— Ты действительно хочешь, чтобы я ушла? — Пресветлая, что же это с моим горлом? Отчего вмиг охрипла?
— Нет, я хочу совсем не этого, Ликоли. Но мои желания способны напугать тебя, так что пока останутся при мне.
— Я не так боязлива, как, возможно, могло показаться. — Ой, ли, Греймунна? Да, с прошлой ночи так и есть! — И разве эти твои желания не касаются меня?
Бора вдруг вздрогнул всем телом, снова шумно и протяжно выдохнул, крепко зажмуривая глаза.
— Только тебя одной они и касаются! — выдохнул он сквозь сжатые зубы.
— Но как я тогда о них узнаю, если ты не говоришь мне и гонишь прочь?
— Не гоню! — рыкнул он, вскидываясь так резко, что встревоженная вода хлынула на пол к моим ногам. — Никогда гнать я тебя не смогу, Греймунна! Я лишь прошу…
Он скрипнул зубами и замотал головой, обдавая меня брызгами со своих мокрых волос.
— Прямо сейчас я нуждаюсь… во многом, Ликоли, — пробормотал он, плеснув в лицо водой, — Я просто горю от того, что ты вот так рядом, стоит руку протянуть… Мне бы по-хорошему не возвращаться до завтра, побегать да успокоиться… но я так скучал и беспокоился.
Во рту пересохло от шока перед собственной дерзостью, голова опустела от того, как отчаянно прозвучало его «я так скучал», но язык, похоже, жил своей жизнью.
— На… Насколько больше тебе нужно? — спросила и… не сжалась от испуга. Наоборот, будто вздохнула полной грудью.
— Ликоли! — Бора подался вперед к бортику и прямо-таки вгрызся в меня взглядом, по крайней мере, четко ощущала колкие проникновения невидимых, но абсолютно осязаемых флюидов сквозь мою неожиданно дико чувствительную кожу. — Мне… необходимо трогать тебя. Касаться самому повсюду. Повсюду, понимаешь? Руками, губами, языком… о большем просить не посмею, но имей в виду, если согласишься — остановиться смогу не скоро.
— Ты словно предостеречь меня стараешься, — нервно усмехнулась я.
— Так и есть, жена моя, — отрывисто кивнул Бора. — Дашь мне позволение трогать твое тело, и обратно этого разрешения уже забрать не сможешь.
— Сулит ли мне это боль или что-то неприятное? — чудом спросила и не закашлялась от дикой сухости в горле.
— Что? — Мой супруг дернулся, будто даже предположение было для него сродни пощечине. — Ни за что! Все, что я хочу, — это утопить тебя в ласке, отдать все наслаждение, какое только дать способен!
Ну что же, кресса Греймунна, ты уже однажды бросалась со скалы очертя голову в неизвестность, привлеченная обещанием запретной сладости, что так и не стала реальностью. Неужто сделаешь тоже самое?
— Я согласна, — произнесла, берясь за пуговицы платья и чувствуя, что пол внезапно исчез из-под моих ног от понимания, что опять шагнула наобум, вот только показалось, что не вниз я рухнула, а воспарила, глядя на своего мужа, что мгновенно выпрыгнул из бадьи, как зверь, сорвавшийся в атаку, точно знающий, что жертве уже не спастись.
ГЛАВА 16
Бора обхватил меня за талию, прижавшись сзади и тут же промочив ткань платья, накрыл мою кисть своей, не давая расстегнуть пуговицы дальше.
— Не здесь. Холодно, — отрывисто выдохнул он в мои волосы на затылке и, подхватив на руки, понес обратно в спальню.
Я взглянула ему в лицо, решив, что раз уж нашла в себе силы дать согласие и ступить на опасную территорию, то нечего теперь прятаться и отказываться смотреть, даже если огнем сгорю от смущения. Встречный взгляд супруга был ищущим и интенсивным, и меня даже слегка тряхнуло от него и от резкой смены температуры с прохлады на обволакивающее тепло.
— Тебе не нужно бояться, Ликоли, — истолковал по-своему мою дрожь Бора.
Он усадил меня на край кровати, встал на колени и порывистым движением схватил обе моих руки, возвращая их к застежке платья.
— Сделай сама, я все испорчу, — пробормотал он и опустился передо мной на пятки, явно собираясь наблюдать.
Пресветлая, что же это за умопомрачительное зрелище! Огромный, с широченными плечами, прямо-таки отгородившими меня от всего окружающего пространства, с тонкими извилистыми поблескивающими струйками воды, медленно, словно боязливо и преклоняясь перед его неоспоримой мощью, пробирающимися сквозь редкую светлую поросль на его груди вниз, туда, где волоски становились гуще, превращаясь в полоску на подрагивающих, выпуклых мышцах его живота, приводя мои бесстыдные глаза к его вздыбленной мужской плоти. Такой же впечатляющей, пугающей и завораживающей мой неискушенный подобными картинами взор, каким был и ее носитель. Будто приветствуя мою робкую попытку изучения, орган Бора дернулся, сначала прижавшись ближе к его телу, а потом указывая на меня, и на самой его вершине сверкнула капля прозрачной жидкости. Тут же струсив, я вскинула свои глаза, встречаясь с горящими в нетерпении очами мужа.
— Прости, — сама не знаю почему промямлила я, но Бора вдруг улыбнулся и покачал головой.
— Смотреть на тебя, жена моя, радость для меня. Но когда ты глядишь на меня, это так невыразимо хорошо, что мне даже чуточку стыдно.
— Почему?
