— Да я как в дурмане пребывала! — выкрикнула, безуспешно пытаясь оттолкнуть его руки. — Это нечестно. И какая, к шарааку, метка, если он… он собирался… Даже произносить такого не хочу!
— Не он, жена моя! Это был я, я, все время я, понимаешь? И не дурман это, просто твоя душа отвечала, принимала.
— Принимала что? То, что он… ты хотел…
— Укусить! — рявкнул Бора. — Только укусить и поставить на тебе метку, а весь этот, как ты называешь, дурман лишь для того, чтобы ты испытала при этом лишь сладость и никакой боли! А то, что тебе померещилось… неужто мои слова так мало значат для тебя, что ты нисколько мне не доверяешь? Ты же видела, что я горел от желания к тебе и до оборота, куда же это могло деваться после него?
Это его объяснение было, само собой, дикостью, я не хочу, чтобы меня кусали, тем более такими жуткими зубищами, но все же, если ему верить, то все выглядело не таким, каким увиделось мне. Моя юбка задралась от того, что он терся об меня, это ведь могло случиться целенаправленно, и Бора действительно был тверд и до переворота, и меня это смущало и завораживало, но не отвращало же. Однако просто так взять и отпустить пока самые худшие посетившие видения не выходило. Я, похоже, порочна гораздо больше, чем за собой подозревала, если первым делом подумала именно о столь противоестественном развитии событий, тогда как…
— Не хочу метку, — упрямо пробормотала я, чувствуя, что смущена и окончательно запуталась. — Я никак не могу хотеть ее и того, чтобы ты кусал меня этими клыками! Пресветлая, ты их видел?
Ну конечно же Бора был в курсе того, каким убийственным арсеналом оснащен.
— Ты ее хотела и была к ней почти готова, — со вздохом ответил предводитель, — но все же я извиняюсь за то, что не подумал обсудить с тобой сначала. Я все время так ослеплен твоей близостью, что забываю — ты не из моего народа и не можешь знать того, что для других очевидно и естественно с малых лет.
— Очевидно, что каждая женщина однажды должна быть отмечена, по сути, заклеймена… — Как животное, едва не вырвалось у меня. — Как чья-то собственность?
— Как чья-то величайшая ценность, Ликоли. — Бора мягко привлек меня к своей груди и снова протяжно и шумно вздохнул, и показалось, что в его глазах отразилась безмерная усталость. Что-то я все чаще замечаю именно ее в нем. — Метка говорит всем и каждому — кто придет и разорвет в клочья любого, кто посмеет обидеть или позариться на женщину, носящую ее.
— То есть не важно, хочу я ее или нет, пока нахожусь в здравом рассудке, не под воздействием этого…мх-х-хм-м… Зова, все равно она должна быть?
— Ты ее хочешь. — Судя по всему, спорить на эту тему с моим мужем не имеет смысла.
— Прямо сейчас абсолютно точно нет.
— Поживем пока и без нее, — пожал широкими плечами Бора и, заглянув мне в лицо, улыбнулся, вот только в голубых глазах скрывалась грусть.
— И зверя своего ты мне тоже показывать не будешь? — Странная тяжесть поселилась внутри от этой мысли.
— Если выпущу его, ничего не смогу поделать с тем, что он опять станет звать тебя. С этим не совладать ни волей, ни разумом — это в самой природе нашей.
— Я не готова к такому! — выпалила я, и предводитель медленно кивнул, соглашаясь.
— Подождем, когда будешь готова. — И снова эта неправильная улыбка, призванная показать мне, что все хорошо, но от нее в груди стынет. — У нас вся жизнь впереди, Ликоли.
ГЛАВА 24
В рубахе и штанах, но с босыми ступнями, что непонятным образом притягивали мой взгляд никак не меньше, чем все остальное его совершенное тело, Бора забрался на постель и протянул ко мне руку.
— Иди-ка сюда, жена моя, — позвал он, глядя с теплотой, но без всякого требования.
Мысль о том, что ему нужна сейчас близость, мелькнула и пропала, ибо я сразу ощутила, что это та степень близости, которую я могу дать без усилия над собой. Осторожное объятие, когда я улеглась под его боком, ясно говорило о потребности просто быть рядом и подтвердить, что обычные прикосновения отныне не запретная территория для нас. Удивительно, насколько и мне это тоже было нужно, хотя еще недавно единственное, чего мне хотелось, — остаться наедине с собой и предаться размышлениям или же, наоборот, просто слабости самосожаления. Сейчас же я повернулась к Бора и уткнулась в его грудь, смело и без сомнений обняв мощный торс и позволив обнимать себя, пока мы всего лишь неподвижно лежали. Где-то близко-близко к моему уху ровно и гулко билось его сердце, даря мне поразительный покой, рассеивая постепенно изумление от того, как может необыкновенно приятно и умиротворенно вот так находиться рядом. Без слов и ласк, без дум о наших различиях и возможности однажды их преодолеть или же потерпеть в этом абсолютное поражение. Сколько же эмоций промчалось по мне за один еще неполный день, устроив в душе жуткий разгром и сумятицу, вот только пока наводить в этом порядок у меня не было сил. И предводитель, словно почуяв это безошибочно, предложил мне единственно нужное в этот момент — покой и тишину.
