком гнезде. — Тут тебе ниоткуда не надует, так что все правильно.
Потянувшись к столу, он поставил перед нами обоими приличных размеров миску с каким-то белым и густым, очевидно, соусом, придвинул поближе еще несколько тарелок с парующими странными кусочками теста разной формы и вручил вилку.
— Сейчас научу тебя есть мое самое любимое блюдо — ушки, — с лучезарной, завораживающей меня улыбкой сообщил супруг и, наколов один из кусочков теста, окунул в соус и поднес к моему рту: — Пробуй. Прям сразу в рот, целиком!
Я послушалась, захватывая новое блюдо губами и подержала во рту, привыкая к мягкому, чуточку кисловатому вкусу соуса.
— Жуй, — скомандовал Бора, резко осипнув и не отрывая глаз от дерзкой капли, что медленно потекла по моему подбородку. Ужас, как неловко. Чем бы вытереть? — Я так хочу слизать это, но, боюсь, ты подавишься.
Последнее было сказано без всякого юмора и скорее отдавало скрытым томлением. Именно таким было ощущение, прокатившееся от самой моей макушки, на которой, кажется, зашевелились волосы, до низа живота и дальше до кончиков пальцев.
Стремительный импульс, что действительно чуть не заставил подавиться и оставил тянущее чувство внутри. Как будто я чего-то хочу очень-очень сильно, вот только понимание, что же это, все еще дико пугает меня и вынуждает усомниться в собственной нормальности. Ибо жаждать заполнить эту пустоту, что и порождает странные ощущения, точно зная, что это больно, совсем уж противоестественно.
— Тебе понравилось, Ликоли? — спросил Бора, все так же на отрываясь от созерцания моих губ, и осторожно вытер соус вышитой салфеткой, внезапно напомнив мне, что я в процессе поглощения пищи, а не посреди познания своих неправильных желаний и порывов.
Я стала усиленно работать челюстями, прислушиваясь к новой смеси вкусов мяса, теста, специй и соуса, и кивнула. Необычно, но вкусно.
— Хорошо, — немного скрипуче сказал Бора и тоже взялся за еду, поворачиваясь к своим воинам. — Кушай теперь сама, а то до добра это не доведет нас. Не прямо сейчас уж точно.
«Ушки» оказались с разными начинками, где-то чувствовалось больше трав и даже привкус терпковатых ягод в смеси с фаршем, разнились и сорта мяса, насколько я могла разобрать, но чем больше ела и привыкала, тем сильнее мне нравилось.
Застольные беседы становились громче, женщины, подав еду, сели среди мужчин и все вели себя непринужденно и весело, но я нигде не заметила откровенной развязности мужчин, каких-нибудь неуважительных фраз или прикосновений, хотя жесты и открытые объятия или краткие поцелуи некоторых пар и смущали меня, но при этом и притягивали взгляд необычайной аурой между партнерами. Поразительная смесь невинности и чувственности царила между ними, почти осязаемая уверенность, что все это не только в порядке вещей, но и хорошо, правильно, некое перманентное физическое заверение во взаимной привязанности и нежности.
Еще мне бросилось в глаза, что никто не стал вскакивать и расшаркиваться при виде предводителя — нас встретили исключительно дружелюбными кивками. Особого обслуживания тоже не наблюдалось, и вообще создавалось впечатление, что любое проявление подобострастия здесь не принято, при этом от меня не ускользнула атмосфера безусловной уважительности к моему супругу среди его людей. Чтобы прочувствовать это совсем не требовались показательные поклоны и бесконечное угодливое кудахтанье, как принято при дворе моего дяди.