— Нет, возвращайся, а я пойду на конюшню, — возразила я, и муж мигом помрачнел. — У Рекры должна быть возможность подойти ко мне или к Иносласу, ведь действовать они наверняка собрались на празднике, и времени обо всем договориться у нас не так и много.
— Я же сказал, что ты не станешь в этом больше никак участвовать, Ликоли! — Впервые я услышала сталь в обращении предводителя ко мне. — Мне что, прямо запретить тебе покидать комнату, кроме как в моем сопровождении?
— Это возбудит подозрения, Бора!
— Мне нет до того дела! — Мой прежде мягкий ко мне супруг обратился в сурового владыку, не желающего терпеть неповиновение. — Если твой воин во всем прав, то Рекра и за ним хвостом будет увиваться да о планах нашептывать, а вот он уже и сможет пойти и рассказать нам. Хотя тебе это больше ни к чему — одни волнения!
— Онор Бора совершенно прав, — поддакнул двуличный руниг, и я уловила в глубине его глаз отблеск насмешки и чего-то похожего на торжество.
— Ладно. — Спорить не имело смысла.
Мы покинули комнату рунига, и Бора, одарив меня напоследок еще одним сбивающим с ног поцелуем, ушел на улицу. Я же поднялась в нашу спальню, чтобы тепло одеться, и отправилась навестить моего вороного дикаря в сопровождении мрачного и безмолвного Вада, что околачивался у подножия лестницы, явно ожидая моего выхода куда бы то ни было. Инослас встретил меня на входе в трапезный зал по возвращению и, несмотря на то что ему, безусловно, было тяжело подниматься по лестнице, проводил меня до самых дверей спальни.
— Вижу, вам хватило сообразительности не позволить заклеймить себя, кресса Греймунна, — прошептал он, тяжело опершись на стену рукой и уставившись на мою шею, когда я расстегнула верхнюю пуговицу шубки.
— Это лишь дело времени! — буркнула я, распахивая дверь. Оставаться с ним наедине не было желания. — Мой супруг все откровенно рассказал мне о метке, и я поняла, что ничего ужасного за ней не кроется.
— Вот как? Выходит, у вас наметилась удивительная гармония и полная честность в семье? — язвительно спросил он. — Тогда почему же ваш честнейший муж так старается скрыть от вас истинные обстоятельства так называемого исчезновения матери Рекры, о которых тут все в курсе и что, между прочим, и является одной из причин беспокойства местных из-за отношений с вами. Боятся, знаете ли, повторения грязной семейной истории, принесшей массу проблем всем.
Приступ злости на этого пронырливого мерзавца был таким острым, что у меня даже дух перехватило.
— Да катитесь вы к шарааку, кресс Инослас! — зашипела я на него. — Сначала вы насильно тащите меня сюда, а теперь, когда я делаю усилия научиться жить достойно, не чувствуя ежечасно себя несчастной жалкой жертвой чужой воли, вы целенаправленно отравляете мне существование! Если продолжите в том же духе, то клянусь, что опущусь до того, чтобы нажаловаться на вас предводителю, и избавлюсь раз и навсегда!
В эту секунду я никакого стыда за откровенную угрозу не испытывала. Достаточно ему посягать на мое душевное равновесие и втягивать в дурацкие игрища. В конце концов, моя страна отказалась от меня, а он преданный ее слуга, вот только его влияние для меня больше не имеет никакого значения.
— О, надо же, у девочки прорезались настоящие зубки, и она пробует их использовать — как вдохновляюще! — Пусть голос Иносласа и звучал насмешливо, смотрел он на меня как-то необычно. Серьезно, пристально, словно и видел-то впервые.
— Уходите! — шепотом приказала я, указав на лестницу.
— Жалеть ведь будете, сама себе не простите, кресса Греймунна, и моей безвременной гибели, и утраты возможности как-то повлиять на свою судьбу, отдавшись исключительно заботам и власти своего супруга.
— Кресс Инослас, уходите! — повторила я тверже и громче.
— И что же, не хотите даже узнать, о чем я договорился с нашей вероломной Рекрой?
— Мой муж четко дал понять, что дальнейший ход событий от меня не зависит и вникать в это нечего. К тому же я всегда могу спросить у него по завершении истории.
— О, тогда, может, рискнете и поинтересоваться побудительными причинами этой девушки, что родом из прошлого, — ухмыльнувшись, посоветовал руниг.
— Не понимаю, зачем мне это.
— Как вам вариант: для того, чтобы не повторить чужого трагического опыта, поддавшись манипуляциям хитрого полуживотного, и не лишить себя всех путей к отступлению, если оно понадобится.
— О, ну надо же, вы уже повысили моего супруга до статуса ПОЛУживотного, — усмехнулась я. — Но почему бы вам, чистокровному человеку и отчаянному радетелю за интересы родного государства, не подумать о том, что именно эти полуживотные стоят между нашим весьма жалким, как выяснилось, в военном плане Гелиизеном и существами, что могли бы в любой момент прийти и разграбить его, сжечь дома, изнасиловать женщин, опустить нас, таких заносчивых, но на деле слабых людей на колени или просто убить, оттого что им так захотелось? Разве не умнее всячески дружить с таким соседом, как Аргаст, а не плести интриги и выискивать слабые места?
