Я послушалась и, встав на скамеечку, присела на бортик, собираясь перекинуть ноги, но супруг накрыл мои плечи тканью и легко снял на пол.
— Ногам не холодно? — Нахмурив брови, он стал бережно обтирать меня с головы до ног. — Ткань не грубая? Здесь достаточно тепло?
У меня отчего-то защипало в носу и в глазах от того, с какой серьезностью он интересовался такими, по сути, мелочами. Так вел себя со мной в детстве лишь отец, вечно беспокоясь о сотнях вещей, частенько даже до невыносимой навязчивости. Конечно, всю жизнь меня окружали слуги, готовые угодить и тоже старающиеся обеспечить удобством и комфортом, но очень скоро я поняла, что они делают это исходя из своих рабочих обязанностей, а не по доброте душевной или из искренней привязанности ко мне.
И да, был момент, когда я им жестоко и беспочвенно мстила за это, ведя себя как настоящий невыносимый ребенок и подросток, защищенный от любого наказания положением от рождения. Надеюсь, они не ненавидят меня до сих пор за те выходки и гадкие поступки. А сейчас мне вдруг ужасно захотелось знать, почему Бора такой со мной. Что для него эта усердная забота обо мне? Какая-то блажь, некое выражение чрезвычайной ответственности, которую он проявлял по отношению ко всем, или же все по-настоящему? То есть он же мне не родной человек, чтобы относиться действительно с душой, но и ничем не принужден, не имеет выгоды, ему и милым или сколько-то вежливым быть со мной не обязательно, куда же я денусь, веди он себя хоть как. Так с чего все это?
— Ликоли! — окликнул он, сменив уже влажную простынь, которой вытирал меня, на сухую, и, укутав, поставил-таки на лавку. — Так и думал, что ты уже на ходу засыпаешь. Сосредоточься еще на секундочку и посмотри на меня.
Да я и так на него пялилась, мой стыд куда-то временно улетучился от вида его огромного, поблескивающего каплями воды тела. Бора подошел к печке, открыл дверцу и закинул туда несколько поленьев, которые лежали тут же рядом аккуратной стопкой.
— Это станет потихоньку тлеть до утра, и у тебя будет теплая вода, чтобы умыться. Но утром нужно будет еще положить дров, чтобы здесь все не выстывало. Если обещаешь мне, что сумеешь не обжечься и не занозить руки, делая это, то я не стану просить никого позаботиться о тепле, и никто не потревожит тебя в нашей спальне, пока сама не решишь ее покинуть.
— Бора, ну серьезно, я же не совсем неумеха и беспомощная! — вяло возмутилась я. — Могу делать все те же вещи, что и другие нормальные люди, и не разбиться или не искалечиться при этом! Или все дело в моем происхождении? Думаешь, я вообще не приспособлена к самым элементарным вещам и не способна на простейшую работу?
Муж вздохнул тяжело, приблизился, взял меня завернутую в ткань на руки и понес из ванной комнаты прямиком в кровать.
— Греймунна, я веду себя так вовсе не для того, чтобы задеть тебя, а потому что на самом деле не знаю о тебе и твоих жизненных навыках почти ничего. — Строго сдвинув брови, он укрыл меня одеялом до подбородка и старательно подоткнул его со всех сторон. — Но даже если бы ты была самой умелой женщиной в мире, я бы все равно оберегал тебя от всего. И ни о какой работе и речи не идет и никогда не будет идти, Ликоли. Ты мне женой приехала быть.
Он наконец быстро обтерся сам и стал торопливо одеваться.
— А что входит в обязанности твоей жены?
— Любить меня или хотя бы очень стремиться научиться это делать. — Он вроде бы весело подмигнул мне, но что-то было очень серьезное за этой показной легкомысленностью.
— Но, надеюсь, ты не подразумеваешь под этим…
— Позже, Ликоли! — властно оборвал он меня, натягивая сапоги. — Я вернусь, и мы все это станем обсуждать, пока все не выясним для обоих.
Поцеловав меня в висок, он буквально вылетел из комнаты, оставляя наедине с мыслями. Значит ли это его «любить», что мне все же отведена участь некоей постельной игрушки, тщательно оберегаемой от всего диковинки, у которой нет никаких прав и власти за пределами спальни? Или он меня видит каким-то беспомощным и безмозглым созданием, которому для жизни достаточно просто кучи нарядов, дорогих украшений, комфортных условий и своевременной ласки? Тогда я уж и вовсе питомец, а не жена или любовница.
Сон сморил меня где-то в процессе размышлений, которые при всем количестве вопросов и неприятных предположений, были пронизаны странным светом и не вызывали тяжести на душе.
Проснулась я все так же в прекрасном настроении. Первым же делом, даже не одевшись, пробежала по достаточно прохладному полу в ванную, подкинула дров, не обжегшись, не оцарапавшись и не сломав ни одного ногтя, между прочим, чрезвычайно гордая собой умылась и вскоре покинула комнату.
Но стоило мне только появиться на верхней лестничной площадке, как какая-то девушка заметила меня и, развернувшись в сторону бокового коридора, закричала:
— Ронра-а-а!!!! Проснулась!
Парень быстро появился и рванул вверх по лестнице ко мне. Ну вот, у меня тут надзиратель, охранник или гид?
— Осторожнее, кресса Греймунна, тут очень круто. — Краснея, парень протянул мне руку.
Не первое, не второе и не третье, а все три сразу. Няньку ко мне муж пристроил, выходит.
