Я тоже причастилась к какому-то пряному сладкому питью, от которого в голове быстро зашумело, и немного поерзывала, изрядно устав от сидения на одном месте, но стойко держалась, понимая, что обязанность предводителя — находиться тут и привечать всех гостей, а значит, мое место рядом с ним, и никак иначе.
Но супруг заметил мое неудобство и вдруг подхватил за талию и потащил на улицу. Там уже пылало несколько костров, вокруг которых плясала и молодежь, и взрослые, и даже неуемная ребятня шныряла между ними. Тут же были еще столы, большие бочонки с кранами, и никто не обращал внимания на посыпавшийся снежок. Я вообще тут была единственным тепло одетым человеком. Красное платье, еще ярче прежних, мелькнуло среди танцующих, и, оторвавшись от руки Друзы, малышка Гиса понеслась к нам, и Бора бухнулся на колени, подхватывая ее одной рукой, пока другой крепко удерживал мою. Сама бывшая пассия предводителя подплыла медленно, высокомерно задрав подбородок и покачивая роскошными бедрами.
— Ну что же, дело, смотрю, решенное, — процедила она с невозмутимым видом, зыркнув на мою, пусть и скрытую сейчас метку. — В таком случае поздравляю, и так тебе и надо, Бора! Прощай, увидимся не скоро, дочь береги.
Развернувшись, она скрылась в толпе, оставив меня пораженно пялиться ей вслед. Предводитель же, подтянул меня к себе, обнимая свободной рукой за талию, и неожиданно закружил нас с дочерью в довольно быстром танце. Малышка зашлась в счастливом смехе, а я же едва не болталась на плече супруга, стараясь поспевать за его темпом. Я во все глаза смотрела на девочку, что, похоже, даже не особенно и расстроилась от ухода матери, потом на Бора.
— Вот так просто? — прошептала у его уха. — Она вот так уйдет и бросит…
Предводитель только кратко поцеловал меня в ответ и снова стал кружить, заставляя хохотать малышку. А я же решила для себя, что, возможно, ничего и не понимаю в детях, но постараюсь сделать так, чтобы Гиса не чувствовала себя покинутой той, кто покидать ребенка не имеет права.
Разве что только так, как моя мама… Ведь если Гиса будет несчастной, это станет причинять боль и Бора.
Еще до самой ночи мы возвращались за стол, обходя выросшую в одном из углов павильона гору всевозможных подарков, и принимали гостей, теперь уже втроем, затем опять выбирались танцевать. Во время одного из таких перерывов Гиса и обвисла, уснув на плече отца, и он осторожно передал ее подошедшей няньке. Я уже и сама сильно устала, но на предложения мужа проводить меня в спальню отвечала отказом, так что к концу действа уже сидела просто привалившись к его мощному плечу щекой, млея от поцелуев в макушку. Когда же поток посетителей все же иссяк, Бора без раздумий подхватил меня на руки и понес с праздника домой. Я обвила его шею, уткнувшись в нее, наслаждаясь легким опьянением, приятной усталостью в мышцах и волшебной легкостью в душе. К сожалению, где-то по пути наверх я уснула и даже тот момент, когда Бора раздевал меня, помнила смутно.
Следующее утро встретило меня ярким, будто тщательно отмытым начисто солнцем, игриво заглядывающим в окно нашей спальни. Бора рядом не нашла, о чем, конечно, пожалела, но немного утешила себя, насладившись его запахом, оставшимся на соседней подушке. Помывшись и торопливо одевшись, поскакала по ступеням вниз, обнаружив при входе в трапезный зал Вада. И вечно хмурый анир неожиданно приветливо улыбнулся мне, являя красивые ямочки на обеих щеках и белоснежные зубы. Мое и без того великолепное настроение от этого улучшилось еще больше.
— Бора? — поинтересовалась я у него.
— Дела, но скоро он к тебе вернется, — с охотой ответил воин.
— А почему не видно Ронра?
— Пришло его время учиться со зверем управляться, — сообщил седовласый так, словно это было замечательной новостью.
Наверное, так и было, и мне стоило привыкать, что это неотъемлемая часть жизни аниров, но пока мысль о том, что и в милом парнишке, к которому как-то сразу прониклась, будет сидеть громадный, когтисто-зубастый зверь, коробила. Как-то его наличие немного не вязалось в моем сознании с образом Ронра.
— Как думаешь, я могу сходить на конюшню? Позавчера я совсем ненадолго забежала к моему дикарю, а вчера и вовсе времени не было. Еще обидится.
— Скажешь тоже, — ухмыльнулся Вада, — он и не заметил, что ты не приходила. Но чего бы не пойти, вокруг все тихо-мирно, предводитель в доме тебе оставаться не велел.
Кухня меня встретила безлюдьем и тишиной. Нарга и помощники наверняка умаялись за время приготовлений и на празднике и отдыхали, так что я самостоятельно отыскала ароматный калач, отхватив себе кусок, остальное хорошенько присолила и вернулась к своему сопровождающему в трапезный зал, жуя по пути.
— И чего не сесть тебе поесть нормально, — ворчливо заметил он, — небось никуда твой зверюга не денется. Куда торопишься?
— Хочу поесть вместе с му… с моим наином. И вернуться хочу побыстрее. Соскучилась.
