– Сдается мне, что ты хорошо сделала, что замутила с этим парнем, – сказала она. – А в постели он хорош?
Я скорчила гримасу.
– А зачем бы я стала иметь дело с тем, кто в этом плох?
Она подняла брови.
– Ну не знаю. А ты помнишь того парня в старшей школе? Того, с ямочкой на подбородке?
Я фыркнула в свой бокал с вином. Того парня звали Кирби. Мне следовало бы все понять уже по самому его имени. Нельзя принимать всерьез человека, чье имя звучит как аватар в видеоигре. Особенно когда его голова находится у тебя между ног и он начинает напевать песню группы «Кисс», одновременно совершая агрессивные тычущие движения языком.
«Женщины, а не девушки правят моим миром…» – моя сестра пропела строчку из песни, зажмурив глаза и прикусив губу, как это делал Кирби.
Мы расхохотались, и моя мать бросила на нас неодобрительный взгляд. Клянусь, эта женщина все еще была способна заставить меня чувствовать себя пятнадцатилетней. Я посмотрела на нее с вызовом и засмеялась еще громче. Мне было двадцать восемь гребаных лет, и она больше не могла контролировать меня.
Мне казалось, что все идет великолепно, пока мы не сели в машину. Калеб стоял, открыв передо мною пассажирскую дверь, и вдруг сказал:
– Твой отец – шовинист. Он смотрит на женщин сверху вниз.
Я удивленно моргнула. Он произнес это не для того, чтобы осудить моего отца, а скорее в качестве замечания. И это было верное замечание. Я пожала плечами.
– Он немного старомоден.
Калеб обнял меня. Он смотрел на меня странно, сдвинув брови и задумчиво поджав губы. Я хорошо знала это выражение его лица – оно означало, что сейчас он подвергает меня психоанализу. Мне хотелось отстраниться, чтобы он не мог видеть то, что творится у меня внутри, но отстраниться от Калеба было все равно что закрыться в морозилке. Когда он светил на тебя, тебе хотелось оставаться в его тепле, впитывая его. Это выглядело жалко и в то же время было прекрасно. Никто никогда не давал мне столько теплоты. Я осталась в его объятиях, давая ему подвергать меня психоанализу столько, сколько ему угодно. Мне хотелось знать, что он видит, когда так пристально вглядывается в меня. Затем он разрушил чары, внезапно улыбнувшись.
– В таком случае ты, я думаю, будешь сидеть дома и рожать детей?
Я приподняла брови. В его устах это звучало не так уж плохо.
– У тебя дома? – с деланой застенчивостью спросила я. Он поцеловал кончик моего носа.
– Возможно, детка.
Он отпустил меня слишком быстро. Мне хотелось остаться в его объятиях и поговорить с ним о том, кому я буду рожать детей. У меня кружилась голова. Для меня это было все равно что предложение руки и сердца. Этому мужчине цены не было. Он заставил даже моего отца смотреть на меня так, будто я тоже человек. Мы с ним встречались всего восемь месяцев, но если я правильно разыграю свои карты, то к весне он уже наденет на мой палец помолвочное кольцо. Для меня это был счастливый вечер.
После знакомства с Калебом я очень быстро поняла, что он – это моя полая планета.
Глава 11
Я вскакиваю, услышав машину Калеба на подъездной дороге. Мы вместе уже более пяти лет, но до сих пор стоит ему только войти в комнату, и меня охватывает радостный трепет. Я пытаюсь не выглядеть эмоционально зависимой, но, когда его ключ поворачивается в замке и он входит в дом, я бросаюсь на него. Мне необходимо, чтобы он простил меня. Я словно погружена в вечные сумерки с тех пор, как он перестал улыбаться мне.
Я застаю его врасплох, и он смеется, когда мой вес заставляет его врезаться в стену. Я обхватываю ногами его талию и прижимаю мой нос к его носу. Мне хочется целоваться и обниматься с ним, как мы это делали, когда еще только познакомились, но первое, что он говорит, это:
– Где Стелла?
Моя улыбка гаснет. Я терпеть этого не могу. Откуда мне знать?
Я вздыхаю и соскальзываю вниз, разочарованная.
– Вероятно, с этим, Как Его Там.
Калеб щурит глаза и сжимает губы, так что они образуют прямую линию.
– Ты вообще проводила с ней время сегодня?
– Да, – огрызаюсь я. – Утром я покормила ее, потому что няня опоздала.
Желваки на его челюсти вздуваются, когда он стискивает зубы. Я вздрагиваю.
Меня охватывает праведное возмущение. Нет ничего необычного в том, чтобы матери поручали уход за своими детьми няням. В моем кругу это совершенно нормально. Почему он вечно пытается заставить меня чувствовать себя ущербной?
Я кривлю верхнюю губу.
– По-твоему, из Оливии вышла бы лучшая мать, чем из меня?
На секунду в его глазах вспыхивает ничем не прикрытый гнев. Он отворачивается, затем опять поворачивается ко мне и отворачивается снова, как будто не знает, стоит ли ему иметь дело с тем фактом, что я произнесла ее имя.
Я хочу ссоры. Всякий раз, когда он смотрит на меня так, будто я чертовски разочаровала его, я начинаю думать об Оливии. Это как переключение скоростей; толчком для этого становится его разочарованный взгляд. Внезапно я оказываюсь в некоем волшебном месте, где я отпускаю сцепление, педаль газа идет вниз, и мои мысли несутся вскачь, обратившись к Оливии. Гребаная сука. Какую власть она имеет над ним? Я хочу броситься к нему и колотить кулаками по его груди за то, что он вечно сравнивает меня с ней. Или это я сравниваю себя с ней? Господи, жизнь такое дерьмо.