— Крайне признательна за заботу, онор Ронра, — сказала я, стараясь максимально подчеркнуть дружелюбие тона, невзирая на смысл. — Но я как-то передвигалась прежде по лестницам без посторонней помощи и весьма успешно, учитывая, что дожила-таки до этих лет.
— Не онор, — запунцовел парень и опустил яркие глаза. — Просто Ронра, кресса Греймунна.
— Тогда и не кресса, а просто Греймунна, — улыбнулась ему я, отчего он судорожно вдохнул. — У нас же ведь не может быть большой разницы в возрасте? Сколько тебе лет?
— Пятнадцать. — Ничего себе детинушка вымахал, я думала минимум семнадцать. — И дело не в возрасте.
— А в чем?
— Воины, что ходили с отцом в ваш край, говорили, что такие, как вы, ровней себе мало кого считают. А нас, аниров, и вовсе дикарями неотесанными зовете.
Вот тут уже пришло время краснеть мне.
— Ты имеешь в виду аристократов? — пробормотала я, отводя в свою очередь взгляд, хотя и среди простолюдинов мнение о соседях мало отличалось. — Тут все дело в том, что об анирах никто ничего толком не знает, а еще в том, что вы сильные и вас боятся. Вот и придумывают уж что-нибудь.
Вспомнила собственное презрительное фырканье, мысленно и вслух, об их народе и стало окончательно стыдно. Снова в разуме зашевелился вопрос, как и чем я могла приглянуться Бора, ведя себя откровенно отвратительно.
— А вы… ты… Греймунна, еще считаешь нас дикарями? — стрельнул в меня глазами Ронра.
— Нет, больше нет, — не кривя душой, призналась я. — Но многое мне еще непонятно из того, что о вас уже увидела, отличается от привычного, и думаю, я вообще толком еще о вас не знаю. Но варварами вряд ли смогу считать когда-либо снова.
— Ну, кое-что поправимо. — Кажется, парень стал меньше смущаться. — Спрашивай обо всем, а я расскажу о том, что уже можно.
— Очень интересная формулировка. Раз так, расскажи мне о себе, — рассмеялась я, и в этот момент мой живот забурчал от голода, а из-за угла стены внизу выглянула та самая девушка, что позвала Ронра, окинула нас любопытным взглядом и снова исчезла. Послышалась возня и смешки.
— Идем, — кивнул молодой анир вниз. — Нужно тебя покормить, а об отце и матери я могу тебе рассказать, пока ты ешь.
— Я не… — запнулась, снова смутившись. Нет, хитрец и манипулятор из меня никакой.
— Да брось, Греймунна, я молод, а не туп, — подколол Ронра, ведя меня вниз. Быстро он осмелел, однако. — И тебе нечего переживать по поводу моей матери. Они с отцом сошлись ненадолго давно, как только он в возраст вошел, а она старше была, и я получился. А потом мама встретила Оуда своего. Я с ними жил до десяти лет, отец приезжал только, а когда пришло время становиться воином, к нему переехал.
Мы спустились и прошли в трапезный зал, что был сейчас совершенно пустым. Ронра подвел меня к тому же самому креслу во главе стола и предложил сесть.
— Я сейчас скажу, чтобы подавали поесть или сам принесу, — шагнул он в сторону коридора, откуда мне послышалась тихое хихиканье.
— Погоди! А что, все уже поели? Я буду одна завтракать? Поздно встала?
Вроде бы за окном раннее утро.
— Вообще-то, — немного замялся парень, — здесь все едят только когда предводитель и воины дома. Да и то не всегда.
— А где обычно?
— На кухне у Нарги, — кивнул парень в сторону коридора. — Не у всех же выходит в одно время.
— А почему тогда мне там нельзя? — полюбопытствовала я.
Ронра заморгал на меня недоуменно.
— Ну ты ведь… это ты… и на кухне… — пробормотал он. — Ты гостья и… и… тебе хоть когда-то приходилось есть на кухне? Бывать там?
О, Даиг! Кем меня тут считают? И так уж они не правы?
— На кухне я бывала, поверь, особенно в детстве. Правда, был там от меня один вред и помехи, но с того времени я немного выросла и поумнела, так что обещаю не нанести большого ущерба, — подмигнула я парню, отчего он снова залился краской.
— Ну хорошо, — сдался он. — Идем на кухню. Но учти, Нарга — строгая женщина и считает кухню исключительно личной территорией.
Сказав это, он покосился на меня, будто ждал какой-то особой реакции на это.
— Учитывая, что я на этой территории бесполезна, то претендовать на нее не собираюсь, — легкомысленно пожала плечами, но тут мы поравнялись с несколькими девушками, судя по всему, теми самыми, что хихикали раньше. — Но прошу тебя запомнить и донести до всех: я тут не гостья. Я жить здесь намерена и, смею надеяться, долго.
Ронра чуть поотстал после этого моего горделивого и нахального заявления, потом фыркнул и догнал.
— Знаешь, Греймунна, тебе не только по поводу моей матери переживать не надо, — зачем-то шепотом сообщил он и толкнул передо мной тяжелую двустворчатую дверь, пропуская в огромную кухню.
Посередине ее царила поистине гигантских размеров дровяная плита, делающая помещение очень жарким, по правую руку от меня находились столы, над которыми рядами висела начищенная до зеркального блеска утварь, размерами соответствующая самой кухне, стояли бадьи с водой, у дверей — аккуратная стопка дров почти под потолок. По левую руку, подальше от второго входа, ведущего, очевидно, во двор или в кладовые, тоже располагались столы, но на этот раз с лавками. Тут, видимо, и ели местные обитатели, когда не было особого повода собраться в трапезной.