В комнату ввалился Инослас, выкрикивающий мое имя, вслед за ним аниры, пытавшиеся его удержать, но предводитель опередил их — нанес сокрушительный удар широченной лапой по телу рванувшегося ко мне рунига, вспарывая его одежду и кожу. Хлынула кровь, раздался рев, новые вопли — полный хаос и безумие. Иносласа схватили и выволокли прочь. Я вскочила, снова выставляя свое единственное оружие перед собой, а Бора, рявкнув вслед своим людям так, что у меня, кажется, треснули кости от силы звука, изогнул спину дугой, содрогнулся и спустя несколько вдохов встал передо мной уже в человеческом обличии, обнаженный, с искаженным лицом, пугающий диким пламенем, изливающимся на меня из его глаз, едва ли не больше, чем зверь только что. Он шагнул ближе, позволяя острию упереться в центр его ходившей ходуном груди, и на гладкой коже появились кровавые росчерки царапин.
— Еще на рассвете ты таяла в моих руках, отдавая всю себя, топила в своей благословенной ласке и влаге, а сейчас готова убить? — грубым, еще не своим голосом спросил он.
— Я отдавала себя супругу… человеку, но не зверю! — не сдержавшись, выкрикнула я, чувствуя отчего-то боль, будто порезы множились на мне, а не на нем, но клинка не отвела.
— Ну так я и есть тот самый мужчина! — Щека Бора дернулась.
— Нет, ты не он! Ты лжец и чудовище! — выпалила я. — Монстр, из-за союза и близости с которым моя душа теперь навечно потеряна и заражена скверной!
— Справедливая плата, моя Ликоли, учитывая, что моя давно уже была украдена и заражена тобой! — Предводитель подался вперед, буквально насаживая себя на лезвие.
Я с криком отпустила рукоять, но проклятый клинок так и остался торчать из его груди, а по животу полился красный поток.
— Что ты творишь?
— Позволяю тебе сделать то, чего ты желаешь, — мрачно усмехнулся он. — Всегда буду позволять, кроме одного — покинуть меня, Греймунна! Для этого я действительно должен быть мертв, но чтобы прикончить меня, тебе не понадобится никакое оружие, жена моя!
Развернувшись, Бора пошел в купальню, ступая тяжело, совсем не по своему обыкновению, а как будто неся на плечах тяжкую ношу. Ее груз я чувствовала и на себе, как неподъемный камень лег сверху, не давая вздохнуть. Слезы лились по щекам, да только я и понять не могла, отчего они так горьки. Опустив глаза, я заметила повсюду багряные следы. На полу, там, где утаскивали раненного Иносласа, у моих ног, на пальцах… Повинуясь порыву, бросилась в ванную, чтобы увидеть, как мой супруг опускается в лохань.
— Что ты делаешь? — возмутилась, вместо того чтобы убраться. — Тебе лекарь нужен, а не купание!
— Не нужен, Ликоли, — покачал головой он, глядя печально, и указал на уже тщательно отмытый лежащий тут же на лавке кинжал. — Возьми его, если так тебе теперь спокойнее в моем присутствии. Но знай, что анира в любом обличии этим ножичком не остановить и не убить. Разве что каким-то чудом сердце вырезать или голову снести.
Он окунулся с головой и выбрался из воды, демонстрируя мне лишь красноватую полоску поврежденной кожи там, где было ранение.
— Настоящие раны нам нанести можно лишь инеевым серебром или выструганным из переступника копьем, — пройдя мимо меня, он стал обтираться.
— Зачем говоришь мне это? — Не безумие ли такое сообщать той, что только что убить тебя пыталась. Хотя разве я и правда пыталась?
Бора лишь одарил меня еще одним полным грусти взглядом и пошел одеваться, а я же следом, как привязанная. Глядела и глядела на его спину, на плечи, на вздувающиеся от движения мускулы, и голова моя не умещала, что только что все это было скрыто звериной шкурой. Зачем он откровенничает со мной после такого? Хочет вернуть доверие, которому больше не бывать, или же указывает мне, что, даже зная подобное, я ему не опасна? По коже вдруг пробежал озноб. Что со мной сталось бы, причини я действительно вред ему? Здесь я по его воле, в его власти, но и лишь под его же защитой. Потеряй я ее или его расположение сейчас, и что со мной будет? С чужачкой, которую не любят, боятся, считают колдуньей? Дорога домой закрыта однозначно, и это признание Бора в уязвимых местах их племени — дополнительное напоминание мне об этом. Или я с ним, или меня нет, выходит.
Предводитель стоял полностью одетым у уже закрытого окна и глядел наружу, я же, ощущая себя раздавленной и опустошенной, просто села на край постели, сложив руки на коленях, и уставилась в стену. О чем нам говорить — не представляю. Я в западне, из коей нет выхода. Он — хозяин этой клетки. Клетки, что удерживает, но и обороняет… если он не решит иначе.
— То, что ты видела… с девушкой и теми парнями, — произнес он, не оборачиваясь, — это хоть и могло показаться чем-то ужасным, но на самом деле не совсем так. Рекра и Увиго прежде вроде как сладили, все думали вместе им быть. Но как пришел возраст его переворота, все пошло не гладко. Большинство из нас мирятся со своим зверем быстро — месяц-другой. Угомоняют его, верх берут, возвращают и кожу, и разум человеческий, ибо прежде всего мы люди, Ликоли. По своему выбору и по наказу нашей богини.
Я не посмела возражать, ведь в наших священных текстах записано совсем иное. Не могут они быть людьми, просто не могут. Звери, что человеческой личиной лишь прикрываются.
