Я уже и не знала, отчего задыхаюсь так сильно — от смущения или неукротимого вожделения, да и разве время разбираться?
Удерживала я сначала почти боязливо, но Бора стиснул свою руку поверх моей, глухо застонал, толкнувшись вверх бедрами и запрокинув голову, скользя в нашем общем захвате, и у меня даже, похоже, волосы зашевелились от прокатившегося от макушки до пяток удовольствия, порожденного такой откровенной демонстрацией его упоения. Все внутри тянуло и трепетно скручивало от необходимости получить то самое бесподобное ощущение наполненности, что дал мне познать мой муж прошлой ночью. Наполненности и движения, без боли, без тошноты от горчайшего разочарования, только томление, восхождение туда, где все лучше и лучше.
Прикусив губу, я осторожно направила гладкое навершие в себя, подалась вниз и охнула от того, насколько же много Бора оказалось во мне так сразу, хотя на самом деле едва впустила его. Широкие ладони подхватили меня под ягодицы, давая поддержку, совсем не понукая к большему или хоть к малейшему шевелению. Грудь Бора ходила ходуном, челюсти были стиснуты, ноздри вздувались, а глаза прямо-таки полыхали из-под отяжелевших век, однако он ни о чем не просил меня. Но спустя считанные секунды этого и не нужно было, потому что пребывать в неподвижности стало невыносимо для меня самой.
Еще немного больше его во мне — и мой рот распахнулся в беспомощном стоне, вверх, так похоже на взлет, если бы не моментальное опустошение, исправить которое жаждется больше, чем воздуха. Еще раз, и еще, и того, что я испытываю, становится так много, что держать глаза открытыми нет сил, но, даже плотно зажмурившись и отдавшись целиком погоне за таким осязаемым блаженством, продолжаю чувствовать взгляд супруга — поглощающий, неистовый. Разрозненные вспышки удовольствия вдруг обретают ритм, ловлю его, следую ему, и Бора со мной, украшая, насыщая его своими стонами, жадными поцелуями на моей шее, груди, доводя все до высочайшей красоты звучания, и я кричу, не в состоянии перенести, удержать в себе такой экстаз.
Он льется и льется по мне, по моим венам, коже, даже волосам от корней до кончиков, продлеваемый до ослепительной вечности рывками Бора во мне, и завершается не его протяжным стоном и сокрушительной дрожью, а много позже, когда все проходит, никуда не деваясь при этом, чтобы подарить чудесную легкость.
— Ну вот теперь нам точно пора в постель, — хрипло пророкотал предводитель, поднимаясь не знаю сколько времени спустя, потому что почти спала.
И как попала в кровать, я уже совершенно не запомнила, только тепло и близость, только чувство, что я парю, но не в одиночестве, и если решу упасть — не страшно. Меня есть кому подхватить.
Сквозь сонную негу мне вроде слышались чьи-то голоса, но пробудить меня им не удалось. Проснулась я только уже утром, судя по свету из окна, не ранним, и предводителя рядом не было. Но он появился еще до того, как я успела начать одеваться, и, торопливо скинув с себя вещи, утянул меня обратно, где долго изводил мучительно-сладостными поцелуями и ласками, прежде чем заставить снова кричать, принимая его страсть без остатка.
— Мне бы днями и ночами бесконечными быть между твоих бедер, — самым настоящим образом промурлыкал супруг, отчего я покраснела. — Не утолить этого голода, не унять его даже немного, Ликоли.
Он без остановки поглаживал участки моей обнаженной кожи, тихонечко подергивал за растрепанные пряди волос, растягивая, а потом с каким-то мальчишеским азартом наблюдая, как они превращаются обратно в витые тугие кучеряшки. А я неожиданно полюбила свои непослушные космы сильнее просто за то, что они едва ли не завораживали его.
К общему завтраку мы, само собой, не успели, так что отправились к Нарге на кухню, причем Бора вел себя так, будто и правда был не способным сдержать своих порывов мальчишки, останавливаясь и целуя меня через ступеньку и каждую пару шагов, совсем не обращая внимания на то, видел нас кто-то или нет. Вскоре и я перестала об этом думать. Повариха нас встретила настороженным взглядом, нахмурилась, поглядев куда-то на мою шею, но, заметив на лице Бора широченную несходящую улыбку и мои, могу поспорить, пылающие щеки и хмельные глаза, расслабилась. Она очень со значением коснулась плеча предводителя, подавая ему кашу с молоком, прошептав что-то вроде «ну раз пошло, так сладится». А меня пожилая анирка и вовсе шокировала, когда взяла и расцеловала в обе щеки, прежде чем накормить.
— Ты давай уж, Греймунна, не подве… — начала она, но Бора грозно рыкнул, обрывая ее, тут же помрачнев.
— Я же сказал! Это всех касается!
— Да и ладно, сами разберетесь, — пробубнила Нарга, топая к большой плите, напоминая мне о том, что я хотела расспросить о метке.
— Глубокоуважаемая Нарга!… — обратилась я к ней, как обычно не сумев одолеть свою порцию и наполовину.
— Ма Нарга зови, — прервала она меня, очевидно давая понять, что я допущена в некий ближний круг. Приятно, хотя казалось бы…
— Ма Нарга, — покладисто согласилась я, — насколько знаю, завтра праздник. Могу я быть чем-то полезна в его подготовке?
