Десяток алчных поцелуев вдоль линии моего запрокинутого подбородка, и муж ускользнул от меня, стремительно спустившись, и следующее касание его горячих губ уже над моим пупком, отчего я судорожно втянула живот и почти взвизгнула от изумления и неожиданности. Покраснела до удушья, когда Бора уставился… ниже, от этого мне стало тягуче больно где-то в глубине, и я грубовато вцепилась в его волосы, по-дурацки пытаясь вернуть лицо супруга обратно, и заерзала под ним, словно вместо простыней подо мной раскаленные камни. Мой великолепный анир рассмеялся надо мной, нисколько не обидно, сладко-рокочуще и обманул мою стыдливость, поддаваясь. Но не полностью, а обрушиваясь теперь с той же интенсивностью на мою грудь. Втянул в рот и так съежившуюся вершину сразу глубоко, со смущающим и при этом бесконечно волнующим звуком, растер языком, прижал зубами, и я как разума лишилась — изогнулась, подтянула к себе ноги, уперлась пятками в кровать, поджимая пальцы, толкнулась бедрами вверх, скорее даже взбрыкнула. И закричала… кажется… или взмолилась… стала просить.
— Сейчас, Ликоли, — прошептал в мой второй сосок Бора, одаривая его таким же мучением-наслаждением, а во мне — все заново, но сильнее, ибо я сейчас просто некий взрывоопасный сгусток. Царапалась, вскидывалась, стискивала его бока коленями… хочу… горю…
И снова мой муж отстранился, оставляя мою грудь напряженной, дико чувствительной, в голове — полнейший хаос и отчетливое понимание, что мне необходимо еще что-то… и его должно быть много, столько, чтобы наполнило и переполнило меня. И я сказала об этом Бора… ну или собиралась, но он опередил меня, подхватив под коленями и рыкнув: «Наконец-то», практически упал лицом между моих ног.
Мои глаза едва не выкатились от шока и всепоглощающего стыда от понимания, в каком положении оказалась: раскрытая перед мужчиной, как никогда в жизни, с ногами, закинутыми на его мощные плечи, с его дыханием, взглядом, ртом и пальцами в таком месте… где их присутствия я и в самом извращенном сне не увидела бы.
Нечленораздельно замычав, засучила пятками по его лопаткам, потому что Бора держал нежно, но крепко, не позволяя ускользнуть и на самую малость, и как-то одержимо терся щеками, носом, подбородком об меня… там, сопровождая это умопомрачительным рокотом, напоминающим раскатистое мурлыканье.
Но продолжалось это недостаточно долго для того, чтобы мое возбуждение рассеялось совсем под сильным ветром нарастающего смущения. Я едва ли успела почувствовать дискомфорт от происходящего откровенного бесстыдства, как Бора просто убил и меня, и мои понятия о пристойном и дозволенном, лизнув в то самое, дико чувствительное место. И не дав вздохнуть, сделал это снова и снова, а потом просто начал вытворять там то же самое, что только что с моим ртом. Не знаю, сколько не то что слова вымолвить, но и дышать-то не могла, но после — сразу сорвалась в стоны и продирающие горло крики. То самое, проносящееся от макушки до пяток удовольствие, что Бора дал мне испытать впервые вчера, сегодня наступило моментально. Но это не остановило моего супруга.
— Ты хотела знать… как это… снова… — проворчал он и заставил меня опять в потрясении уставиться в потолок, добавив к невообразимым действиям рта еще и пальцы.
Сразу два проскользнули в меня, и ничто внутри не сжалось в испуге и отторжении, потому, что и так уже сходило с ума в тянущих судорогах, порожденных бесстыдным волшебством моего мужа.
— Лико-о-оли-и-и! — протянул Бора, словно в муке, роняя лицо на мой живот и задышав еще тяжелее, чем прежде. — Ты заберешь мой разум окончательно однажды, а может, и саму жизнь.
И с новой силой принялся вытворять свою магию, отнимающую безвозвратно мою способность мыслить и управлять телом, обратил в звенящую тетиву, натянутую на чрезмерно жесткое основание, чей запас прочности все таял, истончался и неизбежно лопнул, ослепив и оглушив меня.
Перед глазами еще мельтешили разноцветные световые пятна, когда Бора медленно, явно нехотя извлек свои пальцы, то ли освобождая, то ли обездоливая, и поднялся, нависая надо мной, опираясь на одну руку рядом с моей головой, а второй, блестящей и мокрой от пролившейся из меня влаги, обхватил свою потемневшую мужскую плоть. Нещадно, будто мучая, стал рывками скользить по ней, сжимая кулаком.
— Смотри на меня, просто смотри, прошу, — взмолился он с глубоким рокотом в голосе.
Но мне хотелось не только смотреть, этого было слишком мало, подняла дрожащую руку и коснулась выныривающего из его немилосердного захвата гладкого, орошенного блестящим секретом навершия, и, очевидно, это и привело моего могучего супруга за край. Сотрясаясь всем телом, он излил беловатую обжигающую густую жидкость на наши ладони, издавая звуки, разрушившие в моем сознании еще одну какую-то преграду, за которой внезапно обнаружились иррациональные для меня гордость и ликование за причастность к его откровенному наслаждению.
Обмякнув, он опустился сверху, не наваливаясь, но заключая наши сомкнутые и покрытые его семенем руки в некую ловушку между телами и продолжая вздрагивать и постанывать, продлевая тем самим мою эйфорию.
