С тех пор как ты уехала, мало что изменилось. Боюсь, доложить тебе особенно не о чем. Могу разве что рассказать, что происходит с некоторыми из наших товарищей, какие ходят слухи. Не то чтобы я очень этим интересовался, но как можно этого избежать? Расскажу то, что случайно слышал и видел.
Итак, что же я слышал и видел? Ну, во-первых, могу тебе сообщить, что твоя старая подруга Марги Скотт стала играть «плохую девочку». Серьезно! В первый день нашего двенадцатого класса она явилась в школу с розовыми волосами! Я имею в виду не какой-нибудь там розоватый оттенок, а настоящий розовый цвет — как обложка кассеты «Sex Pistols»! Это было просто восхитительно! Вот уж от кого не ожидал панк-рокерства! Она даже носит в ухе английскую булавку вместо серьги и, в довершение всего, кожаный жакет! Но прикинь — кроме внешности, в ней ничего не изменилось. Такая же жопа, как была в седьмом классе. Удивительно, да? Марги Скотт: хорошая маленькая плохая девочка.
Затем Бобби и Синди. Ты все о них знаешь, да? Ты знаешь, что они собираются уезжать следующим летом? Бобби и Синди — самое близкое к идеальной рок-н-ролльной паре из того, что мы видели. Ходят слухи, что Бобби предлагают место в одном престижном университете, чтобы он играл в университетской баскетбольной команде, и он якобы ответил им, что согласится, только если они возьмут и Синди. Весьма великодушно с его стороны, думал я, пока не узнал, что она дала ему от ворот поворот после того, как он отказался гарантировать ей место в группе поддержки [59]. Вся школа очень этим озаботилась. Все разделились на тех, кто за Бобби, и тех, кто за Синди, и меня, которому похую все это дерьмо. Совершенно отвратительно. Но меня это даже забавляет. А эти двое больше на меня даже не смотрят.
Шона Ковальчак и Алистер Чень тоже сошлись. Мне так кажется по крайней мере. Уже давно тусуются вместе. Кстати, оба они были в школьной команде на конкурсе «Достигни вершин»[60] (вместе со Смит-Тарни, конечно) и, по данным моей мамы, их показывали по телевизору на прошлой неделе. Они побили частную школу из Фрейзер-Валли. Мама сказала, что Смит-Тарни выступал блестяще. Она говорит, что была восхищена, как много он знает. Но вернусь к Шоне и Алистеру. Вижу их каждый день гуляющими вместе после школы. И Шона выглядит вполне счастливой.
Недавно в Керрисдейле встретил Джона и Пенни. У них родился мальчик. Мы даже не поздоровались. Увидев их, вспомнил мистера Джинджелла. Да, когда ты приезжала, совсем забыл тебе сказать: я видел его. Мистера Джинджелла. На самом деле. Я был на машине и чуть не сбил его. Так что могу по крайней мере сообщить тебе, что он жив-здоров.
А со мной что? Чем занимаюсь? Со времени твоего отъезда почти ничего не изменилось. Все так же хожу в школу, делаю то, что должен делать. По субботам выхожу в город — купить какую-нибудь кассету. Кстати, слышала ты про этих «Setting Sons»? Иногда смотрю кино в «Кинематеке». Периодически навещаю Робина, курим гаш. Он бросил кокаин, что очень радует. Ни он, ни я больше не видим Флинна и Таню. Те времена давно прошли.
Что еще? Ну, я много чего отснял за последнее время. Разные вещи. Один проект, я думаю, мог бы тебя заинтересовать. На самом деле, мы с тобой обсуждали эту идею в седьмом классе. Помнишь «Птицу и червя»? Шучу. Нет, на самом деле я имею в виду другое. Я снимаю старый город. Мне кажется, сейчас все так быстро застраивают и никто ничего не делает, чтобы как-то сохранить для истории старые здания. То, что я снимаю, не имеет ничего общего с искусством или чем-нибудь в этом роде. Самые документальные из моих съемок. Просто чтобы чем-то заняться.
Да, еще одна новость: моя мама недавно спросила нас с сестрой, как мы относимся к тому, что она выйдет замуж за Карла. И знаешь, что ответила сестра? Она сказала:
— Не делай того, чего не хочешь.
— Но я хочу выйти замуж за Карла, — ответила мама.
— Тогда зачем ты нас спрашиваешь? — поинтересовалась сестра.
Мама потеряла дар речи. Было очень забавно. Моя сестра забавнее, чем был я в ее возрасте. Впрочем, не знаю. Может быть, тебе все же стоит побывать здесь и самой на все посмотреть.
Ну, вот вроде бы и все.
Не знаю. Когда я перечитала это письмо, мне стало казаться, что он чего-то недоговаривает. Я не верю, что его жизнь так скучна, как он описывает. Не верю, что у него нет друзей. Он симпатичный; уж по крайней мере на него вполне можно рассчитывать. Не знаю. Может быть, он в беде. Я уверена, что он что-то скрывает от меня. Не то чтобы я сомневаюсь в том, что он рассказывает. Скорее рассказывает не все.
Но я ведь тоже не была с ним особенно откровенна в последнее время. Оглянувшись назад, вспомнила, что писала ему только дважды с тех пор, как последний раз покинула Ванкувер. Причем второй раз это была просто открытка, поздравление с днем рождения. Что же мне делать? Написать ему письмо? Рассказать, как я по нему скучаю, как часто о нем думаю? Но это было бы ложью, не правда ли? Истина состоит в том, что я редко вспоминала о нем все это время.
