Майкл пожал плечами и склонился над вещевым мешком, где книги занимали, похоже, не меньше места, чем одежда. Онор отметила, что все уложено ловко и умело.
– Наверное, я слишком долго подчинялся бессмысленным приказам, сестрица. Поверьте мне, отправиться сюда – далеко не самое бессмысленное распоряжение из тех, что мне приходилось исполнять.
– Так вы готовы смириться с клеймом психически больного?
Он беззвучно рассмеялся.
– Конечно, нет! С мозгами у меня все в порядке.
Впервые за всю свою долгую медицинскую практику сестра Лангтри действительно не знала, что сказать, и растерялась. Майкл снова потянулся к вещмешку, и тут она наконец нашла повод продолжить разговор.
– О, хорошо, что у вас есть парусиновые туфли! Не выношу грохота ботинок по дощатым полам. – Онор протянула руку и перебрала несколько книг, лежавших на кровати: Стейнбек, Фолкнер, Хемингуэй. – Только американские авторы? Ни одного английского?
– Они меня не привлекают: не понимаю я их, – спокойно ответил Майкл, складывая книги стопкой, чтобы убрать в шкафчик.
И опять отпор, пусть и мягкий. Сестра почувствовала досаду, но решив, что это вполне естественно, поинтересовалась:
– Почему?
– Мне незнаком их мир. Вдобавок я давненько, с тех самых пор, как покинул Ближний Восток, не встречал англичан. Так что книги взять неоткуда. Да и с янки у нас куда больше общего.
Поскольку ее круг чтения составляла прежде всего английская литература и ни одной книги современных американских писателей она даже не открывала, Онор предпочла оставить эту тему и вернуться к главному.
– Вы сказали, что сыты по горло. А можно узнать чем?
Майкл затянул шнур на вещевом мешке, поднял опустевший ранец вместе с поясными сумками и лишь потом ответил:
– Да всем вместе… этой дрянной, непотребной жизнью.
Сестра направилась к шкафу, жестом предложив ему следовать за ней, и спросила:
– Вам не страшно возвращаться домой?
– А чего мне бояться?
Онор отперла шкаф и отступила на шаг, чтобы Майкл мог положить свои вещи на полку, и пояснила:
– В последнее время я все чаще замечаю, что большинство моих пациентов, да и, по правде сказать, коллеги-медсестры, боятся ехать домой. Когда война тянется так долго, все, что было прежде близким и родным, начинает казаться чужим и незнакомым, словно теряешь почву под ногами.
Убрав вещи в шкаф, сержант выпрямился и повернулся к ней.
– Наверное, здесь так и происходит. Ведь госпиталь своего рода дом, где вся жизнь подчинена строгому, неизменному порядку, что дает ощущение стабильности. А вас тоже пугает возвращение домой?
Онор растерянно заморгала, потом неловко улыбнулась и медленно проговорила:
– Пожалуй, нет. А с вами нужно держать ухо востро, верно?
– Мне это уже говорили, – обезоруживающе улыбнулся в ответ Майкл.
– Обращайтесь, если вам что-нибудь понадобится. Через несколько минут мое дежурство закончится, но около семи я вернусь.
– Спасибо, сестра, но, думаю, помощь мне вряд ли потребуется.
Ее изучающий взгляд задержался на его лице, и она кивнула.
– Да, пожалуй, вы справитесь.
Глава 2
Ужин наконец-то привезли: из подсобного помещения, где хранили провизию и посуду, доносилось звяканье. Вместо того чтобы прямо отправиться к себе в кабинет, Онор отправилась в подсобку и, приветливо кивнув дежурному, спросила, доставая тарелки из буфета.
– Что у нас сегодня?
Санитар протяжно вздохнул.
– Надо думать, овощное рагу с мясом, сестра.
– «Надо думать»? Стало быть, в основном капуста?
– Я бы сказал, картошка: сильно смахивает на пюре, – а вот десерт очень даже ничего, что-то вроде клецок с патокой.
– Все лучше, чем ничего, верно? Удивительно, насколько богаче стал наш рацион за последние полгода.
– Ваша правда, сестра! – с жаром закивал санитар.
Сестра Лангтри повернулась было к примусу, на котором обычно разогревала пищу перед раздачей, но краем глаза заметила вдруг какое-то движение у себя в кабинете. Поставив бесшумно тарелки на стол, она вышла в коридор и на цыпочках приблизилась к кабинету.
Люс склонился над ее столом, в руках у него был распечатанный конверт с историей болезни Майкла.
– Положите бумаги на место!
Даггет без малейшего смущения, словно поднял конверт случайно, без всякого умысла, повиновался. Если он и доставал документы из конверта, то уже прочитал их. Глядя на Люса, Онор не могла понять это. В том-то и заключалась сложность: в Люсе уживалось столько личностей, что он и сам подчас не понимал, какая из них взяла верх. Разумеется, он всегда мог убедить себя, что не сделал ничего дурного. С виду он казался честнейшим человеком, которому и в голову не придет что-то вынюхивать, пускаться на хитрости или пакостничать исподтишка, но в действительности за ним грехов водилось немало.
– Что вам здесь понадобилось, Люс?
– Хотел попросить разрешения задержаться после отбоя, – не задумываясь, ответил он.
