Едва первая вспышка затухла, я ощутила, как все нутро заныло и сжалось от этого, как от потери. Мое тело взывало о повторении этого ошарашившего опыта? Да, совершенно точно так и было. Я уставилась в лицо супругу, ища в его выражении хоть какую-то подсказку, понимание, что происходящее нормально. Но, похоже, он не собирался ни подсказывать, ни подталкивать меня, лишь глядел из-под полуопущенных век тяжко, голодно, поглощающе, дыша рвано и сипло и сжимая руками края бочки, так что толстые доски потрескивали. Он предоставлял мне самостоятельно решить, как и что возможно здесь и сейчас между нами, отдавал мне все права и контроль, дарил время и шанс познавать все для себя в том темпе, с которым я могла справиться, и мое сердце наполнилось благодарностью за это.
Потянувшись излить эту благодарность в поцелуе, я всхлипнула от новой волны потрясающего давления, появившейся в центре моего тела. Забыв на полпути, по какой причине я начала это движение, просто шевельнула бедрами смелее и захлебнулась в стоне у самых губ Бора. И повторила это чуть увереннее, получив в награду сбивающее с ног своей остротой удовольствие, внезапно усиленное ответным стоном мужа и мощной дрожью, охватившей его.
— Еще, Ликоли, — взмолился он, и я послушалась, ведь и сама возжаждала еще и еще.
Стала скользить по его пульсирующей в ритме нашего, казалось, общего пульса, плоти, уже никак не сдерживая своих вскриков, терлась там внизу самым чувствительным местом, ноющими сосками о мужскую грудь, жадными губами о его губы. Это стало подобно восхождению или преисполненной дикого азарта погоне, и награда мне пока была неизвестна, но уже невыносимо желанна. Остановиться чудилось равносильно падению на камни с высоты, опомниться, не достигнув вершины, — невозможно, запретно, смертельно, и я впилась в мужа уже ногтями, потому что держаться пальцами было недостаточно, и ускорилась, подгоняемая хриплыми прерывистыми «еще-еще-вот-так-вот-так» мольбами-приказами супруга, как вдруг он содрогнулся всем огромным телом и, откинув голову, издал долгий гортанный стон, судорожно выгнулся мне навстречу, поднимая на себе, лишая мои колени опоры и усиливая давление между моих ног до запредельного, и в низ живота ударила огненная вспышка много-много сильнее предыдущих и воспламенила всю мою кровь без остатка, подожгла каждый уголок тела и молниеносно испепелила разум.
Я воспарила или испарилась вовсе, сказать бы ни за что не могла, меня как будто и не осталось, но страшно от этого не было, было хорошо. Так хорошо, как никогда прежде, как я и не могла себе даже представить, что, возможно, лучше всего что знаю. И сиплый шепот Бора, прерываемый его тяжелым дыханием и легкими поцелуями по лицу делали это лучшее еще прекраснее.
— Мать Великая, Ликоли, сколько же я дней провел в мечтах увидеть твое лицо, пылающее в страсти. Сколько ночей иссушал себя, как мальчишка, фантазируя о том, что стану причиной твоего удовольствия. Это только начало, жена моя, только начало, а я уже получил больше, чем мог загадать.
Ох, а я-то сколько получила! Моя бедная головушка такого и вместить-то не способна сразу, и поэтому я, смирившись и не желая лишаться потрясающих отголосков, что раз за разом пробегали по мне, положила ее на плечо супруга и обвисла на нем.
ГЛАВА 13
— Как себя чувствуешь? — спросил через какое-то время супруг, мягко поглаживая мои ставшие похожими на жесткие пружинки во влажном воздухе волосы.
Я не знала, что ему ответить, в голове царила удивительно умиротворенная пустота, а тело казалось отяжелевшим и в тоже время легким, будто и не моим вовсе, сытым, как ни от какой пищи прежде и одновременно опустошенным в самом лучшем смысле из всех возможных.
— Потрясающе, — прошептала я в ответ. — Но мне невыносимо хочется спать. Это ничего?
Подарившая мне удивительные впечатления твердость исчезла сейчас, но все равно там, между моими ногами все оставалось слишком чувствительным, и я поерзала, продолжая изучать собственные ощущения, на что Бора прореагировал опять резким вздохом и осторожно чуть отодвинул мои бедра по своим коленям, садясь прямее.
— Лечь спать на данный момент — прекрасная идея, Ликоли, но если еще немного покрутишься вот так — и мое мнение изменится с точностью до наоборот, — тихо рассмеявшись, сказал, и начал набирать воду горстями и поливать мои плечи и шею.
— Почему?
— Хм… Потому что обязательно и непременно начну уговаривать тебя продолжить и посмотреть, что еще интересного сумеешь обнаружить и сколько удовольствия получить, обходясь одними прикосновениями.
То, что я забавляю его своей неопытностью, уже почти не смущало меня и уж точно не злило. Неожиданно понимание, что он искушен много больше меня, стало вызывать желание постигнуть и узнать, а не краснеть от стыда и отворачиваться. Вот только… нет, не стану я думать о том, в постелях скольких женщин он приобрел свой опыт и что потом. Лучше двинусь по пути познания.
