— «Вашего прекрасного народа»! — фыркнул грубиян и развернулся. — И я знаю, как тебя зовут, напасть Греймунна.
Он захлопнул дверь в свою комнату, оставляя с возмущением в нее пялиться, пока Ронра не коснулся моего локтя.
— Вада прав, — пробормотал он. — Чем я думал, приведя тебя сюда, тем более сейчас.
— Уж извини, но этот человек не слишком был похож на того, кто боялся бы не угодить или обидеть меня и тем вызвать гнев твоего отца, — ворчливо ответила я, когда мы покинули мужскую половину дома.
— Скорее уж он стоял там и с трудом сдерживал пожелание мне провалиться сквозь землю.
— Не сердись на Вада, Греймунна. — Мой сопровождающий продолжал хмуриться и алеть щеками, заставляя меня злиться на отчитавшего его грубияна. — Он очень предан моему родителю и переживает за него сильно. Самые приближенные воины отца в большинстве своем еще и друзья его с самого детства и готовы прикрывать от всего.
— Это весьма похвально, — торопливо возразила я. — Но я-то уж точно не вхожу в число угроз для предводителя, так что демонстрировать мне его защитные стремления было без надобности.
Парень на мгновение вскинул на меня глаза, вглядевшись изучающе, но так же быстро и опустил их.
— Эх, Греймунна… — начал он, но потом мотнул головой, словно запрещая сам себе развитие темы. — Я же вот тоже не нуждаюсь в защите, а ты уже дважды воинственно бросилась на мою оборону.
Изумившись, я едва не спросила, когда это, но потом поняла, что все верно. Наверняка я даже поставила Ронра в неловкое положение, ведь он тут приставлен оберегать и следить за мной, а значит, Бора был уверен, что в моем заступничестве его сын не нуждается. Уж всяко он тут дома и знает все и всех вдоль и поперек, а я явилась не запылилась со своим длинным языком.
— Извини уж меня, это все дурацкая натура моя и привычка дворцовая ничего не спускать и не оставлять без ответа, — смутившись, пробубнила себе под нос.
— Да перестань, Греймунна! — повеселел мой спутник. — Твоя такая натура тут только плюс и, может, зря все так…
Он осекся и досадливо рубанул воздух рукой, прошептав: «Да что ж за олух я!»
— Скажи мне лучше, куда отвести тебя еще, и поведай, все ли девушки в твоем краю на тебя похожи, — быстро исправился он.
Я на секунду закусила губу, понимая, что выведывать что-то дальше несправедливо к Ронра, и решила подождать возвращения супруга.
— А на конюшню мне хоть дозволено ходить?
— На конюшню? — недоуменно вытаращился мой нянь. — Это-то зачем?
Мое утро дома начиналось всегда не с завтрака, а с верховой прогулки. За месяцы, прожитые с Алмером практически в четырех стенах снятого им дома, где мы, считай, скрывались, я ужасно соскучилась по запаху сена, конского пота, теплу выдыхаемого их большими бархатными ноздрями воздуха, ощущению начищаемой до зеркального блеска шкуры любимого скакуна под пальцами, ветру, хлещущему в лицо при галопе, слаженной работе собственного тела, управляющегося с животной мощью под твоим седлом… Красавец мой, Орег, где ты сейчас, не продали ли тебя, не захирел ли от тоски в конюшне, ведь строптив был и не жаловал незнакомцев.
— Просто очень хочется. Отведешь?
Ронра почесал бровь, все еще взирая на меня изумленно.
— Я бы еще понял, если бы ты попросила тебя в кладовые да сокровищницы сводить, но конюшня… Ну, как пожелаешь, только сходи оденься потеплее, не то мне отец голову оторвет, если ты заболеешь.
— Да не настолько уж я и хрупка, — возмущенно закатила глаза, но пошла к лестнице. — А тебе зачем про девушек гелиизенских знать, Ронра? У вас тут свои, каждая первая вон красавица!
Парень мазнул взглядом по моим черным волосам и лицу, и его щеки опять стали наливаться багрянцем.
— Таких, как ты, зато нет.
— Так и в Гелиизене с такими негусто, — рассмеялась я, начиная подниматься по ступенькам. — За смуглыми да чернявыми дальше на юг надо. Моя мать с Рунаэ была.
— На юг, — кивнул он с настолько серьезным видом, будто сейчас составлял в голове четкий план на будущее.
Уличный воздух резко заколол холодными иголками ноздри, вышибая легкую слезу из и так прищуренных от яркого солнца глаз. Замерев на выстланном досками помосте перед домом, который я худо-бедно успела рассмотреть в момент приезда, огляделась вокруг. Сам дом предводителя и остальные строения поблизости находились на заметном возвышении, позволяющем хорошо просматривать окружающую местность, не мешал этому даже сплошной частокол из толстенных и высоченных обструганных стволов с заостренными верхушками, пригнанных друг к другу без малейшей щели, окольцовывающий здесь все. За ним, по правую руку, открывался вид на еще не успевшую замерзнуть реку, чей противоположный берег едва могла разглядеть из-за потрясающей ширины водной преграды. Да уж, таких рек дома видеть мне не случалось. Или узкие, большую часть времени неглубокие и иногда непредсказуемые в ненастье бурные потоки, или уж сразу море.