Мы так пролежали пару часов и обменялись всего несколькими обыденными фразами, когда пришло время спускаться к трапезе, но отсутствие разговоров не ощущалось тягостным или отстраняющим, вроде затишья перед очередным сражением, когда обе стороны собирают силы и просчитывают свои шансы, размышляют над преимуществами. Нет, это был настоящий штиль с взглядами, полными взаимного внимания, но без давящей подоплеки неизбежного ожидания со стороны Бора и моих напряженных попыток понять, как быть дальше.
Первым, кого я заметила, очутившись в трапезном зале, был бледный и едва стоящий на ногах главный руниг. Инослас встал с лавки и поприветствовал нас неловким поклоном, отчего его черты болезненно исказились и он тут же практически повалился назад.
— О, Даиг, зачем же вы уже поднялись с постели, кресс Инослас! — воскликнула я, рванувшись к нему. — Ну разве можно так быстро вставать после таких ранений?!
— Благодарю за беспокойство, кресса Греймунна, но это не первое мое физическое повреждение, так что я отдаю себе отчет о границах моих возможностей, — суховато ответил мужчина, глядя при этом сквозь меня на предводителя, и, опершись на стол, снова упрямо вскочил. — Онор Бора, я спешу принести свои искренние и глубочайшие извинения за вмешательство в ваше общение с супругой. Впредь подобное не повторится, и я нижайше прошу не отсылать меня прочь и не лишать права присматривать за бывшей подопечной, пусть и имею теперь представление, что в качестве эффективного защитника я для нее совершенно бесполезен.
Я быстро оглянулась на супруга, не собираясь вслух и принародно спрашивать, действительно ли он намеревался куда-то отослать пусть и не особенно приятного в близком окружении, но все же единственного моего земляка, но понять по невозмутимому лицу анира было что-то невозможно.
— Ты пытался встать между мной и моей избранницей, воин, — сухо ответил ему Бора. — Я прежде тебе не раз приказывал не встревать в разговоры между нами, какими бы они ни были. И я прощал тебе вмешательство, ибо твоим побуждением была забота о моей супруге. Я бы простил тебя и в этот раз, так как благодаря моей Ликоли лучше понимаю, каким потрясением становится для вас узнавание о нашей сути.
Предводитель сделал паузу, похоже предоставляя рунигу право как-то высказаться насчет открытия о второй ипостаси аниров, но тот лишь молча и как-то чересчур покорно кивнул, по-прежнему не удостаивая меня даже кратким контактом глаз.
— Но дело в том, что теперь, после твоей глупости, мой зверь тебя запомнил как препятствие и того, кто попробовал похитить у меня внимание моей женщины, — слова Бора ронял неторопливо и тяжело, целенаправленно четко доводя до сознания их значение, — и отныне и до… определенного момента, касающегося лишь меня и Греймунны, ты для него таковым и будешь оставаться. Врагом.
— Мой порыв был продиктован не этим, — не поднимая глаз, возразил Инослас.
На его лбу и под носом обильно выступил пот, побледнел он еще больше, и было очевидно, что держаться на ногах ему удается только на упрямстве.
— Я это понимаю, но зверю плевать на твои человеческие причины. — Муж не повысил голос, но что-то такое зазвучало в нем, вызывая тот самый трепет, пугающий и подчиняющий, как если бы он нарочно подчеркивал сейчас это наличие в себе чего-то сверх людских способностей. — И вот мы перед распутьем, воин. Если я не отошлю тебя с глаз долой, то мой зверь, выйдя на свободу, может захотеть твоего окончательного устранения, что однозначно не обрадует мою жену. Хотя и отсылая тебя, я не дарю ей радости, ведь ты ее единственное напоминание о родине. Так что мне делать, Ликоли?
Бора повернулся ко мне, подчеркнув этим, что пусть разговор и был инициирован рунигом и велся вроде бы с ним, но я тут не только не посторонняя, а та, у кого есть право на решение.
— Если жизнь кресса Иносласа будет ежедневно подвергаться опасности из-за нахождения здесь, то я бы, конечно, предпочла его отъезд, — произнеся это, неожиданно совсем-совсем расстроилась. Гад, манипулятор, шантажист — руниг, само собой, и было время, когда я мечтала никогда больше не видеть и не слышать его, но сейчас… Я человек, и он человек, и мы вдвоем среди тех, кто на нас абсолютно не похож. Если он уйдет, то я останусь совершенно одна.
Мне показалось, что во взгляде, которым меня таки удостоил Инослас, отразились те же мысли, и поэтому я продолжила:
— Меж тем, право распоряжаться своей жизнью и безопасностью отнимать я ни у кого не собираюсь. Так что остаться или нет — это вопрос личного выбора кресса Иносласа, — подчеркивая эти слова, прищурила глаза. Оцени иронию, руниг, ту самую иллюзию выбора, которого на самом деле нет ни у кого из нас, и благосклонности предводителя.
Я опять посмотрела на Бора, но выражение его лица оставалось все таким же непроницаемым, но отчего-то мне мерещилось его недовольство. Он желал услышать от меня об однозначном изгнании моего несносного земляка? Вдруг со зверем все обстоит не так уж и страшно, и все сказано было лишь бы найти повод для удаления его, а я все испортила? Я обвела взглядом всех присутствующих, но они не выглядели какими-то заговорщиками. Глупость какая, как будто они бы выдали хоть как-то своего правителя, пожелай он так избавиться от раздражающего чужака. Очнись, Греймунна, Бора — тут всему хозяин, зачем ему устраивать такой спектакль с вовлечением меня, если достаточно его единоличного приказания? Почему в один миг мне рядом с ним тепло и комфортно, а в следующий — накрывает сомнениями и подоз