— Ваше здоровье, — уныло сказал он. — Да, похоже, папаша пытается защитить меня. Кто ему наболтал?
— Ваш дядя Джос, — ответил Шейн. — Его интересовало, заплатил ли ваш отец за аборт Рут.
— Ах, вот в чем дело? — Лицо Форбса просветлело. — Это все ерунда. Рут просто ошиблась.
— О какой сумме шла речь? Мне сказали, что о восьми сотнях.
— Да, верно. В прошлом году отец дал мне немного денег на покрытие расходов, связанных с одной аварией. Водитель сбил пешехода и скрылся. Указали на меня. Но я вовсе никого не сбивал. И в тот раз восьми сотен у меня не оказалось. Мы встречались с Рут всего несколько месяцев. Она думала, что раз я катаюсь на «ягуаре», служу в богатой фирме и живу среди роскоши, то у меня денег куры не клюют, и я могу разбрасывать стодолларовые бумажки, пока она не велит мне остановиться. Теперь она знает, что это не так. Сама убедилась, как трудно мне занять у кого-нибудь денег, поскольку все считают меня некредитоспособным. Я уже начал было подумывать, не продать ли «ягуар». Мне не хотелось, чтобы отец узнал о моих затруднениях. Но Джос все ему рассказал. Отец сперва рассвирепел, но потом поостыл и сказал, что все уладит. Но тут Рут сообщила, что все обошлось и так: тревога оказалась ложной.
Шейн пригубил бренди и запил его ледяной водой.
— Это зимние неприятности. А что случилось весной?
Форбс глубоко вздохнул.
— Так и знал, что вы об этом спросите. Это было гораздо хуже. До сих пор, стоит вспомнить — мурашки по телу бегут. Тогда мне понадобились уже десять тысяч.
— Опять на аборт?
— Майкл, у вас превратное мнение о Рут. Я не сержусь, просто объясняю. Я был таким болваном, что написал ей письмо, в котором брал на себя полную ответственность за ребенка. Ей ничего не стоило заставить меня жениться на ней, или выплатить огромные отступные. Моя мать в то время тяжело болела, а такие новости могли доконать её. Господи, да я же просто мечтаю жениться на Рут! Это она не хочет выходить за меня. Нет, те десять тысяч были нужны на покрытие другого моего греха. Я продулся в покер.
— Многовато для покера, — голос Шейна звучал ровно, но пальцы резко сдавили ножку рюмки с бренди.
— Сам знаю, — понуро отозвался Форбс. — Мы играли всю ночь и потом ещё целый день. Как на «празднике души». Было время, когда я выигрывал тысяч четырнадцать.
— Кто выиграл больше всех?
— Некий Лу Джонсон из Нью-Йорка. Я хочу вам кое-что объяснить, Майкл. Когда-нибудь я сочиню повесть обо всех этих людях. Я имею в виду друзей Рут. На эту тему никто ещё не писал. Они, как перекати-поле, — Форбс неопределенно махнул рукой. — Никогда не знают, куда их занесет завтра. Среди них много способных людей, только они не хотят ничего делать. Мне они по душе. Так вот, когда я в пух и прах проигрался, я был здорово пьян. Но уже начав играть, я решил, что выдержу до конца, чего бы это мне не стоило — мне это нужно было для книги, понимаете? Ну и конечно, я рассчитывал на мать. Я знал, что несколько тысяч она мне возместит, она всегда меня выручала. Увы, неделю спустя она скончалась.
Форбс прикрыл глаза.
— Господи, опять я размечтался, — глухо промолвил он. — Никогда мне не написать эту книгу.
— Если напишете, пришлите мне экземпляр, — сухо произнес Шейн. — А чем занимается Лу Джонсон?
— Ищет средства для финансирования каких-то театров. Очень обходительный господин, хотя есть в нем что-то пугающее.
— Еще бы, — усмехнулся Шейн. — В противном случае ему не удалось бы вас обчистить.
— Возможно, вы правы. Жаль, что я был таким дуралеем.
— Если бы ваша мать не умерла, она дала бы вам эти десять тысяч?
— Нет. Но их устроила бы и меньшая сумма. В конце концов, они скостили мне долг наполовину.
— Как это случилось?
— Джонсон подослал ко мне двух молодчиков. Один держал меня, а второй мутузил. Потом они менялись. Я плохо переношу боль. Так уж повелось. В общем, кончилось дело тем, что они согласились зайти через неделю и получить пять тысяч.
— К кому вы обратились в первую очередь?
— К Уолтеру. Я знал, что у него есть деньги. В залог я предложил ему закладную на землю, доставшуюся мне от матушки. Но он отказался. Я уверен, что это дело рук отца. Потом и сам отец отказал мне под самым неопределенным предлогом. Тогда я придумал повод и смотался на побережье, где провел несколько недель. Возможно, до сих пор оставался бы там, если бы не узнал, что Джонсона арестовали в Нью-Йорке из-за чего-то, связанного с наркотиками. Тогда я решил вернуться и очень рад теперь, что так поступил. Те молодчики больше никогда не появлялись.
Шейн заметил, что в бар вошла Кандида и остановилась в нерешительности. Он помахал ей рукой. Кандида чуть помялась, словно боролась с собой, потом подошла.
— Мне казалось, что пару часов назад мы с вами распрощались, Майкл? — заметила она.
— Да, но я решил подождать и удостовериться, что ты и в самом деле останешься дома. Ты знакома с Форбсом Холлэмом?
