— Возможно ли в страсти с одним сгорать, а любить другого? — недоуменно уставилась я на него, отмечая, как стал весь горячий и жесткий.
— Ликоли, ты моя юная наивная Ликоли, — вздохнул Бора, слегка расслабляясь, — в жизни чего только не бывает.
— У нас не будет, — самонадеянно заявила я, пусть в мыслях вернулась к его утверждению, что по понятиям аниров сама первой поставила на нем метку.
Могло ли это как-то связать нас в чувственном плане еще тогда, и потому не вышло у меня ни капли удовольствия от близости с Алмером? Или глупость все это, и дело в том, что он никогда и не стремился подарить его мне, не заботился создать хоть видимость, и ложиться со мной ему вообще поперек горла вставало, учитывая, что он вот так же, с потрохами и всеми похотливыми желаниями принадлежал той женщине, пусть и не аниром родился? Вот уж о чем сейчас думать не стоит и секунды. Прошлое прошлому, умерло и сгинуло — прав супруг.
— Не пугает меня все, что ты сказал о метке. Надо ее поставить, и делу конец. Тебе не страдать, и все вокруг успокоятся, — подвела я черту. — И чего молчал только?
— Оттого и молчал, что вышло именно так, как вышло, — погрустнел Бора. — Вот ты сейчас приняла решение, потому что…
Он сжал челюсти, обрывая себя, и дернул головой, приобретая суровый вид.
— Да и ладно, — выдохнул сквозь зубы, — мне ли привередничать, когда невмоготу уж и все одно хоть с меткой, хоть без нее, а тебя я не отпущу. А выйдет так, что сердце твое когда-то к другому потянется… ну что же, станем с этим все равно вдвоем жить и мучиться, мне уж все равно.
Бора опустил лицо в изгиб моей шеи и провел носом, потом губами там, а я вся как одеревенела в ожидании неизбежного и лишь огромным усилием заставила себя наклонить голову чуть на бок. Раз решили, нечего тянуть.
— Будет очень больно? И разве ты не должен… э-э-э… обратиться вначале? — промямлила, еле шевеля непослушными, словно замерзшими, губами.
— Не так и не сейчас, жена моя, — прошептал муж между поцелуями и поглаживаниями губ в мою кожу. — Но совсем скоро, и никакой боли я для тебя не допущу. А пока давай-ка разберемся с Рекрой и этим твоим очень уж деятельным для тяжело раненного воином. Хочешь ли ты мне что-то прямо рассказать о нем, прежде чем пойдем к нему?
Я покусала нижнюю губу, но Бора провел по ней большим пальцем, высвобождая и лаская.
— Он сказал, что бранши, птиц, забрали из его комнаты, — начала я.
— Верно. Куда ж ему больному еще и о них заботиться. — Бора чуть-чуть приподнял брови и в его глазах блеснули хитроватые искры.
— Он просил меня помочь их вернуть, но я этого делать не стану, — чем дальше говорила, тем легче мне становилось это делать. — Эти гадкие птицы…
— Знаю, жена моя, — успокаивающе улыбнулся Бора, — у самца всегда две-три самки. Союз странный, но на всю жизнь, и он станет метаться между ними, сколько бы лететь ни пришлось. А в клетках сидят всего лишь три пары, значит, еще самки остались в Гелиизене. Полезные птички, ничего не скажешь.
— Я бы им шеи посворачивать попросила, но и в самом деле, не их ведь вина, и еще боюсь, что если Инослас долго не станет слать с ними донесения, то с моим отцом что-то сделают, — под конец уже совсем еле слышно шептала, ведь только что, считай, выдала рунига с потрохами. Своего, какого бы ни был, своего анирам. Конечно, Бора и так понимал, и намеков от меня и раньше добился, но вот так прямо…
— Значит, будут донесения, — веско сказал предводитель.
— Но… — Наверняка только Инослас знает, как они должны быть составлены и зашифрованы.
— Не твоя то больше забота, Ликоли, — отрезал супруг, поднимаясь вместе со мной. — Ты мне ее доверила, мне дальше уже над этим и работать. Давай тебя в порядок приведем и пойдем узнаем, что это еще в моем собственном доме задумано нечистого.
Возражения и доводы испарились, внутри стало так легко, будто кто-то вынул из груди тяжелый камень. Не кто-то. Мой Бора.
ГЛАВА 28
Когда мы наконец покинули комнату, к моему облегчению оказавшейся при внимательном рассмотрении все же ничьей, то мне сразу пришлось сильно смутиться.
— Нечего тут шастать! — услышала я низкий голос Вада от той самой двери, через которую мы ввалились с улицы. — Погуляйте еще чуток.
Седоватый воин стоял там и никого не впускал в коридор, а в противоположном его конце, что вел в дом, прислонился плечом к стене другой крупный анир, явно для той же цели. Замечательно, хоть послушать нас с мужем никому, кроме разве этих двоих и, возможно, рунигу в его комнате, не удалось, но все равно все домочадцы в курсе, чем таким мы занимались с предводителем, не в состоянии даже до супружеской спальни добраться.
— Сопишь ты да краснеешь так забавно, жена моя, — прошептал мне на ухо Бора, обдав жарким дыханием. — Привыкай, всем тут понятно, что мужчина может в любой момент ополоуметь от страсти к своей женщине. Никто у нас за это не осудит и косо не посмотрит.