Обежав взглядом остальные строения, в основном напоминающие те самые казармы на границе, сложенные из толстых бревен, обернулась, чтобы оценить снаружи свое новое жилище.
Здесь опять резьба на оконных рамах и вообще всех деревянных поверхностях, хотя особого изящества формы в самом здании не было. Длинный прямоугольник первого этажа, как раз где располагались оба жилых крыла, кухня, трапезный зал и прочие подсобные помещения и выглядящая относительно маленькой, надстройка личных покоев предводителя. Наших покоев.
За оградой слева видны были лишь разноцветные крыши множества домов, остальное скрыто от глаз.
К каждому строению внутри городьбы вела вымощенная досками и тщательно очищенная от снега широкая дорожка. Там, где ее не было, и возились в сугробах дети.
Пока мы с Ронра шли к конюшне, снующие вокруг по своим важным делам люди следили за мной настороженными и недружелюбными, хоть и очень любопытными взглядами. Малышня прекратила игры и притихла. Пресветлая, что же это такое? Я одна в чужой стране, бесправная и, собственно, беззащитная, а ощущение такое, что какое-то чудовище, которое явилось сожрать их младенцев.
ГЛАВА 15
Меня немного удивило, что при отсутствии предводителя и большинства воинов почти все лошади на большой конюшне оказались на месте. Выходит, куда бы Бора и его люди ни отправились, они двинулись пешком? Значит ли это, что они где-то совсем недалеко?
— Ронра, а насколько далеко отправился отец? — Ладно, если мне не полагалось знать куда, по какой причине и как надолго, то, может, с «далеко ли» повезет?
— К болотам, — лаконично ответил парень, заглядывая вперед меня в широкий средний проход конюшни и только после этого пропуская.
Исчерпывающая информация, конечно, учитывая, что я понятия не имею, где болота.
К сожалению, этот мой визит к лошадям стал расстройством. Анирские гривастые скотинки взирали на меня почти так же недоверчиво и неприветливо, как и местное население. Любые мои попытки войти в денник, потрогать, почистить мохнатые в зиму шкуры, энергично пресекались Ронра, и никакие мои заверения, что я прекрасно умею обращаться с лошадьми, знаю язык их тела и самонадеянно не позволю причинить себе вред, не срабатывали. Все, что мне, по мнению парня, полагалось, — это выхаживать туда-сюда по усыпанному сенной трухой проходу и умиляться: «Ой, какие лошадки!» Само собой, о проездке и упоминать сейчас не стоило.
Но и на это времени было отпущено всего ничего, потому что десять минут спустя в пустое прежде помещение ворвался с горящими глазами приземистый, сильно хромающий пожилой анир и глухо буркнув: «Доброго дня!», стал молча ходить за нами по пятам, следя за каждым моим движением. Ну хоть поздоровался, и на том спасибо.
Настроение стремительно портилось. Сжав зубы, я ускорила шаги, обгоняя мужчин, и остановилась у крайнего справа денника в самой глубине конюшни, где было маловато света, и приблизила лицо к кованой решетке.
— Греймунна, осторожнее! — метнулся ко мне Ронра, синхронно с конюшим, который странно охнул.
В тот же момент прямо перед моим носом лязгнули зубы громадного жеребца, что, оказывается, и занимал это стойло, и если бы не толстые прутья, от моего лица могло мало что остаться. В отличие от всех других местных лошадей, этот бесноватый был абсолютно вороной, такой, что в полумраке дальнего угла помещения его и рассмотреть было сразу невозможно. И вылетел он оттуда на меня прямо как живое воплощение шараака, будто хищником был, а вовсе не конем. Не удовольствовавшись одним броском, вороной, злобно ощерившись, щелкнул зубищами еще раз, и еще.
Ронра схватил меня за локоть, но я, проигнорировав это, огрызнулась на коня:
— Не смей! Ишь ты, пугать меня, поганец, удумал! — почти выкрикнула я, ни капли не отстранившись от решетки и ощущая внезапный прилив азарта.
Сразу вспомнилось, что Орег, когда попал ко мне, вел себя практически так же. Бросался, грозил, силился напугать и вынудить оставить его в покое.
Не получив от меня привычной, очевидно, реакции, шарааков жеребец совсем разбушевался. Стал сначала молотить то одной, то другой передней ногой в дверь денника, отчего та вся мощно содрогалась, а после и вовсе развернулся и впечатал с двух задних ног. Не закончив, он закрутился волчком по ограниченному пространству, то и дело снова и снова налетая на разделяющую нас перегородку, я же стояла недвижимо, глядя на его буйство, и толком и не слышала, что говорили мне все это время Ронра и конюший.
— Как давно его не выводили? — спросила, когда наконец буян унялся и отошел вглубь собственного мизерного пространства, продолжая тяжело дыша, гневно сверлить меня черными глазами.
— Так пару месяцев уже! — недовольно проворчал мужик. — Он же во какой буйный. Его потом всем миром только кольями да вилами обратно загонять.
Глянув на пол, поняла, что и не чистили у бедняги, пожалуй, столько же. Он мне таким высоченным и показался, потому что под ногами у него был толстенный слой навоза и не приглянувшегося сена.