В этот миг в комнату входит Сэм, неся ребенка. Гнев Калеба гаснет, и внезапно у него делается такой вид, будто он вот-вот заплачет. Мне знакомо это выражение его лица; он испытывает облегчение – облегчение от того, что у него есть кто-то, помимо меня. Я поворачиваюсь и иду к двери.
– Куда ты направляешься? – спрашивает Калеб.
– Сегодня вечером я собираюсь потусить с Сэмом, – говорю я. Я избегаю смотреть в лицо Сэма и хватаю свою сумку.
– Пошли, Сэмюэл, – рявкаю я.
Он подавляет улыбку и, послушно кивнув, направляется туда, где жду я. Я выхожу за дверь и спускаюсь по лестнице прежде, чем Калеб успевает что-то сказать. Я слышу, как они о чем-то говорят за моей спиной, но я уже на полпути к машине Сэма и решаю, что, если я остановлюсь, чтобы подслушать, это подорвет мой авторитет. Возможно, Калеб предупреждает его о том, что, опьянев, я становлюсь агрессивной. Сэм бегом спускается минуту спустя, молча открывает передо мной пассажирскую дверь, и я сажусь в машину. Это джип, не имеющий ни крыши, ни настоящих окон. Я устраиваюсь на сиденье и смотрю вперед. Я уничтожу Оливию. Я разыщу ее и изобью за то, что она разрушила мою жизнь.
– Ну и куда мы едем? – вопрошает Сэм, ведя машину по подъездной дороге.
– Позвони этой своей двоюродной сестре, которая выглядит как профурсетка, – отвечаю я. – Мы отправимся туда, где находится она.
Он вскидывает брови, но не пытается достать свой телефон.
– Она сейчас в «Матушке Готель», – поясняет он. – Ты когда-нибудь бывала там?
Я качаю головой.
– Отлично. Это место в твоем вкусе. – Он выезжает на дорогу, вливается в поток машин, и я хватаюсь за ручку двери, чтобы меня не бросало ни вперед, ни назад. Похоже, это будет долгая поездка.
«Матушка Готель» отнюдь не в моем вкусе – я громко объявляю об этом, когда мы входим в дверь этого заведения. Нас встречает вышибала с полудюжиной пирсингов на лице и проверяет наши удостоверения личности. Он разглядывает меня так, что у меня по коже бегут мурашки, и я вцепляюсь в предплечье Сэма.
– Что это за заведение, черт возьми? – шепчу я, когда мы входим в зал, освещенный синими лампами.
– Это кальянная, – отвечает он и поднимает брови. – Кальянная в стиле эмо.
Я морщу нос.
– С какой стати она заявилась сюда? – По дороге сюда я думала обо всех стильных барах на Мизнер-авеню, находящихся совсем близко от этой крысиной норы, наводящей тоску.
– У нее бывают разные фазы, – говорит он, кивнув бармену. – В прошлом месяце это были кафе-кондитерские.
Он заказывает два грязных мартини. Беря бокал, я гадаю, откуда он может знать, что я пью их.
– Разве ты не станешь читать мне нотацию по поводу того, что мне нельзя пить, поскольку в грудное молоко не должен попадать алкоголь? – говорю я, глядя на него поверх края моего бокала. Он стонет и пытается отобрать его у меня.
– Черт, я забыл. Трудно помнить, что такая холодная мегера, как ты, действительно является матерью.
Я хмыкаю и отодвигаю бокал так, чтобы он не мог до него дотянуться. Туше.
Мы идем к столу, за которым сидит группа людей. Я вижу белокурую голову Кэмми, она оживленно кивает, рассказывая какую-то историю. Увидев Сэма, она улыбается… пока не замечает меня. И начинает быстро моргать, будто ей не хочется меня видеть. Я мило улыбаюсь и направляюсь к ней. У этой сучки есть информация об Оливии – я это чую. Я наклоняюсь и целую ее в щеку. Мне нравится здороваться по-европейски.
– Сэм, – говорит она сквозь зубы, – я не знала, что ты приведешь… гостью. – Она склоняет голову набок – я видела такое только у южанок. По-моему, у нее техасский выговор.
– Ты впервые после рождения ребенка вышла в свет, да? – спрашивает она.
Сэм ворчит за моей спиной. Я оборачиваюсь, чтобы бросить на него предостерегающий взгляд, затем снова поворачиваюсь к Кэмми.
– Да, – подтверждаю я. – Сэм любезно позволил мне пристроиться к нему. Классный бар! – Я оглядываюсь по сторонам, изображая интерес. Когда я снова смотрю на нее, она как раз заканчивает закатывать глаза. Она показывает на два незанятых стула. Я сажусь на тот из них, который находится к ней ближе всего, Сэм усаживается рядом со мной. Кэмми представляет меня остальным. За столом сидят два адвоката, профессиональный скейтбордист, то и дело бросающий взгляды на ложбинку между грудями Кэмми, отлично видную в ее декольте, и несколько лесбиянок с пирсингами и множеством тату.
Весь следующий час я слушаю, как они болтают на самые что ни на есть скучные темы на свете. Я тереблю свои волосы и пытаюсь не зевать. Сэм смотрит на меня, явно забавляясь и не переставая участвовать в разговоре. Дважды он застает меня врасплох, спрашивая, что я думаю о том или ином политике.