– Что ты делаешь? – Он посмотрел на меня поверх оправы своих очков.
– Калеб попал в аварию, – ответила я. – У него сотрясение мозга, и он не помнит, кто он такой.
– Ты не можешь уехать, – невозмутимо сказал он. – У нас сейчас идут испытания, они в самом разгаре. Ты нужна мне здесь.
Он бросил бумаги на мой стол и двинулся к двери. Я заморгала, глядя на его спину, не понимая, слышал ли он меня.
– Папа?
Он остановился перед дверью, все еще стоя ко мне спиной. По большей части наши с ним отношения были именно такими – я говорила с его спиной, с его склоненной головой или с его газетой.
– Я нужна Калебу. Я еду к нему. – Я кликнула по «купить» на авиабилете и встала, чтобы собрать свои вещи.
Я не смотрела на него, идя к двери, где он застыл на месте, сердито глядя на меня.
– Джоанна…
– Не называй меня так. Меня зовут Леа.
Я протиснулась мимо него, оттолкнув его к косяку.
У меня был храбрый вид, хотя я вовсе не чувствовала себя храброй – у меня хорошо получались такие вещи. Я что, бросила сейчас вызов своему отцу – человеку, любовь которого я всю свою жизнь старалась завоевать, заработать… заслужить? Меня так и подмывало обернуться и попытаться оценить, насколько силен его гнев. Но я знала, что если я посмотрю на него, то побегу обратно и снова начну выпрашивать крошки его любви, как собачка. Он был в ярости… он кипел от злости.
Иди, иди, иди, твердила я себе. Я нужна Калебу. Он принадлежит мне, и я не допущу, чтобы он забыл меня. Какое значение имеет эта работа? Какое значение имеет мой отец? Калеб нужен мне больше, чем они.
Я поехала домой и собрала вещи в дорожную сумку. Когда я доехала до аэропорта, меня трясло. Потом все было как в тумане – это продолжалось, когда я проходила досмотр, когда искала свой выход. Когда я добралась до него, до посадки оставалось тридцать минут. Я стояла так близко от стойки проверки билетов, как только было можно. Бегущая строка над ней гласила «Скрэнтон», но она с тем же успехом могла бы гласить «Калеб».
Когда прозвучало приглашение на посадку, я первой предъявила свой билет. Рухнув в свое кресло, я прижала пальцы к глазам, пытаясь сдержать слезы. Потом отвлеклась, достав свой айфон и погуглив амнезию. Я читала о разных видах амнезии, когда стюардесса сказала мне, что я должна отключить мой телефон. Мне это очень не понравилось. У моего бойфренда была амнезия, мой отец отречется от меня, как только я вернусь домой, а эта сучка с голубыми тенями для век беспокоится о том, как бы мой сотовый телефон не свалил какой-то там самолет. Я выключила свой телефон, убрала его и принялась щелкать ногтями по подушечке своего большого пальца, начав с мизинца и продолжая делать это с каждым пальцем. И занималась этим на протяжении всего полета.
Когда мы наконец приземлились, я едва удержалась от того, чтобы встать и броситься в начало самолета. Я думала обо всем том, что могло пойти не так.
Лука сказала мне по телефону, что потеря памяти у Калеба относится к категории «ретроградная амнезия» – то есть он не помнит ничего из того, что происходило с ним до аварии. Как человек может просто… забыть всю свою жизнь? Я не могла тому поверить. Не может быть, чтобы он забыл меня. Мы были вместе каждый день… он любил меня. В любви это самое худшее – как бы ты ни старалась, ты не можешь забыть человека, который завладел твоим сердцем. До Калеба я не знала, что это значит. Я была мастерицей встречаться с мужчинами и с легкостью бросать их.
Очередь продвинулась вперед, и я рысцой выбежала из терминала и направилась к киоску проката машин. Тридцать минут спустя я уже на полной скорости ехала к больнице в «Форд Фокусе», включив обогрев на полную мощность и щелкая, щелкая, щелкая ногтями по большому пальцу моей правой руки. Шел снег, а я взяла с собой только легкую куртку и пару тонких свитеров. Я буду ужасно мерзнуть.
Проход по коридорам больницы к его палате показался мне невероятно долгим. У меня болела грудь, так я беспокоилась из-за мыслей о том, вспомнит он меня или нет. Его врач – индиец с добрым лицом – встретил меня в коридоре.
– У него было мозговое кровотечение, но мы сумели взять его под контроль. Сейчас его состояние стабильно, но он совершенно дезориентирован. Не расстраивайтесь, если он не вспомнит, кто вы такая.
– Но что вызвало эту амнезию? Ведь тысячи людей получают сотрясение мозга, но при этом не теряют память, – сказала я.
– Причины тут бывают разными. И вы можете сделать только одно – запастись терпением и оказать ему поддержку, которая ему нужна. Обычно при таком типе потери памяти человеку требуется время, но в конечном счете память возвращается.
Я в страхе посмотрела на дверь палаты. Это происходило на самом деле. Сейчас я войду в эту дверь, и единственный мужчина, которого я позволила себе любить, не узнает меня.
– Я могу его увидеть?
Врач кивнул.
– Не давите на него. Для него это будет первый раз, когда он вас увидит. Так что, если вам захочется обнять его, сначала спросите у него разрешения.
Я проглотила ком в горле и, поблагодарив врача, тихонько постучала в дверь.
И услышала его голос:
– Войдите.