— А-а-а разве… м-м-м… ты не получил… — Я невольно посмотрела вниз между нашими телами, но колыхавшаяся и бликовавшая от нашего дыхания вода мало что позволяла увидеть. — В общем, ты разве не достиг кульминации?
Да, кажется, могу собой гордиться, сумев подобрать нужное определение.
— О, поверь, жена моя, я получил и сполна, но что эта кроха перед моим желанием к тебе? Твое удовольствие — пища для моих глаз и души, настолько восхитительная и роскошная, что совершенно невозможно насытиться ее полностью.
Алмер никогда не требовал повторения в тот же день. О том же парении, что позволил испытать Бора, и вовсе речи не шло. Что творилось со мной рядом с первым мужем от его поцелуев и ласк в одежде можно было сопоставить лишь с легким щекочущим ветерком, по сравнению с тем ураганом, в котором закружил меня Бора.
— А я смогу… ну, то есть… это можно делать часто? — воззрилась я на супруга изумленно.
— Так часто, как только пожелаешь и сможешь выдержать! — разулыбался Бора.
— Когда мы попробуем еще? — выпалила и тут же вспыхнула, заметив мгновенно сверкнувшую жаркую вспышку в глазах анира.
Бора откинул голову и покачал ею, начиная смеяться уже в голос, и этот смех был таким искренним и счастливым, что я тоже просто не могла удержаться от широчайшей улыбки.
— Ликоли-Ликоли-Ликоли, — практически пропел он, — как же ты искушаешь меня! Каждым словом, взглядом, вопросом, румянцем, дыханием! С самого первого мгновения, когда растрепанная, разгоряченная и ослепительно сияющая почти влетела на своем кузнечике в моего Дуиля! Правда, сначала я испугался за тебя едва не до смерти, а потом пришло время бояться за свое здравомыслие и того, что хотел сотворить в ту же секунду.
— И чего же ты хотел?
— Воплотить в жизнь еще один совсем нехороший обычай моих предков, который не одобрял сам, — усмехнулся Бора и осторожно поставил меня на ноги на дно кадушки.
— Он, должно быть, неприятный какой-то?
— Поверь, несколько минут, глядя на то, как ты удаляешься от меня, я абсолютно не мог вспомнить, почему же считаю его настолько плохи. — Бора потянулся куда-то за пределы ванны, достал пушистую мочалку и поднял брови, вопрошая, разрешу ли себя помыть, и я с охотой кивнула, уже окончательно поглощенная любопытством. — Раньше, когда мужчина загорался вот такой же бешеной и внезапной страстью, как я к тебе, или, скажем, очень долго не мог получить от желанной женщины хоть какой-то знак внимания, он дерзко, прямо на глазах у всех похищал ее. Естественно, за ними посылали погоню, но если рискнувший был достаточно удачлив, силен и изворотлив, то он уходил от преследования.
Бора начал нежно водить по моей коже, не делая ничего провокационного, но мне снова становилось жарко.
— Убежав и унеся с собой свою желанную, этот наглец поселялся с ней где-то очень уединенно и приступал к соблазнению. Выбрасывал или прятал их одежду, трогал и ласкал ее при любой возможности, заботился, кормил всем лучшим, демонстрируя, какой он удачливый охотник и добытчик, говорил о своих чувствах, и так до тех пор, пока она ему не уступала. Тогда спустя время они возвращались к людям уже парой.
— Уж прости, но для меня это дико как-то звучит, — подергала я себя за мочку уха. — Это же насилие чистой воды! А если у девушки нет и не появится намерения принимать его нахальные притязания, она что, становилась его невольницей навечно?
Рука Бора остановилась, и он задумчиво прикусил краешек нижней губы.
— Понимаешь ли, Ликоли, у моего народа есть множество поверий, которые утверждают, что наша богиня Иласки ни за что не накажет ни женщину, ни мужчину страстью неодолимой силы, если взаимность в принципе невозможна. Влечение, влюбленность, обычное стремление к близости — это одно, а вот настоящая одержимость, притяжение, с которым нет и не может быть сил бороться, — совсем другое.
Я готова была возразить ему, у меня было множество доводов, но вдруг Бора настороженно уставился в сторону двери и предостерегающе поднял палец.
Из нашей спальни послышались тяжелые шаги, и кто-то крикнул, зовя предводителя, отчего я тут же прикрыв грудь, шмыгнула ему за спину.
— Не волнуйся, никто не войдет сюда, — бросил мой супруг и, опершись на край кадушки, просто перекинул свое тело наружу и быстро скрылся за дверью. Мужские голоса обменялись буквально парой невнятных фраз, и он вернулся, помрачневший и даже, я бы сказала, раздосадованный.
— Как же сейчас не время оставлять тебя, Ликоли, — проворчал он и оставил краткий поцелуй на моем плече, перегнувшись в ванну, что его рост позволял без труда. — Хотя это время никогда не наступит для меня.
— Ты уезжаешь?
— Да, но вернусь так быстро, как смогу.
Бора отошел в угол, взял на лавке кусок сложенной мягкой ткани и развернул его.
— Давай, жена, выбирайся из ванны. Ты совсем недавно болела, устала с дороги, да еще и пережила первую усладу своего тела. — От его последних слов меня кинуло в жар. — Так что я ни за что не оставлю тебя без присмотра в воде. Еще уснешь.