– В чем дело, Сэм? – наконец вопрошаю я резко, улучив момент, когда меня никто не слушает.
Он ухмыляется.
– Я просто пытаюсь вести себя дружелюбно.
Как человек с таким количеством татуировок может столько знать о политике? Или я мыслю стереотипами? Увы. Я наклоняюсь к его уху, чтобы меня мог слышать только он. Кэмми хмурится.
– Он же гей! – хочу я крикнуть ей. И даже если бы это было не так, мне не нравятся неопрятные мужчины.
– Я дам тебе сто баксов, если ты удалишь отсюда всех, чтобы я смогла поговорить с твоей кузиной наедине.
Сэм встает и хлопает в ладоши.
– Я куплю выпивку всем, кроме Кэмми.
Кэмми закатывает глаза, но остается сидеть. Все остальные следуют за Сэмом к барной стойке, смеясь и хлопая друг друга по спинам.
Она выжидательно смотрит на меня, как будто ей ясно, что у меня на уме.
Я готова поклясться, что эта сучка и я говорим на одном языке… хотя и с разными акцентами.
– Оливия Каспен, – говорю я. На ее лице не отражается ничего. – Ты знаешь ее?
Ее губы изгибаются в улыбке, и она кивает. Я чувствую в груди обжигающий жар, который затем разливается по всему моему телу. Эмоциональный фейерверк, ну еще бы. Я так и знала! Я облизываю губы и достаю из сумки сигарету.
– Значит, вот откуда ты знаешь Калеба, – говорю я. Она снова кивает, продолжая улыбаться этой своей ужасной улыбкой. Я делаю вдох и смотрю на нее из-под полуопущенных ресниц.
– Почему он любит ее? – Я впервые задала этот вопрос вслух, хотя раздумывала над ним один бог знает сколько лет.
Оливия была привлекательна – если тебе нравятся профурсетки. У нее было слишком много волос и широко посаженные глаза, и я находилась в ее обществе достаточно долго во время суда надо мной, чтобы знать, как мужчины реагируют на нее. Она была отстраненной, холодной. Это какая-то тайна. Ох уж эти чертовы мужчины и их чертовы тайны.
Я никогда не видела, чтобы она улыбалась. Ни разу. Было трудно поверить, что такой живой и теплый человек, как Калеб, может питать нежные чувства к такой безэмоциональной зануде.
Кэмми наблюдает за мной, пытаясь решить, насколько далеко она хочет зайти в своем ответе. Интересно, насколько хорошо она знает Оливию. До сих пор мне никогда не приходило в голову, что она может быть ее хорошей подругой.
В конце концов она прочищает горло.
– Ну, она стерва, как и ты сама. Калеба всегда тянуло к женщинам, похожим на Круэллу де Виль из «Ста одного далматинца». Но если ты хочешь получить честный ответ…
Она замолкает. На сцену выходит оркестр и начинает играть. Я подаюсь вперед, жажду услышать ответ.
– Они искрят, – говорит она.
Я отшатываюсь. Что она имела в виду?
– Когда они сходятся вместе, ощущение такое, будто в одной комнате сошлись ураган и торнадо – ты чувствуешь напряжение между ними. Я не верила, что существуют люди, созданные друг для друга – пока не увидела их вместе. Я знаю, что ты забеременела специально, – продолжает она, взяв из моих пальцев сигарету и сделав затяжку.
Я моргаю, глядя на нее, слишком заинтригованная, чтобы спорить. Как она может это знать?
– Теперь у тебя есть и он… и ребенок. Ты победила. Тогда почему ты спрашиваешь об Оливии?
Может, соврать? Может, сказать ей, что я хочу удостовериться, что она точно ушла из его жизни навсегда или еще какую-нибудь чушь в этом роде?
Она ухмыляется.
– Ты хочешь знать, почему он любит ее, Леа? – Я вздрагиваю.
Какая сучка.
Я качаю головой, но эта маленькая блондинка умнее, чем она кажется.
Она тушит мою сигарету.
– Ты не сможешь получить ответ на свой вопрос ни от кого, кроме Калеба. На твоем месте я бы оставила все как есть. Просто наслаждайся той жизнью, которую ты украла. Оливия не явится к тебе, плача, если это то, чего ты опасаешься.
Я чувствую, как у меня вспыхивает лицо, когда я вспоминаю, как проследила Калеба до квартиры Оливии. Это была информация из первых рук. Скорее всего, эта маленькая сучка – ее лучшая подруга.
– Он бы не оставил меня, даже если бы она это сделала. – Я говорю это уверенно, хотя на самом деле такой уверенности у меня нет.
Кэмми вскидывает брови и пожимает плечами.
– Тогда почему это заботит тебя?
Я с усилием сглатываю. Почему это заботит меня? Нельзя сказать, что я выросла в доме, где мои родители безумно любили друг друга. Моя мать вышла замуж за моего отца из-за денег; она говорила мне это много раз. У меня есть мой мужчина, так почему я расковыриваю струпья?
– Я… я не знаю.
– Неприятно быть запасным аэродромом, не так ли? – Она снимает с языка крупинку табака и ногтем смахивает ее с кончика своего пальца. – Возможно, по-твоему, ты достойна чего-то большего, чем быть той, на ком Калеб женился из жалости, и если это так, то тебе лучше свалить уже сейчас. Сага о Калебе и Оливии непременно начнется снова – это просто вопрос времени.
Ее слова жалят меня. Я ерзаю на своем стуле, чувствуя, что меня пронзает боль.