Первое, что я увидела, войдя, была хорошенькая медсестра, которая проверяла его капельницу. Она флиртовала с ним. Моим первым побуждением было подойти к Калебу и поцеловать его в губы. Это была моя территория. Но вместо этого я остановилась возле двери и стала ждать, когда он заметит меня.
Пожалуйста… пожалуйста…
Он поднял взгляд. Я улыбнулась.
– Привет, Калеб. – Я сделала несколько шагов в его сторону. В его глазах не отразилось ничего. Мое сердце содрогалось. Нет, чуда не произошло, когда он увидел мое лицо, и мои прекрасные рыжие волосы не пробудили в нем воспоминаний. Я была сделана из стали. Я могла с этим справиться.
– Я Леа.
Он взглянул на медсестру, которая притворялась, будто не замечает меня, – и она кивнула, прикоснувшись к его руке прежде, чем направиться к двери.
– Привет, Леа, – ответил он.
– Ты меня… – Я спохватилась. Я не стану спрашивать его, узнал он меня или нет – ведь это покажет ему мою неуверенность. Я просто скажу ему, кто я, и потребую, чтобы он внутренне принял это.
– Я твоя девушка. Это так странно, что мне приходится объяснять тебе это.
Он улыбнулся – улыбнулся своей прежней улыбкой. Я выдохнула. Господи, как же мне хотелось курить.
Я подошла к его койке. Он был здорово потрепан. Над его правым глазом красовалось пять швов, а его лицо походило на картину Кандинского.
– Я так испугалась, – сказала я. – Я сразу же вылетела к тебе.
Он кивнул и опустил взгляд на свои руки.
– Спасибо.
Он сжал зубы, и на его челюсти вздулись желваки. Я моргала, глядя на него и не зная, о чем говорить. Нам что, придется начать с самого начала? Мне придется коротко объяснить, кто мы и что между нами было?
Я попыталась успокоить мое взбесившееся сердце.
– Я могу… обнять тебя? – Я дрожала, ожидая его ответа. Это была дрожь, вызванная страхом и предчувствием того, какое горе я испытаю, если он отвергнет меня.
Он поднял взгляд, хмуря брови, и кивнул. Меня охватило облегчение, такое огромное, что я не забуду его никогда. Мои внутренние узлы распустились, и я бросилась к нему, обняла его за шею и зарыдала на его груди. Несколько секунд спустя я ощутила его ладони, легко касающиеся моей спины. Я зарыдала еще пуще. Все было так запутано. Мне надо было успокаивать его, но вместо этого я заливалась слезами.
Если бы он погиб… о боже… я бы осталась совсем одна. Его мать сказала мне, что шофер его машины разбился насмерть. Я пару раз встречала его у Калеба на работе.
Наконец отстранившись, я не могла смотреть ему в глаза. И, достав из сумочки бумажный носовой платок, повернулась к нему спиной и вытерла глаза.
Мне надо было взять себя в руки, надо мыслить позитивно. Скоро все это закончится и останется в нашем прошлом. А сейчас я должна находиться рядом, должна ему помочь. Нам было так хорошо вместе. Если даже он этого не помнит, то поймет это сейчас. Мне надо заставить его это понять. Я подавила всхлип. Почему, почему это произошло? Как раз тогда, когда наши отношения наконец вышли на финишную прямую.
– Леа.
Я застыла. Он произнес мое имя так, словно оно было ему не знакомо, словно он произносил его в первый раз, осторожно пробуя его на вкус. Я вытерла последние слезы и повернулась к нему лицом… улыбаясь.
– Ты что… Господи… – Он сжал руки в кулаки, увидев мои мокрые глаза. – Прости, мне так жаль.
Вид у него был такой, будто он и сам вот-вот заплачет, и я села на край его койки, видя, что мне представилась возможность быть полезной.
– Не беспокойся обо мне, – сказала я. – Со мной все будет в порядке, если ты в порядке.
Он нахмурился.
– Я не в порядке.
– Тогда я тоже не в порядке, но мы справимся с этим вместе.
Глава 15
Я сижу в гостиной, листая Vouge, пока Калеб готовит ужин. Ребенок спит наверху, и в телевизоре вещает какой-то мерзопакостный новостной канал, включенный так громко, чтобы Калеб мог слышать его из кухни. Я подумываю о том, чтобы переключиться на реалити-шоу «Топ-модель по-американски», когда вдруг слышу ее имя. Я вскидываю голову. Оливия Кэспен. Ее показывают на экране, она стоит в окружении репортеров. Я хватаю пульт дистанционного управления не затем, чтобы увеличить громкость, а затем, чтобы переключить канал до того, как Калеб увидит это.
– Не надо, – говорит его голос за моей спиной.
Я зажмуриваю глаза и, пожав плечами, увеличиваю громкость. Последние известия читает женщина. Я где-то читала, что шестьдесят процентов мужчин отключают внимание, если новостную программу ведет женщина, а не мужчина, но, к сожалению, Калеб не из их числа. Он подходит ближе к телевизору, по-прежнему держа в руке нож. Он сжимает его так, что побелели костяшки. Я скольжу взглядом по его руке, смотрю на его лицо. Ниже носа оно неподвижно, как мрамор, а на верхней его части читаются такие эмоции, будто он испытывает их на ядерном уровне. Его брови сдвинуты, глаза похожи на дула пистолетов, готовых выстрелить в любой момент. Я перевожу взгляд на телевизор, боясь, что если дальше буду смотреть на него, то расплачусь.