К черту! Может быть, я должна написать ему. Может быть, если я расскажу ему, как на самом деле у меня плохо с сердцем, это его тронет и он откроет в себе что-то новое? В конце концов, последний раз это сработало. Хотя мне кажется позором, что я должна умереть раньше, чем он наконец придет в себя. Не знаю. Что-нибудь ему напишу.
18.6
Я не был без ума от подаренной мне видеокамеры, но оценил этот жест. И мне нравилась ирония ситуации. Я имею в виду, что было очень мило со стороны мамы проявить интерес именно к той стороне моей жизни, которую я так тщательно скрывал от нее последние два года. Хотя я никогда не говорил ей о том, что хотел бы продолжать снимать фильмы, она, видимо, чувствовала мой интерес к съемкам и понимала, что он будет существовать независимо от того, какую дорогу я выберу в жизни. Кроме того, эти камеры были тогда очень дороги. Так что рассматривание подарка я превратил в целый спектакль. С преувеличенным вниманием вынул камеру из футляра, осмотрел и зарядил ее. Мама уже вставила батарейки.
— Можно мне попробовать? — спросила она, протягивая руку.
Я дал ей камеру, и мама навела ее на Карла.
— У Карла тоже есть для тебя кое-что, — сказала мама, выдвигая объектив.
Он сделал глупый жест, который, по всей видимости, должен был означать примирение между нами, залез в карман своего спортивного костюма и вытащил оттуда конверт.
— Вот здесь, — сказал он, протягивая мне конверт.
Мама перевела объектив камеры на меня. Открыв конверт, я обнаружил в нем билет на самолет и тысячу долларов в туристических чеках. Рассмотрев билет, я увидел, что должен улетать в ближайшую пятницу — на два месяца! Я не мог поверить своим глазам. Еб твою мать!
Я повернулся к маме. Что она на это скажет? Знала ли она об этом подарке? Она глядела на меня испытующе, словно не была уверена в моей реакции. Словно этот подарок был чем-то, в чем Карл ее с трудом убедил.
— Ты доволен? — спросила она заискивающе.
Я не был доволен.
— Ты как-то говорил, что хотел бы когда-нибудь съездить в Лондон… — быстро добавила она.
Бедная мама! Я ненавидел Карла за то, что он поставил ее в такое положение. Так ее подставил. Это было так жестоко, так вероломно. Этот мужик был ничем не лучше моего отца.
— Ну да, — сказал я. — Но я говорил, что хотел бы съездить к Нетти. Разве миссис Смарт не говорила тебе, что Нетти собирается провести лето в Ванкувере?
Мама повернулась к Карлу в поисках поддержки.
— Ну что же, значит, вы сможете побыть некоторое время вместе до того, как ты уедешь, — сказал он.
Я не верил своим ушам. Меня выбрасывали из моего собственного дома! Это был такой Дэвид Копперфилд! Очередная страница моей жизни перевернулась — она оказалась листом металла.
18.7
— Забавно, как все повернулось.
— В этом не было ничего забавного.
— Вы рассердились?
— Конечно, рассердился. Единственное, о чем я жалел, — что у меня так мало времени. Я мог бы сделать жизнь Карла несносной, сравнять его с землей — я в этом уверен.
— Почему вы просто не отказались от билета?
— Не знаю. Я чувствовал, что никому здесь не нужен.
18.8
Зазвонил телефон. Мать пошла на кухню взять трубку. Карл закрывал рукой рот, как будто зевая. Но этот его жест не мог меня обмануть — он прятал свою усмешку, Ебаный хуй! Он выглядел немного взволнованным. И я решил воспользоваться этим. Он опустил руку и сделал вид, что его внимание привлекло что-то за окном. Я положил камеру на колени, наблюдая, как он теребит заусенец на пальце. И снова он поднял руку к лицу — на сей раз чтобы погрызть ноготь. Меня просто тошнило при мысли, что моя мать должна целовать такой рот.
Я нажал «Record». Карл заметил это и нахмурился, отдернув руку ото рта. Я продолжал снимать. Я уверен, что, если бы я не делал этого, он мог бы ударить меня или предпринять еще что-нибудь в этом роде. Я понимал, что нахожусь под защитой, пока снимаю его. Тут мать позвала его из кухни:
— Карл, не мог бы ты съездить в химчистку и забрать мое платье? Я должна заскочить к Смартам.
Он был более чем счастлив, что получил возможность съебаться отсюда.
В течение следующих пяти минут я был наедине со своими часами. Ровно в тридцать три минуты я встал, чтобы отправиться к дому Черил. Меньше чем через неделю я буду за пределами этой страны. Все завертелось в бешеном темпе.
Потом случилась очень странная вещь. Я открыл холодильник, чтобы взять орхидеи, которые заранее купил для Черил, собираясь сразу после этого выйти из дома, но услышал звонок в дверь. Открыв, я увидел на пороге не кого иного, как двух копов в штатском — тех самых двух копов, которые выдворили меня из «Венеры» полтора года назад. Они спросили, я ли такой-то, и я ответил, что да. Тогда они представились: следователи Риз и Браун — и попросили разрешения войти. Я последовал за ними в гостиную, вспоминая, какими правами обладаю по закону. Риз предложил сесть, но я остался стоять. Браун отпустил какую-то остроту по поводу моего смокинга и, прежде чем я успел ответить, сообщил мне, что я вляпался в большое дерьмо. Я спросил, в чем дело, но он ответил другой шуткой насчет моего пиджака. Риз вытащил из своего портфеля папку. На папке стояло мое имя.