– Простите, но в этом месяце вы уже свой лимит исчерпали, – холодно отрезала сестра. – Вы прочли бумаги?
– Сестра Лангтри, как вы могли подумать? Разве я способен на такое?
– Когда-нибудь я вас поймаю с поличным, так и знайте. А сейчас, раз уж вы оказались в этой части барака, поможете мне с ужином.
Прежде чем выйти из кабинета, Онор, проклиная себя за небрежность, заперла конверт в ящике стола. Такого за все годы работы с ней еще не случалось. Ей следовало сначала убрать документы, а потом уже показывать Уилсону палату. Возможно, он и прав: слишком долго шла эта война, в конце концов усталость берет свое, и начинаешь совершать ошибки.
Глава 3
– Господь милосердный, благодарим тебя за пищу, что послал нам, – произнес Бенедикт почти в полной тишине и поднял голову.
Только Люс, словно глухой, оставил без внимания призыв присоединиться к молитве и начал есть сразу, как только уселся за стол. Остальные дождались, когда Бенедикт завершит молитву, и только потом взялись за ножи и вилки, чтобы управиться с сомнительного вида варевом, разложенным по тарелкам. Их не смутила набожность Бенедикта, как не обескуражило и откровенное пренебрежение Люса. Если поначалу этот ритуал и был кому-то в новинку, то уже давно стал обыденностью, глядя на сотрапезников, заключил Майкл. Стряпня местного повара хоть и выглядела не очень презентабельно, но оказалась вполне съедобной. А вот что уж было действительно невиданной роскошью, так это десерт.
Майкл давно взял себе за правило, попадая в новое окружение, наблюдать за людьми и делать выводы. Это вошло у него в привычку, стало своего рода способом выживания, а заодно и игрой. Он заключал пари сам с собой и делал воображаемые ставки на правильность своих умозаключений, отдавая предпочтение мысленному спору и не желая признавать, что в действительности последние шесть лет на кону стояла его жизнь.
Конечно, в бараке «Икс» компания подобралась странноватая, но Майкла это не удивляло: люди как люди, пытались ужиться с собратьями, но преуспели в этом не больше других. Если они похожи на него, то, должно быть, невыносимо устали от войны и от людей, да, от людей.
– Как вас занесло в отделение «Икс», мистер Уилсон? – спросил вдруг Бенедикт.
Майкл отложил ложку, поскольку все равно уже доел сладкое, и вынул из кармана жестянку с табаком.
– Я едва не убил одного малого. – Достав книжечку папиросной бумаги, он вырвал из нее листочек. – Если бы мне не помешали, я бы его прикончил.
– Это ведь не был неприятель, как я понимаю? – уточнил Нил.
– Нет, речь о нашем полковом старшине.
– И это все? – подал голос Наггет с набитым ртом, а когда попытался проглотить пищу, лицо его исказила невероятная гримаса.
Майкл обеспокоенно нахмурился.
– Эй, что с вами?
– Просто у меня хиатальная грыжа, – ответил Наггет тоном обреченного на смерть. – Такое случается всякий раз, когда я глотаю.
Наггет объявил об этом с величайшей торжественностью и с таким же благоговением, с каким Бенедикт творил свою коротенькую молитву. Майкл заметил, что остальные, и даже Люс, добродушно усмехнулись. Похоже, они любили этого парнишку с заостренным, как у хорька, лицом.
Свернув и закурив папиросу, Майкл заложил руки за голову, откинулся назад на деревянной скамье без спинки и задумался, что за люди его окружают. Приятно было оказаться в незнакомом месте, где столько незнакомых лиц. После шести лет службы в одном батальоне ты уже по запаху можешь сказать, кто из твоих братьев по оружию испортил воздух.
Слепому было, наверное, хорошо за тридцать, говорил он мало и не требовал к себе внимания в противоположность Наггету, который, похоже, стал здесь своеобразным талисманом, решил Майкл. В каждой компании есть такой талисман – человек, который приносит удачу. Почему же барак «Икс» должен быть исключением?
Люс Майклу определенно не понравился, но, похоже, он не нравился здесь никому. Судя по всему, он, как и Наггет, никогда не видел войну из солдатского окопа. Майкл никому не пожелал бы через это пройти, но те, кто прошел, были другими, и дело здесь не в храбрости, не в силе и не в твердости духа. Эти качества не появятся на передовой, если их не было изначально, а если были – война не сможет их вытравить. Ужас войны уходит корнями глубже. Это куда более сложное чувство. Ценность человеческой жизни осознается лишь тогда, когда посмотришь в глаза смерти. Война показывает человеку, что миром правит слепой случай. Он один решает, кому жить, а кому умереть. Война заставляет каждого осознать всю меру своего эгоизма, когда униженно благодаришь судьбу за то, что, расправившись с другими, смерть пощадила тебя, приберегла на время предназначенную тебе пулю. Начинаешь цепляться за суеверия, хотя и понимаешь, что среди крови и грязи человек превращается в животное, а для тех, кто распоряжается его армейской судьбой, он всего лишь статистическая единица…
Заговорил Нил, и Майкл заставил себя прислушаться. Капитан с первого взгляда внушал к себе уважение. Одетый в полевую форму войск пустыни, он держался как настоящий солдат, прошедший через всю войну.