— Нет, — спокойно сказала она. — Кандида Морз. Рада вас видеть, мистер Форбс.
Форбс резко выпрямился:
— Так это вы та самая Кандида Морз, которая работает вместе с Хэлом Бегли? Я почему-то ожидал, что вы выглядите иначе.
Шейн подозвал официанта.
— Она уверяет, что работает не ради денег, а потому, что это доставляет ей удовольствие. Что будешь пить, Кандида?
— Спасибо, ничего. Мне вообще не следовало сюда заходить, но любопытство пересилило. Вы, конечно, обсуждаете наше дело?
— Что же еще?
Они уселись за столик. Шейн заказал ещё по одной порции бренди для себя и Форбса.
— Форбс только что рассказал мне, как его вынудили спешно достать пять тысяч баксов в апреле прошлого года. Теперь — следующий вопрос. Кто за этим стоял?
Кандида пристально посмотрела на него, потом повернулась к официанту:
— Пожалуй, я выпью виски с содовой.
— Никто за этим не стоял, Майкл! — запротестовал Форбс. — Я сам вечно влипаю в такие истории, по собственной глупости.
— Но только не тогда, — возразил Шейн. — Наверняка у них была крапленая колода. Слишком уж точно все было рассчитано. Кандида, ты знаешь нью-йоркского шулера по имени Лу Джонсон?
— Я не знаю ни одного нью-йоркского шулера.
— А когда вы заключили контракт с «Юнайтед Стейтс Кемикал»? — невинным тоном осведомился Шейн.
Пытаясь выиграть время на размышление, Кандида потянулась за сигаретой. Шейн любезно поднес зажженную спичку.
— Я не хочу вам помогать, Майкл. Возможно, я и так уже наговорила лишнего, но теперь буду держать язык за зубами.
— Думаю, что это случилось в начале, или в середине марта, — ответил на собственный вопрос Шейн. — Ответь, Кандида, почему, услышав мой телефонный разговор с Холлэмом-старшим, ты прямехонько отправилась в «Св. Альбанс» и битый час ждала, пока появится Рут? Хотела дать ей денег, чтобы она уехала из города?
— Мисс Морз, так вы знакомы с моей Рути? — изумленно воскликнул Форбс.
Кандида суетливо сгребла со стола спички и сигареты и бросила в сумочку.
— Да, зря я пришла сюда, — процедила она. — Виски ждать не буду. Сами выпьете. Спокойной ночи.
— Нет, погоди, — остановил её Шейн. — Есть маленькая вероятность… совсем маленькая, что тебя тут тоже подставили. Когда умерла ваша мать, Форбс?
— Второго апреля.
— То есть, через неделю после злополучной игры в покер. Кандида уже прощупывала, не собирается ли Уолтер Лэнгорн менять работу. Джоса Деспарда уже заманили в ловушку. Какая из этих трех операций привела к успеху и позволила Бегли заполучить досье Т-239 — я до сих пор не знаю. Когда к вам нагрянули молодчики от Лу Джонсона, Форбс? Наверно, числа двадцатого. И вдруг, двадцать третьего апреля с вас уже пять тысяч не требуют. Совершенно невозможно, что причиной этого могло стать задержание самого Джонсона в Нью-Йорке, да к тому же по другому делу. Нет, долг они бы из вас выколотили, как пить дать. Любые другие варианты попросту абсурдны.
Форбс утвердительно кивнул.
— Мне кажется, я знаю, что случилось, Майкл. Я пытался гнать эти мысли из головы. Скорее всего, отец выкупил мои долговые расписки. После истории с абортом он провел со мной очередную нравоучительную беседу и заявил примерно следующее: если я ещё хоть раз влипну в подобную передрягу, выкарабкиваться из неё я буду сам, без его помощи. Но он прекрасно понимал, что со мной сделают, если я не расплачусь с тем карточным долгом. Поквитались бы со мной жестоко, а в таких делах сами знаете, могут и не рассчитать. Отец хотел, чтобы я осознал, что жизнь не медовый пряник, но безусловно не хотел, чтобы меня забили до смерти.
Официант принес заказанные напитки и Шейн попросил его подключить телефон.
— Ничего не хочешь рассказать, Кандида?
Кандида пригубила виски, не удостоив сыщика ответом.
Официант принес телефонный аппарат и подключил в ближайшую розетку. Шейн назвал телефонистке номер в Вашингтоне.
Форбс наклонился вперед.
— Могу вам заранее сказать, что отцу не понравится, если вы спросите его об этом.
— Очень жаль.
Несколько секунд спустя в трубке послышался голос Холлэма-старшего.
— Шейн! — воскликнул он, когда телефонистка назвала, кто ему звонит.
— Камильи не пожелал меня арестовывать, — объяснил Шейн. — Он предпочел подать в отставку. Но я звоню по другому делу, мистер Холлэм. Оно связано с вашим сыном.
— Не хочу ничего слушать! — отрезал Холлэм. — Вы лишились всякого права задавать вопросы кому-либо из членов моей семьи или представителей компании.
— Да, в размахе вам не откажешь, — покачал головой Шейн. — Форбс рядом со мной. Хотите поговорить с ним?
— Передайте ему трубку.
Форбс дрожащей рукой взял трубку, словно опасаясь, что она укусит его за ухо.
— Отец, помнишь эти дурацкие расписки, из-за которых я так мучился весной? Мы хотели только выяснить, не ты ли…
Отец оборвал его. Из трубки послышались раздраженные восклицания, разобрать которые Шейн не мог.