— Ты можешь быть очень-очень полезна, если будешь сидеть и смотреть на меня, пока мы с воинами станем колотить сень для гульбища, — ответил Бора вместо кухарки, шаловливо мне подмигнув, и мое сердце скакнуло, а ладони вспотели. Как же это странно, вот так реагировать на все-все в одном человеке. Странно, но так волшебно и окрыляюще. Это как научиться ходить, земли не касаясь.
— Несомненно, это зрелище достойное, но все же мне хотелось бы и самой что-то делать, — с так и лезущей наружу улыбкой возразила мужу, он поморщился немного обиженно, а я наклонилась к его уху и прошептала: — Зато мы успеем соскучиться друг по другу.
— Кто хочет помочь, тому мы работу всегда найдем! — заверила меня Нарга, вмешиваясь в наши гляделки-перешептывания.
— Я скучаю, едва ты руки свои от меня отрываешь, — вернул мне шепот супруг и, запрокинув голову, наградил таким поцелуем, долгим, сладким, бесстыдным, что я сидела, бездумно глядя перед собой и трогая свои пылающие губы и тогда, когда он давно скрылся за дверью.
— Вот это дело, вот это хорошо, — бормотала себе под нос Нарга, не торопя меня очнуться.
Окончательно мое чувственное оцепенение развеяло появление нескольких парней и девушек, что ввалились в другие двери кухни, принося с собой освежающий горящую кожу сквознячок, морозный запах и множество всяких кулей и деревянных емкостей, тазы с рыбой и кусками мяса, связки сухих сморщенных грибов разного цвета. Самой последней вошла та самая девушка, что подверглась преследованию на моих глазах, с пучками трав в руках. Ее лицо было задумчивым, в отличие от сияющей радостью остальной молодежи, да и черты, безусловно, красивые, но резковатые, разнились от других аниров, и сейчас это было особенно заметно.
Мое присутствие всех сначала сковывало, но Нарга быстро их расшевелила, дав каждому указание, что и как делать. Вскоре уже все были заняты: чистили овощи и рыбу, мелко нарезали мясо, мочили в кипятке грибы, резали, жарили. Парни перетащили столы, сделав из них один широкий и длинный, трясли здоровенными ситами, вываливая горками белоснежную муку.
— Больно платье у тебя красивое, — покачала тем временем повариха головой, заставила меня встать и нарядила, обмотав целиком, в фартук, что был мне сильно велик и свисал почти до пола. — Буду учить тебя векошники лепить. Сейчас тесто сотворим да и приступим потихоньку.
Я крутилась рядом, наблюдая, как она отмеряет и добавляет ингредиенты в каждую отдельную кучку, бьет яйца, подливает молока да жидкого масла, начиная замешивать, а потом переходит к новой горке, пока парни, потея и надувая от старания щеки, продолжают начатое, терзая тесто с большим рвением. Попробовала предложить в этом свою помощь, но моя наставница отмахнулась.
— Вот еще, употеешь да устанешь, а тебе и без того есть от чего, — сказала она, усмехнувшись многозначительно и совсем по-доброму. Смутилась от этого не только я, но и большинство ее помощников.
Усилиями ребят тесто превратилось в большие желтоватые гладкобокие шары, и некоторые из них повариха поместила в деревянные кадушки, накрыла чистыми тряпицами и велела отставить ближе к печам, а вот несколько других оставила на столе, поделила между присевшими к нему девушками и мной и устроилась рядом, поставив поблизости большую миску с чем-то очень похожим на творог, обильно пересыпанный какими-то травами.
— Ну сейчас мы сладкие-то по-быстрому налепим, — сообщила она всем, но, вероятно, я была тут единственной, кто мало понимал, что делать, судя по тому, как споро взялись за работу девушки.
Нарга показала мне, как раскатывать тесто, благосклонно кивая даже на мои совсем не круглые, как у других, лепешечки, как накладывать начинку и лепить. Да уж, надеюсь, вкус оправдает появление на свет первых корявых уродцев, что выходили у меня. Но потом все пошло на лад, и я увлеклась настолько, что и подзабыла, зачем изначально настояла на пребывани здесь. Некомфортное ощущение пристального взгляда отрезвило мое кулинарное рвение и, вскинув голову, успела заметить, как отворачивается та самая темноволосая девушка. Другие юные анирки уже давно закончили со своими долями теста, и часть умчалась куда-то, а оставшиеся с чем-то возились в разных углах огромной кухни.
— Ма Нарга, — тихонько позвала, — почему все так волнуются по поводу того, есть у меня метка или нет?
Ловко двигающиеся руки женщины замерли, в лице она изменилась, будто закрываясь, и глаза отвела.
— Так у Бора и спроси, — с деланной легкостью ответила она.
— А я у вас спрашиваю, — произнесла тверже, давая понять, что так просто не отстану.
Нарга вскочила, отошла к плите, загремела-задвигала там, потом наложила тарелку каши, плеснула молока, зачерпнула ложку меда, сунула ее в миску и вручила мне.
— Я совсем запамятовала, что этому твоему воину раненому никто поесть-то не сносил, а сам он не приходил. Хотела помочь — сходи к нему, красавица наша, — говоря со мной, она не глядела в глаза и практически вытолкала меня совсем не любезно из с