Я даже моргнула, удивляясь, почему это так легко делюсь личным с этим воином. Открытость аниров — вещь, видимо заразная. Вада одобрительно крякнул и пошел к выходу.
Во дворе тоже ни одной живой души не наблюдалось.
— Долго вчера еще праздновали?
— Угу, — прогудел Вада и покосился в район ворота моей шубки, — чего же не погулять, когда и поводов хватает.
Работников на конюшне не было, хотя лошади громко хрустели пахнущим травами и летом сеном, а значит, позаботиться о них подгулявшие аниры не забыли. Едва за нами закрылась дверь и я сделала несколько шагов, как мой провожатый схватил меня за рукав, останавливая.
— Что? — посмотрела я недоуменно.
Вада молча стал шумно принюхиваться, и я невольно последовала его примеру. Разумеется, ничего, кроме ароматов сена и конского пота, не уловила.
— М? — подняла вопросительно бровь.
— Как-то сладко пахнет, — пробормотал продолжающий сопеть анир, — словно мед тут кто разлил. Не чуешь?
— Нет, — покачала я головой.
— Тут постой, — приказал мой охранник и пошел вдоль ряда стойл, заглядывая сквозь решетки внутрь, под ноги лошадям.
Как только он поравнялся с денником вороного, дверь в него молниеносно распахнулась, нанося сокрушительный удар Вада прямо по лицу, от которого тот отлетел к противоположной стене и врезался в нее с ужасным влажным хрустом. Закричав, я метнулась к нему, но анир запрещающе вскинул руку.
— Прочь отсюда, — рыкнул он, вскочив и плюнув кровью.
Но прежде чем он оказался полностью на ногах, а я успела развернуться, из денника буквально выкатилось огромное бурое чудовище и, схватив анира своей кошмарной пастью за плечо, мотнуло башкой, снова отбрасывая к самой дальней стене в глубине конюшни. Я, заорав о помощи во все горло, рванула к дверям, но они были широкими и неповоротливыми, что задержало меня на ту секунду, которой хватило зверю, чтобы настигнуть меня. Мех шубы страшные клыки пронзили как тонкую бумагу, полоснув меня по коже, но я не успела и прочувствовать эту боль, потому как монстр швырнул и меня прямо на открытую решетчатую калитку денника моего дикаря, и, ударившись со всего маху спиной, я оглохла и ослепла. Но мозги мои не отключились, и не понимать того, что мое тело перегородило проход застоявшемуся норовистому жеребцу, я не могла, а вот что-то сделать с этим и хоть отползти — нет.
Сквозь мучение и хлынувшие от этого потоком слезы я успела лишь заметить, как мимо белоснежной молнией метнулся еще один зверь, скорее всего, успевшего обернуться Вада, и приказала себе двигаться, несмотря ни на что.
У выхода из конюшни сцепились два хищника — бурый и белый, покатились по полу, громоподобно рыча, терзая друг друга и ломая деревянные перегородки. Лошади взбесились, начали метаться, ржать и биться в стойлах. Вороной тоже затопал-засуетился прямо рядом со мной, пока я рвала мышцы, утягивая себя с его дороги. Нижняя половина тела не слушалась, словно отнялась, и я царапала земляной пол, ломая ногти, отползая, пока зверюги бесновались, забрызгивая кровь все вокруг.
— Лекуб, миленький, стой спокойно, — сипя и всхлипывая, взмолилась я, обращаясь к жеребцу, от тяжелой поступи которого так близко дрожала земля. — Хороший мой, дай мне еще секундочку.
Один из сражающихся оглушительно заревел, и конь таки не выдержал, ломанувшись вперед, и каким-то чудом перемахнул через меня, не задев и краем копыта. Он метнулся подальше от поединка, вглубь конюшни, где не было выхода, и теперь метался от стены к стене там, а я с обреченностью и леденящим страхом наблюдала, как бессильно распластался по полу зверь Вада, мех которого стал густо-розовым, а бурая громадина двинулась ко мне.
Он уже нависал надо мной, капая на лицо кровавой пеной с длинных клыков, когда прямо над моей головой просвистели обе задние ноги моего дикаря, впечатав тяжеленные копыта в грудь агрессору и отшвырнув его на несколько метров. Но это не остановило того. Мгновенно оказавшись снова на ногах, он неуклонно пошел обратно. Вытянув надо мной мощную шею в линию, жеребец ощерился на монстра, щелкая зубами, и забил передними копытами за моей спиной, едва не затаптывая.
Бурый замер, склонил голову на бок и вдруг стал стремительно обращаться. Вскоре перед нами стоял обнаженный высоченный молодой мужчина, с темными лохматыми волосами почти до пояса, весь покрытый ранами и следами укусов, но от этого нисколько не менее смертоносный. Черты буквально пронизаны внутренней жестокостью, рот оскален совсем не по-человечески, в карих глазах — безумие и дикость.
— Ты на кого щеришься, тупая скотина! Кого защищать вздумал, тварь! — загрохотал он, и знакомая волна ментальной силы прошлась по моим и без того воющим от боли внутренностям. — Место свое забыл? А ну пошел прочь!
Лекуб протестующе затряс гривой, но стал пятиться, подчиняясь силе, противостоять которой было не в его силах, а ужасный воин приближался.
— И что, убьете беспомощную женщину? — выдавила я, стремясь хоть как-то отсрочить неизбежную гибель, что ясно читалась в глазах незнакомца.