— Увиго никак со зверем совладать не мог, оттого и был больше года заперт в капонире, пока мы ему помогали, учили, наставляли. А Рекра… ждать его замаялась. Молодая ведь, горячая, и выбрала другого. А парень, как вышел наконец, с горем справиться не смог, да опять случайно перекинулся.
— Он за ней гнался и собирался… взять силой. — Почему бы мне не помолчать? Странно, что Бора вообще решил мне все объяснять, вроде как оправдывать и их, и себя, как будто имеет значение, что я на самом деле об этом думаю.
— Нет! — гаркнул он, и стекла звякнули. — Не стал бы он! Когда по любимой скучаешь, желаешь ее, все внутри пылает, болит, ровно режут тебя на части, Греймунна. Прикоснуться хочется — мочи никакой нет, хоть подышать ее ароматом, хоть каплю тепла ощутить. Но силой брать — никогда!
Он снова замолчал, и мне почудилось, ждал от меня чего-то. Я же понимала, что еще и не представляю, как мне жить дальше здесь. С этим мужчиной, без которого шансов у меня нет, а с ним страшно, и восстают натура и сознание. С пониманием, что вокруг ходят скрытые под масками звери, пьют-едят, говорят, и с одним из них мне дальше делить постель.
— Думаю, нам стоит спуститься на завтрак, а после я бы хотела навестить кресса Иносласа, — поднимаясь, пробормотала я.
Время моей паники и бессилия прошло, пора вернуться здравомыслию. Бесить предводителя аниров мне никак нельзя, показывать, что раздавлена, никому не собираюсь, взывать к Даиг тоже. Нет у меня уже ни родины, ни богини-заступницы, ни супруга, что почти заставил поверить в возможность хорошего для меня.
— Ему не следовало вмешиваться! — раздраженно ответил Бора. — Тебе от меня защиты не требуется, а вставать между аниром и той, что он диалой избрал, сумасшедшим быть надо. Но не ведал он всего и готов был защищать тебя, несмотря ни на что, и нет во мне гнева к нему.
— Отсутствие твоего гнева позволит ему выжить после… такого? — Да замолкни же ты уже, Греймунна!
— Его раны не смертельны, а больше их не станет, вот что значит отсутствие моего гнева, — нахмурившись, предводитель предложил мне руку, намереваясь отвести вниз.
ГЛАВА 21
Моя рука тряслась, словно я жутко замерзла, и ничего поделать с этим не могла. Перед глазами вместо раскрытой ладони Бора упрямо стояло видение широченной когтистой лапы, способной убить одним ударом, и, заставив себя коснуться его кожи, я вся покрылась испариной от такого принуждения над собой, инстинктом, что вопил бежать от хищника со всех ног. Предводитель выдохнул с неприкрытым облегчением и, стремительно склонившись, прижался губами к тыльной стороне моей кисти, вызвав новую волну дрожи, и она возмутила меня тем, что не вся была порождена страхом и отвращением. Тепло касания его рта… того самого, что ласкал мою плоть так, что просто возносил над нею… До чего же, выходит, я легко допустила в свою душу скверну. Глубоко, быстро, что даже теперь, зная мерзкую правду, не могу избежать невольного трепета.
— Благодарю, — прошептал Бора, выпрямляясь, пусть и не взглянул мне в лицо.
Мы пошли вниз, а я никак не могла совладать с бушующими внутри чувствами. Они были похожи на весенние бури дикой силы, которые налетали всегда на столицу непредсказуемо и так же быстро удалялись, но оставляли после себя столько хаоса, что последствия приходилось устранять много дней.
Десятки воинов уже сидели за длинным столом, утоляя голод, и я вся сжалась, ожидая множества осуждающих или откровенно враждебных взглядов от присутствующих. Но нет, большинство просто поприветствовали нас с улыбками, и лишь несколько воинов, чьи лица уже достаточно запомнились мне, так как они всегда первыми появлялись рядом с моим супругом, зыркали то на меня, то на предводителя с тревогой и будто ожидали чего-то дурного. Что значит это беззаботное спокойствие основного сборища? Они не посвящены в подробности случившегося между мной и Бора или просто игнорируют это? Подобные происшествия, когда люди узнают о природе аниров, — рядовое событие в Аргасте? Все ли способны потом понять и принять, или же… Учитывая, что слухи не покинули пределов их государства за столько лет, никаких «или» быть не может. Либо принимают, либо не выживают — обратно-то никто не возвращался.
Вкуса и вида кушаний я ни за что бы не вспомнила, потому как все мое внимание было сосредоточенно на том, чтобы не меняться в лице, принимая от супруга предлагаемые им угощения, как уже было заведено между нами. Сейчас же каждый кусочек вставал в горле комком, разливаясь на языке лишь вкусом пепла. А еще я никак не могла прекратить всматриваться в окружающих, мучая свой разум попытками рассмотреть в них нечто, что бы разительно отличало их от обычных людей, среди которых я жила большую часть своей жизни. Не знаю, может, форму ушей, особые черты лица, общие для всех, более острые зубы… но ничего. Совсем. Мужчины как мужчины. Да, рослее и мощнее привычных мне гелиизенцев, особенно аристократов, однако никаких животных черт разглядеть не удавалось. Так же как в женщинах, красивых, сильных, щедро одаренных изгибами и привлекающими противоположный пол прелестями. Все они ели, пили, улыбались, вели какие-то речи, шутили… А в ушах все стояли слова, сказанные Бора: «Мы прежде всего люди, Ликоли». Меж тем и от видения, как он, тот, кого я целовала горячо и безудержно п