— Ладно, даже если все и так, — устала я стоять безмолвной куклой, — тогда поведай мне, отчего все так вокруг тогда нервничают? Я чужачка здесь, до того, что он со мной станет творить, никому особо и дела нет…
— Кроме меня, — влез Инослас.
— Само собой, — я едва сдержала ухмылку. — Так вот, если все неприятности метки обрушатся именно на мою голову, то отчего всем переживать из-за ее отсутствия?
— Есть кое-что… — на мгновение закусила губу Рекра, немного стекленея глазами, как человек, торопливо обдумывающий нечто. — Понимаешь, когда женщина уже избрана диалой аниром, то он становится дурным на ней. Вернее, зверь его. Чем больше времени от выбора до согласия на метку, тем дело хуже и хуже. Человеком он сохнет, сердит да темен лицом ходит, сердцем болеет, а как обернется, так и вовсе ни о чем и думать не может, кроме как Зовом тем до своей диалы доораться да уговорить-заворожить принять. Такой он ни сражаться, ни охотиться не гож, ну вот и переживают местные, что предводитель их, случись что, вместо того чтобы за них всех биться, развернется да к тебе помчится.
— Вот теперь нам все понятно, — опять влез наперед меня главный руниг и вздохнул сокрушенно. — Спасибо тебе огромное за честность, Рекра, да только толку от нее нет ни мне, ни крессе Греймунне. Домой нам дороги нет, а испытывать судьбу и терзать терпение онора Бора я не посоветовал бы ей ни за что. Уж лучше похоть зверя терпеть время от времени, дорогая, чем, отказавшись от покорности ему и метки, ярость его познать, — последнее он говорил уже мне и совершенно не деликатно ткнул при этом пальцем в бок, то ли запрещая возражать, то ли требуя в чем-то подыграть.
— О, Даиг! — закатила я глаза, надеюсь, в правдоподобном отчаянии. — Делить постель… со зверем? Эта участь немногим лучше смерти!
— Не спеши убиваться! — подошла снова ближе некуда наша теперь уж почти уверена, что недоброжелательница, и гадкий холодок стек по моей спине теперь слишком отчетливо. — Завтра праздник зимы начнется: народу будет приезжать-уезжать уйма, за всеми не усмотришь, суета, у предводителя и воинов забот будет полно, да и застолий шумных никто не отменял. Сыты-пьяны-усталы все станут.
— Побег? — поднял брови Инослас. — Но это безумие! Без проводника нам путь в Гелиизен не отыскать, а просто сбежать и быть пойманными — только злость породить.
— Есть проводник, — перешла на шепот Рекра, и теперь в ее глазах отчетливо блестели азарт и торжество. Думает, уже победу одержала? — Он нас и отсюда сможет тишком вывезти, коли сумеет она от Бора ускользнуть, и до границы тайными тропами доставит. Не задаром, конечно. Ему — плата пощедрее, а мне с вас обещание, что заберете с собой в вашу столицу да жизнь там обеспечите безбедную и даже роскошную.
Пресветлая, а ума эта дева, судя по всему, невеликого, раз просится с нами в Гелиизен. Разве не сообразит, что не мои земляки были победителями в войне с Аргастом и что больших сил не будет стоить Бора прийти и за мной, и за предательницей. Или дело тут в другом? Никуда она с нами не собирается, лишь выманить из-под защиты предводителя хочет.
Я нахмурилась и открыла рот, дабы прервать затянувшееся лицедейство с обеих сторон, но твердый палец рунига снова уткнулся мне в ребра, настаивая на молчании.
— А ведь это замечательный план, дорогая! — восторженным шепотом поддержал идею девушки он. — У тебя есть мое нерушимое слово, что ты будешь купаться в деньгах и милостях от самого правителя, если поможешь нам бежать отсюда и избавить от незавидной участи крессу Греймунну!
Рекра кивнула, уже никак не скрывая самодовольства. Забитой, сторонящейся осуждающих взглядов юной бедняжки как и не бывало уже — перед нами стояла предвкушающая свое торжество женщина.
— Сейчас тебе лучше уйти, чтобы никто не застал нас всех вместе, а мы с моей подопечной смогли бы подумать, как ей ускользнуть от пристального взора онора Бора. С началом праздника я сам найду тебя, и мы договоримся о точном времени и месте, а также о величине будущей оплаты для нашего общего помощника.
Подавшись ко мне с лицемерной дружественной улыбкой, Рекра имела наглость обнять и прошептать что-то о скором спасении, а затем быстро выскользнула из комнаты.
— Пресветлая, как же глупеют и слепнут женщины, когда считают, что их цель уже почти достигнута, — проворчал руниг, отходя к кровати и со стоном опускаясь на нее. — Надо же, поверить, что действительно воспользуемся услугами ее выдуманного проводника, чтобы покинуть это место.
— То есть о побеге вы думаете, хоть и не с ее помощью? — с удивлением спросила я. — Вы же не можете не понимать, насколько это безумно?
— Я не думаю, кресса Греймунна, а активно изыскиваю способы не для побега, а для триумфального нашего возвращения домой. И вам следует мне всячески содействовать, ведь не собираетесь же вы, аристократка и носительница крови самых высокородных семейств двух государств, до скончания века прозябать здесь.