Насчет что не осудит никто он, конечно, ошибся. Краткий взгляд Иносласа был полон такой злой насмешки, что мои плечи зябко передернулись.
— Тебе есть что мне сказать, — предводитель не спрашивал, а утверждал.
— Мне всегда есть что сказать кому бы то ни было, — любое выражение пропало с бледного лица рунига, он почтительно наклонил голову, но цепкий взгляд скользнул теперь по моей шее и вороту платья.
— Воин, смотри на меня, не на жену мою.
— Прошу простить, онор Бора, но мое беспокойство о крессе Греймунне сильнее моих хороших манер.
— Мы оба знаем, что сильнее твоих манер, и это совсем не беспокойство, — мой супруг тоже придерживался в высшей степени безэмоционального тона, и лишь волны его той самой странной внутренней мощи наполнили воздух напряжением. — И если до сих пор я снисхожу до того, чтобы не замечать запах, что так густо витает вокруг тебя, это не значит, что так и будет продолжаться, особенно если ты вдруг начнешь позволять себе на что-то надеяться.
Я недоуменно покосилась на Бора. О чем речь? Для него настолько очевиден враждебный настрой Иносласа, что он, что называется, чует опасность в воздухе? Он его почти впрямую предупреждает и не пытаться даже предпринимать нечто дурное?
— Беспочвенные надежды уместны лишь для юнцов или глупцов, — равнодушно ответил руниг, — взрослый мужчина не станет тратить на это время своей жизни.
— Искать почву или же даже пробовать создать ее — вот где была бы глупость, и как хорошо, что ты достаточно умен, чтобы ее не делать. Ведь так?
Они уставились в глаза друг другу, оба с лицами, словно вырезанными из камня, ни единый мускул не дрогнет, и мое удивление стремительно росло из-за затянувшегося молчания Иносласа. Для чего он испытывает терпение предводителя, ведь не может не ощущать эту быстро сгущающуюся угрозу, буквально осязаемо повисшую в комнате. И почему мне начинает казаться, что их безмолвный визуальный поединок сейчас не совсем касается тайных шпионских замыслов Иносласа и однозначного запрета Бора искать пути их осуществления, а есть еще что-то. Мне даже собственное здесь присутствие почудилось не совсем уместным, будто оно мешает произойти чему-то окончательному, чему все равно придется случиться рано или поздно. Я сглотнула, и звук вышел каким-то неожиданно громким в искрящей тиши, вернув внимание обоих мужчин ко мне.
— Безусловно, на свои умственные способности я пока не жалуюсь, — опустив-таки глаза, ответил руниг, — и весьма надеюсь, что Пресветлая позволит сохранять их и впредь.
— Рекра. Рассказывай, — приказал Бора, притянув меня к себе и поцеловав в висок.
— Эта девушка ведь не из местных, — кивнул Инослас, подчиняясь, — и, насколько мне удалось узнать, с ее появлением тут связана некая история из прошлого.
— Или ты слишком пронырлив и с большими ушами, или у меня болтунов пруд пруди, — беззлобно, но не слишком довольно усмехнулся Бора и, поставив поближе единственный в комнате стул, уселся сам и тут же потянул меня себе на колени. — Ну да, история была, чего скрывать уж, хоть и не из разряда она тех, которыми принято хвастать в семьях, и раз уж твой воин о ней прознал, я и тебе поведаю, Ликоли. Тогда еще мой отец был при власти, и Свирепые один год совсем залютовали, больно уж они исстари мечтают ходить через наши земли, шкодя по пути, в ваш Гелиизен. Ведь у нас-то им есть кому отпор дать, а у вас… Гуляй — не хочу, грабь-насилуй.
Бора говорил без ноток хвастовства или нарочитого превосходства, но небольшую паузу все же сделал, давая и мне, и Иносласу понять, благодаря кому Гелиизен не подвергается набегам врагов, противопоставить силе которых у обычных людей просто нечего. Я это слышала раньше от Ронра, да наверняка и руниг с его пронырливостью тоже, но не настолько же наивна, чтобы поверить в появление в его душе благодарности за, по сути, оборону северных границ его возлюбленного государства, о коей мы и не ведали.
— Предводителем тогда у Свирепых был Сакру — очень сильный вождь, яростно придерживавшийся старых обычаев, по каким и место женщин совсем иное, чем у аниров, и все, кто без зверя рождены, — ничтожны, не ровня, считай, законная добыча. Он полностью отвергал не только наказы нашей богини о новой мирной жизни с соседями, но и само ее покровительство. Задумал он подмять Аргаст и всех стоящих под рукой моего отца под себя, дабы препятствий для его бесчинств больше никаких не было. Но потерпел поражение, отец не только согнал их прочь, но и, решив покарать, унять раз да надолго, пошел в их земли, разбил их воинство, убил самого Сакру. Но после, остыв, он решил сгладить вражду, или уж не знаю, какие мысли им верховодили… однако, он повелел взять к нам их вдов с детьми, чтобы, если сладится, создать союзы. Нашей с братом матери тогда уже не было в живых, вот он и взял с собой бывшую диалу убитого им предводителя Свирепых. Я был возраста Ронра, когда привез он ее с крошечной дочкой, но до сих пор помню, что красива она была, ох красива, хоть и не тебе чета, жена моя.