— С тобой я вновь как мальчишка, — прошептал Бора в изгиб моей шеи. — Горю огнем и не способен сдерживаться.
— Это хорошо или плохо? — спросила, оглаживая свободной конечностью его затылок.
— Это лучше всего… так, что и слов нет, — ответил супруг, смещаясь вбок и лишая полноты контакта, о чем я тут же стала сожалеть.
Меня, как и прошлым вечером, охватило это волшебное состояние, когда тело сразу и легче легкого, и восхитительно отяжелевшее, в голове — безумно приятная звенящая пустота, веки поднимаются с трудом, только на этот раз оно было прямо-таки всеобъемлющим. Бора потерся носом о мой висок и поднялся так запросто, что меня посетило нечто похожее на зависть к его выносливости, учитывая, что самой желалось сейчас не двигаться целую вечность, бережно сохраняя и упиваясь отголосками пережитого.
Вернулся предводитель спустя всего минуту, он держал в руках скомканную мягкую ткань со смоченным краем и хмурился.
— Холоднющее оно, — проворчал он, прижимая материал к себе. — Нельзя тебя таким обтирать.
— Прости, забыла… — начала я извиняться за свою безалаберность, но он остановил меня порывистым жестом и присел рядом.
Только пригрев на себе мокрый край, он взялся удалять следы нашей близости сначала с моей руки, потом с живота и под грудью. Мягко нажал на внутреннюю сторону моих бедер, собираясь сделать то же самое и там, но тут я уж не смогла лежать спокойно.
— Я сама, — прошептала, краснея так, что заполыхало горячо не только лицо, но и шея с грудью.
— Ну уж нет! — отдернул тряпку Бора, словно дразнясь или чуточку обижаясь. — Ты разрешила мне себя трогать, так что привыкай, Ликоли.
— Но ведь это не имеет никакого отношения к… — Надо что-то делать с моим неумением как-то называть все эти вещи, связанные с постелью.
— Еще как имеет! — фыркнул супруг и взялся ухаживать за моими самыми интимными частями, заставляя гореть от его сосредоточенного взгляда с отчетливо просматриваемыми восхищенными искрами. О, Даиг, ну разве можно глядеть туда так, будто и правда видишь нечто необыкновенное!
Но, невзирая на мою неловкость, близкую к шоку, в груди появилось какое-то щекочуще-прекрасное чувство, как если бы там медленно распушался прежде сильно сжатый комок мягчайшей шерсти или же раскрывал свои лепестки большой цветок, изливающий сладкий нектар по венам. Благодарность, вот что это было!
— Спасибо тебе, муж мой, — сдавленно прошелестела, вдруг осознавая, что и в горле ком, и глаза на мокром месте почему-то.
— За что? — удивленно вскинулся Бора и тряхнул тканью. — За это, что ли?
— Не только. То, что ты сделал со мной… для меня… что позволил пережить… — Мой язык заплетался, а всхлипы уже невозможно было скрыть. — Я и не знала… не представляла. Извини, я сейчас прекращу реветь.
— Ничего я тебе не позволял. — Муж отбросил тряпку и снова улегся рядом со мной, притянув ближе некуда, умостил мой затылок на свое мощное плечо и укрыл нас одеялом. — Это ты меня одарила правом попытаться усладить тебя.
— Если это была только попытка, боюсь не перенести, когда возьмешься творить такое в полную силу, — сквозь слезы хихикнула я. — И вроде как нечестно… что все только для меня.
— Как это только для тебя? — приподнял голову Бора, заглядывая мне в лицо. — Я и так получил больше, чем рассчитывал пока.
— Но… — Пресветлая, да как же это говорить и не прослыть заикой? — Ты так много… э-э-э-э-эм-м-м… трудился над моим удовольствием, а я тебя едва коснулась. Это разве справедливо?
Греймунна, ты сдурела? На что напрашиваешься? Как будто хоть примерно представляешь, чем могла бы отплатить, и не перепугаешься, узнав. Или не умрешь на месте от стыда и своей безнадежной неопытности.
— Справедливо, Ликоли, — спокойно ответил Бора, поглаживая мои волосы. — Лаская тебя, поглощая твой отклик, я сам едва не дохожу до края от упоения. Мужчине куда как проще достигнуть своего предела, а для плотского счастья женщины нужно гораздо больше. А раз так, то все правильно. И я раздуваюсь от гордости, что мне удалось порадовать тебя.
Пресветлая, да знай я, что существуют такие «радости», что я могу от него получить, неслась бы в Аргаст бегом впереди экипажа!
— Но я ведь могу… трогать тебя похожим образом… Это будет тебе приятно? — Ни за что не смогла бы смотреть ему в лицо, спрашивая такое.
Бора рвано вдохнул, завозился рядом, чуть отодвигаясь, и подтянул одеяло до самого моего подбородка.
— Приятно — это неправильное слово, Ликоли, — резко охрипнув, отозвался он. — Но давай-ка теперь спать. Иногда поторопиться — только хуже сделать.
Я была только «за», потому что веки и так уже слипались.
— В следующий раз я хочу пойти дальше, — промямлила почти во сне, отпуская на волю признание, которого было не удержать сонному разуму. — Не хочу больше бояться.
— Насколько дальше? — практически вернул мне мои слова супруг, прижимаясь губами к виску.