— Сюда меня, аристократку и носительницу, привезли вы, разве нет? — вспыхнула я.
— Привез, потому что тогда этого требовали текущие обстоятельства, — невозмутимо кивнул он. — Но даже я не настолько бесчувственная скотина, чтобы обрекать вас всю жизнь делить постель с животным. Хм… своего рода каламбур вышел.
Я отдавала себе отчет, что нельзя позволить сейчас собственному горячему нраву вырваться и затмить взор, но этот мужчина обладал способностью выводить меня из себя одной фразой.
— Рада, что вы находите что-то забавное для себя во всей этой ситуации, но, очевидно, за основным ранением, вы не заметили еще одно — умственное, — произнесла максимально сдержанно, но вышло едко. — А не посвятите ли меня в то, как намерены и в самом деле пересечь территорию чужой страны, где никто, я в этом уверена, никто, не станет вам помогать, причем ни за какие деньги и посулы, что бы там эта Рекра ни плела; а главное, что помешает анирам с моим супругом во главе прийти за мной и в Гелиизен, по пути напомнив всем напыщенным аристократическим идиотам, кто одержал унизительно легкую победу в прошлой войне?
— Так приятно, что вас, кресса Греймунна, волнует мое здоровье, — насмешливо оскалился Инослас. — А то прозябать на ложе, представляя, что до тебя нет особого дела столь важному для тебя милому созданию, бывает так утомительно. Хотя лежание лежанию рознь. Вот вы, насколько в курсе я и большинство жителей дома, в последние дни тоже провели в этом положении немало времени.
— Это не ваше…
— Но дело в том, — невозмутимо перебил меня руниг, — что единственный толк от вашего лежания состоял в появлении на вашем личике этого расслабленно-недалекого выражения, присущего всем хорошо удовлетворенным женщинам. — Я шумно вдохнула, подавившись злостью и смущением и проглотив неподобающий вопль бешенства, и развернулась к двери, собираясь убраться отсюда. — А вот я, хорошо играя роль болезного и находящегося едва ли не в бреду и при смерти бедняги, сумел почерпнуть массу важных сведений из болтовни своей сиделки. Знаете ли, возиться ведь с больным та-а-ак скучно, язык прям чешется: слово за слово, один невинный вопрос, заданный слабым голосом и с рассеянным взглядом, за другим, чисто чтобы часы унылые скоротать, и вот уже я знаю о метке и прочих особенностях местной жизни куда больше вас, непосредственно, кстати, в этом заинтересованной. Как раз благодаря этому мне известно, что большая часть того, что тут несла нам эта маленькая коварная — в ее понимании конечно — дрянь, извращена и является чушью.
— Чтобы понять это великого ума не нужно, — огрызнулась я, замирая лицом к двери.
— О, теперь вы меня передумали покидать, кресса Греймунна? Снизойдете послушать еще?
Я развернулась, привалилась спиной к двери и молча уставилась на этого язвительного мерзавца. Просить его рассказать — подвергнуть себя еще насмешкам, тем более нет никакой уверенности, что и после этого он сочтет нужным дать мне желаемое. Наши взгляды пересеклись, и я со всем свойственным мне прежде внешним высокомерием вздернула подбородок и подняла бровь. Главный руниг же расплылся в широкой улыбке, которая, не знай я его получше, могла показаться и обворожительной, и одобряющей.
— Ответ на ваш первый вопрос я еще не знаю, — продолжил он, не прерывая визуального сцепления между нами, а мне пришлось лучше сосредоточиться, пробиваясь сквозь пелену моей злости, чтобы понять — он говорит о том, как намерен выбраться из Аргаста. — Но на данный момент это и неактуально, раньше весны нет смысла и пытаться. А что касается второго — онор Бора никак не сможет прийти за вами, дорогая, если будет не в силах или, скажем, мертв, а в самом государстве воцарится междоусобица и им будет вообще не до нас.
Мое сердце, почудилось, и биться перестало от услышанного. Горло перехватило, и на теле выступил пот, а ноги затряслись.
— Что вы несете? — захрипела я из-за враз пересохшего рта. — Да как вам… Как вы смеете!
— Смею что? Размышлять о том, как выполнить свой долг перед родиной, или о том, как дать вам шанс вырваться из цепких объятий животного и вернуться без последствий для вас и всего Гелиизена домой, к себе подобным, туда, где вам самое и место? Смею, очень даже смею и не вижу тут повода стыдиться или делать такие большие глаза, пусть они у вас и, несомненно, великолепны.
— Прекратите! — рявкнула я, ткнув в его сторону пальцем. — Кто вам сказал, что я вообще хочу возвращаться? Куда? В страну, которая распорядилась мною как вещью, откупом за чужую глупость и самонадеянность?
— Да ладно, кресса Греймунна, — пренебрежительно скривился главный руниг. — У нас же уже были беседы на темы вашей неуместной полудетской обидчивости на непреодолимые жизненные обстоятельства, и мы пришли к тому, что это бессмысленная трата нервов.
— Вы пришли к этому, не я! И если уж призываете мою рассудительную и расчетливую сторону, то скажите, зачем мне хотеть вернуться туда, где я всегда буду запятнана в глазах великосветского общества как женщина, прошедшая через постель, как вы изволите выражаться, животного.