— Я ведь не дева, чтобы упиваться чужим любованием, — качнул он головой, кажется, немного смущаясь, — но для тебя хочу быть тем, от кого твои глаза просто не смогут отрываться, так же, как мои от тебя.
— Ты очень красивый, просто большой… слишком. — Ой, Даиг, я что, правда опять это сказала? И мои бессовестные глаза метнулись вниз, чтобы нарваться на очередной одобрительный кивок мужского орудия супруга? Так и есть!
Бора подался вперед и разом спустил ткань с моих плеч, не останавливаясь, потянул вниз, освобождая и грудь, мягко, но настойчиво боднул своим лбом мой, опрокидывая на спину.
— О, нет, Ликоли, только не позволяй себе испугаться и закрыться. Каков бы я ни был, верю, что рожден быть идеально подходящим тебе, — сказал он, без видимого усилия приподнимая нижнюю часть моего тела и избавляясь от всей ткани между нами, не обращая внимания на ее подозрительный треск. Я бы сейчас не смогла и сказать, успела ли закончить расстегиваться или ему просто надоело ждать.
Но едва очутившись лежащей на спине в постели, я сразу провалилась обратно в пучину своих страхов и внутренне сжалась, безропотно позволяя Бора раздеть меня и переложить выше, хотя и отчаянно сражалась со своей слабостью. Но эта идущая изнутри скованность напоминала липкую, неразрывную паутину, не просто опутывающую меня, но и прорастающую сквозь каждую мышцу. Даже собственная шея отказывалась подчиняться: я так и застыла глупой деревяшкой, вытянувшейся на простынях, уставившись широко распахнутыми глазами в потолок. Разум отстраненно констатировал, что впереди два возможных варианта развития событий: Бора сейчас возьмет меня прямо такую, потому что он мужчина, в своем праве и ждать вечно не может и не обязан, или же его выведет из себя мое состояние, и он в гневе покинет меня. И то, и другое плохо. Но как сделать с этим хоть что-то, если я сейчас как в клетке из собственных костей и мускулов, что абсолютно не собираются подчиняться мне?
Странно, но мой супруг словно и не заметил моего окаменения. Вытянувшись рядом, приподнялся на локте и, нависнув так, что его рваное дыхание щекотало мое лицо, стал осторожно и совсем неторопливо гладить пальцами мои губы, одновременно захватывая в плен мой опустошенный взгляд. Не нахрапом, визуальным требованием полностью отдать ему все мое внимание, а таким же вкрадчивым заманиванием, каким было это его едва ощутимое обласкивание контура моего рта, лишь с намеком на легкое давление между губами.
Понятия не имею, через сколько времени плохое напряжение вытекло из меня без остатка, но ровно в ту секунду, когда это наконец произошло, Бора наклонился и поцеловал меня, меняя на другое, хорошее. Сначала так же, как до этого ласкал пальцами, создав практически невесомое трение и нажим, но я ведь уже готова была к тому моменту ему открыться. Его язык, без малейшего намека на принуждение, попросил входа меж моих губ, и я их разомкнула, встречая его своим. Муж содрогнулся так сильно, что на мгновение мы потеряли контакт, но сразу же вернулись к нему, обоюдно умножая напор, словно куда-то безнадежно опаздывали.
Когда-то у меня было много поцелуев с Алмером, но ни один не ошеломлял и не захватывал настолько. И дело даже не в том, что все случавшееся между первым мужем и мной оказалось обесценено и испоганено фактом его предательства. Нет, прямо сейчас я вдруг стала осознавать, чем же отличается поцелуй истинно желающего тебя мужчины от того, что у меня было прежде. Потрясающее озарение, во всех отчетливых подробностях демонстрирующее различие подделки и настоящего влечения. Каждое движение губ и языка Бора вливало в меня все новые и новые порции пламени, не сжигающего, а именно оживляющего, пробуждающего к жизни такие уголки моих тела и разума, о коих я, похоже, и не ведала сама.
И пусть это Бора сказал, что он нуждается в возможности прикасаться ко мне, но именно я первой не выдержала и запустила пятерни в его мокрые волосы и выгнулась, жалуясь безмолвно на недостаточность нашей близости. Бора подался ближе, навис надо мной, соски защекотало на вдохе от взаимодействия с монолитом груди моего супруга, и он, а не я, отзывался на это, синхронно выдыхая с еле уловимым стоном, продолжая завоевывать мой рот. Я же совершенно потерялась в ощущениях, бездумно отвечая на его все усиливающийся напор и одновременно буквально ощупывая Бора везде, где доставала. Вряд ли это можно было назвать лаской, потому что я действительно шарила жадными руками по его шее, плечам, спине, упиваясь доступностью такого количества новых впечатлений. Трогать без всякой сдержанности и стыда чужое тело… тело собственного мужа было просто упоительно, но еще более опьяняющим это делала его реакция на мои неловкие манипуляции. Мурашки, которые я прямо-таки ловила своими пальцами, там, где касалась, резкое сокращение мышц под моими ладонями, краткие остановки в бурном дыхании Бора, его неразборчивый, но явно одобряющий шепот в моменты пауз для захвата воздуха. И еще кое-что… запретное, то, что должно страшить… но нет. На мои неумелые поглаживания, трение грудью точно отзывалась и живая обжигающая твердость, что сейчас оказалась у моего живота. Толчок моего нетерпеливого языка — рывок и пульсация в ответ, мой стон, скольжение рук — содрогание и еле заметное давление, которого совсем-совсем недостаточно и нужно все больше.