– По-моему, ты дала понять, что она предпочла жить дальше, разве не так? – со злостью шиплю я.
– Да, но что с того? – Кэмми пожимает плечами. – Их история все равно никогда не закончится. Между прочим, она теперь замужем, так что теоретически у тебя есть какое-то время, чтобы заставить твоего мужа влюбиться в тебя.
Я не могу скрыть свое удивление. Не могла же она выйти замуж за Тернера? Когда она порвала с ним, он все названивал и названивал мне, умоляя замолвить за него словечко перед ней. Глупый Тернер.
После той катастрофы с амнезией я вломилась в ее квартиру и обнаружила там письма от Калеба, относящиеся к тому времени, когда они учились в университете. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что она его бывшая девушка, пытающаяся развести его. Я шантажом заставила ее уехать из города, а затем наняла частного детектива, который проследил ее до Техаса. Одна моя подруга училась в той же школе права, что и Оливия, так что я позвонила ей, посулила билеты на суперкубок по американскому футболу, и БАЦ! Вскоре она сообщила мне, что Оливия и Тернер обручились. Это ж надо, как мне повезло. Тернер был конченый придурок. Как женщина могла переключиться с Калеба на этого идиота? Это было выше моего понимания. Но, как бы то ни было, я полагала, что она убралась из моей жизни навсегда, пока Калеб не нанял ее в качестве моего адвоката – и правильно сделал, потому что она выиграла дело и спасла меня от двадцатилетней отсидки в тюрьме штата.
Я не рассказываю этого Кэмми, от южного акцента которой мне вдруг становится не по себе. Не была ли она той самой подругой Оливии, у которой та остановилась в Техасе?
Больше мы ничего друг другу не сообщаем, потому что как раз в эту минуту к столу возвращается Сэм. Я встаю, чтобы уйти. Кэмми больше не смотрит на меня; она целуется со скейтбордистом, который одной рукой лапает ее грудь, а другой изображает рожки над своей головой.
Я брезгливо отворачиваюсь от них и следую за Сэмом к его машине.
– Ты получила ответы, которые искала? – спрашивает он, когда мы вливаемся в поток машин.
Я удивленно смотрю на него.
– О чем ты?
Он втягивает внутрь один уголок своих губ и искоса смотрит на меня.
– Она моя двоюродная сестра и ужасная болтушка. Она рассказывала мне о той цыпочке.
У меня отваливается челюсть.
– Выходит, ты знал, что она дружит с Оливией, и ничего мне не сказал?
– На это ты и надеялась, да? Ты хотела выяснить, знакома ли она с ней?
Он прав, но я все равно злюсь.
– Я твой босс, – говорю я. – Ты должен был рассказать мне, что они подруги. И какой вообще из тебя гей? Ведь геи должны любить сплетни и всякие волнительные истории.
Он запрокидывает голову и хохочет. И, несмотря на все скверные новости, крутящиеся в голове, я улыбаюсь. Возможно, он все-таки не так уж плох. Я решаю перестать пытаться заставить Калеба уволить его.
Когда я возвращаюсь домой, Калеб уже спит – и не в нашей кровати, а на односпальной кровати в комнате ребенка. Я проверяю запас молока в холодильнике; к счастью, там его достаточно, хватит на день или два, то есть до тех пор, пока выпитые мною порции грязного мартини не выведутся из моего организма. Я закатываю глаза. Возможно, Калеб захочет проверить мою кровь на содержание алкоголя прежде, чем опять позволит мне откачивать молоко.
Я ложусь спать, не раздеваясь, печальная, как никогда.
Глава 12
Моя сестра была такой красавицей, что смотреть на нее было почти больно – а в те ранние годы я только и делала, что смотрела на нее. Она была младше меня – правда, всего на один год, но и это что-то значило. Вообще-то неловко так боготворить свою младшую сестру. Но этого трудно было избежать, потому что стоило ей войти в комнату, и все взоры обращались к ней, как будто из ее пор сочилось некое волшебство. Долгое время мне казалось, что, достигнув определенного возраста, я тоже буду излучать подобное волшебство – но нет, ничего такого не было. Я выглядела как недоедающая проститутка, курящая сигареты, со скобками на зубах и в кроссовках, стоящих тысячу двести долларов. Мне хотелось умереть – особенно тогда, когда Кортни сначала встречалась со всеми парнями, которые нравились мне, а затем бросала их. Но я не могла сердиться на нее за это. Мы с ней были единой командой – Корт и Джо – пока Джо не решила, что она хочет быть Лией, и тогда мы превратились в Корт и Ли. Но несмотря на всю нашу близость, невозможно было отрицать, что между нами пролегала пропасть из-за наших разногласий. В промежуточной школе наша дружба поколебалась, и это продолжалось год. Она оставила меня ради группы поддержки. Я наблюдала за ней, сидя на трибуне стадиона, выковыривая хлеб из моих зубных скобок и пытаясь понять, почему у меня все никак не вырастают груди.
Я нисколько не похожа на остальных членов моей семьи. У всех, за исключением моей матери, волосы черные, как вороново крыло. Добавьте к этому фирменную оливковую кожу Смитов и их зеленые глаза – и они походят на красивых древних греков. У меня же рыжие волосы и вспыльчивый характер. Моя мать рассказывала мне, что после того как они доставили меня домой, я плакала неделю. И добавила, что после этого я потеряла голос и было слышно только, как из меня выходит воздух, когда я строила рожи, пытаясь кричать.