— Сколько страсти и все в защиту, по сути, монстра, что в этом совершенно не нуждается и все достоинства которого заключаются в способности хорошенько ублажить вас в постели. Женщины — такие женщины, — фыркнул руниг, уже прямо-таки беся меня.
— Уходите. Сейчас же. Или я больше не стану с вами церемониться, и мне плевать, какая участь вас постигнет, — процедила я сквозь зубы и отвернулась.
— Все эти красивые рассказы о защите от Свирепых всего лишь словами для меня и останутся, пока не получу доказательств. А вы, кресса Греймунна, подумайте очень-очень хорошо, прежде чем совершать шаг, исправить последствия которого будет крайне сложно. Вы молоды, и впереди вся жизнь, а онор Бора лишь приоткрыл для вас мир чувственных радостей, но на нем этот мир не замкнут… пока не замкнут. Этот самый мир населен огромным количеством мужчин, один из которых, возможно, однажды станет вашей настоящей сердечной привязанностью, в отличие от нынешнего супруга, лишь обучающего вас плотской любви. Вы готовы отказаться не только от шанса испытать настоящее единение души и тела с тем, кого полюбите, но и обречь себя на вечную насильственную привязанность к тому, кому не сможете отказать в близости, пока он рядом, а скрыться от него не выйдет никогда?
— Хватит! — Я захлопнула перед лицом Иносласа дверь, отсекая себя от его вкрадчивого шепота, разъедающего мой разум.
ГЛАВА 29
Остаток дня я провела прямо как настоящая аристократка — бездельничая у окна. Вот только вместо того чтобы вздыхать от скуки и взирать на неизменно унылые виды, я не отрываясь смотрела на своего супруга, продолжившего работу над сооружением огромного павильона вместе с остальными анирами. Хотя точнее уж будет сказать, что сначала я уставилась на него, просто стараясь развеять тяжкое облако сомнений, которым опять умело окружил меня главный руниг.
Следила за движениями мужчины, соединенного со мной брачными узами — пусть и, можно, сказать односторонними — не болтливого, но всегда чудным образом находящего необходимые для моей уверенности и успокоения слова, такие, в чью искренность моя душа верила сразу. Такого сильного, с действительно невообразимой мощью, но способного быть настолько бережным и аккуратным со мной, со всеми, кто ему дорог. Такого завораживающе и смущающе чувственного, страстного и нежного, терпеливо открывающего все эти стороны и во мне самой.
Смотрела и откровенно спрашивала себя: может ли быть это теплое, постоянно растущее чувство во мне чем-то обманным или временным. Есть ли хоть доля правды в нашептываниях Иносласа, утверждающего, что мое желание тянуться к супругу всем существом — лишь эффект новизны и моей наивности, что однажды минует и сменится чем-то подобным, но уже совсем к другому человеку. Но как такое возможно? Час от часу я ощущаю, как моего мужа будто становится все больше во мне, в мыслях, в том, как теплеют ладони, желая его коснуться, как покалывают губы от жажды его поцелуев, как мой слух нуждается в звуке его голоса, убеждающего меня в ценности для него, в стуке его сердца, когда я всего лишь прижимаюсь к его груди, понимая, что защищена… любима. Не понимаю за что, не представляю, как уж так вышло, но ведь любима! Как и мечтала, как мечтает любая женщина — без постижения и выяснений за что. За то, что ты есть, дышишь, живешь, за то, что ты — это ты! Бесхитростные, примитивные желания, о которых потом чаще всего забывают, поддавшись неоспоримым знаниям о реальности, убеждению чужого опыта, своим разочарованиям. Но у меня это есть прямо сейчас, есть, я это знаю так же точно, как если бы любовь Бора была чем-то осязаемым, что я могу взять в руки, прижать к себе, выпить, как воду, пропитываясь ответным, неумолимо нарастающим трепетом. И разве это однажды вдруг достигнет некоего предела, высшей точки, за которой все неизбежно покатится на спад, чтобы однажды действительно истаять, освобождая место для этого упомянутого рунигом пресловутого нового чувства?
Глядела и глядела, и неожиданно поняла, что уже не выискиваю ответов на эту мрачную головоломку, а любуюсь Бора. Ласкаю взглядом и упиваюсь, словно парю над полом, ног не чуя от осознания, что он мой. Что знаю: пахнет так, что в голове мутится, какова на вкус его кожа, как он касается моего тела, а кажется и сердца, как глаз с меня не сводит, позволяя уверовать, что и в самом деле нет мне равных на свете по красоте… И я почему-то должна допустить, что это временно и преходяще? Что такое доступно будет и с кем-то другим, а то и больше? Нет! Я отказываюсь сомневаться, отказываюсь принять неизбежность такого хода вещей, отказываюсь упускать свое счастье сейчас… Счастье — верно! То, что я испытываю рядом с Бора, в его объятиях, просто глядя на него, — это счастье! По крайней мере, я готова признать его таковым, а вот запретить себе в него погружаться все глубже — не готова. Так что все правильно я сказала — пусть катится кресс Инослас к шарааку! Добираться до меня со своими ядовитыми измышлениями ему не позволю.