– Суд над Добсоном Скоттом Орчардом начнется на следующей неделе. Его адвокат, Оливия Кэспен, которая до сих пор хранила молчание о своем клиенте, недавно сделала заявление, сообщив, что она взялась за его дело после того, как этот похититель и серийный насильник обратился к ней напрямую с просьбой представлять его в суде. Оливия, получившая степень бакалавра в том же университете, что и одна из его жертв, сказала, что в суде заявит о невменяемости своего клиента.
Новости сменяются рекламой. Я бессильно откидываюсь на спинку дивана. Фотография Оливии на экране была нечеткой, зернистой. Ясно были видны только ее волосы, ставшие намного длиннее, чем во время суда надо мной. Я медленно поворачиваю голову, чтобы видеть лицо Калеба. Он стоит за моей спиной неподвижно, слегка прищурив глаза и так пристально уставясь на ролик, рекламирующий туалетную бумагу, будто у него есть сомнение в том, что эта бумага и впрямь состоит из трех слоев.
– Калеб? – говорю я.
Мой голос срывается, и я прочищаю горло. К моим глазам подступают слезы, и мне приходится напрячь всю мою силу воли, чтобы не дать им потечь по моим щекам. Калеб смотрит на меня, но не видит меня. Мне хочется блевать. Как же мой брак непрочен, если ему достаточно взглянуть на нее, и я перестаю существовать. Я выключаю телевизор и резко встаю, так что все, что лежало у меня на коленях, летит на пол. Я хватаю свою сумку и шарю в ней, ища сигареты, которые положила туда в тот вечер, когда ездила в «Матушку Готель» вместе с Сэмом. И достаю их, потому что мне все равно, что он их увидит… потому что я хочу, чтобы он их увидел.
– Ты это серьезно?
Его голос спокоен, но в его глазах полыхает гнев.
– Я не твоя собственность, – небрежно бросаю я, но моя рука трясется, когда я поднимаю зажигалку к лицу. Это неправда. Последние пять лет все во мне было его собственностью – каждый мой поступок, каждая моя мысль. Неужели я всегда настолько была жертвой любви? Я вспоминаю свои прежние отношения с мужчинами, одновременно делая затяжку. Во всех отношениях, которые были у меня до Калеба, хозяйкой положения была я. Я выдыхаю дым в его сторону, но его там уже нет. Я тушу сигарету. Почему я это сделала? О боже.
Я так и не ложусь спать, а всю ночь сижу на диване и пью ром прямо из бутылки. Самоанализ – это то, в чем я не сильна. Я думаю о себе как о шедевре фотошопа. Если я начну счищать с себя его слои – ту красивую картинку, которую я создала, – то буду смотреться довольно неприглядно. Мне не нравится думать о том, что я есть на самом деле, но одиночество и алкоголь ослабляют мои сдерживающие центры. Чтобы отвлечься, я звоню Сэму. Когда он отвечает, я слышу, как где-то поблизости играет музыка.
– Не отключайся, – говорит он.
Затем через несколько секунд снова берет трубку.
– С Эстеллой все нормально?
– Да, – раздраженно отвечаю я. И слышу, как он вздыхает с облегчением.
– Я плохая мать, – объявляю я ему. – Вероятно, хуже, чем моя собственная мать, поглощенная собой, вечно критикующая и вливающая в себя джин с тоником.
– Леа, ты что, пьешь?
– Нет.
Я пытаюсь поставить бутылку рома на стол, но промахиваюсь, и она с грохотом падает на пол. Хорошо, что она уже пуста. Меня передергивает.
– Надеюсь, ты откачала молоко прежде, чем напиться, – рявкает он.
Я плачу. Да, я это сделала. Все относятся ко мне так предвзято.
Он слышит, как я хлюпаю носом, и вздыхает.
– Да, ты плохая мать. Но тебе не обязательно быть такой.
– А кроме того, Калеб до сих пор питает сильные чувства к Оливии.
– Ты можешь хотя бы раз не зацикливаться на Калебе? Ты одержима им. Давай поговорим об Эстелле…
Я перебиваю его.
– Думаю, я всегда это знала, но не была уверена. Я могу достать десятки воспоминаний, хранящихся в кладовке в моем мозгу, отпереть которую может только алкоголь. И большая часть этих воспоминаний состоит из взглядов – взглядов, которые он дарит ей, а не мне. – Я кусаю свое колено и раскачиваюсь взад и вперед.
– Знаешь что? Мне надо идти. Увидимся завтра. – Он отключается. Я бросаю свой телефон на диван. А пошел Сэм в жопу.
Когда Калеб смотрит на нее, у него делается совершенно другой взгляд. Как будто только она и имеет значение. Мне знаком этот взгляд, потому что так я сама смотрю на него.
Когда я встаю, комната словно качается. Я так пьяна, что не могу понять своих собственных мыслей. Я, спотыкаясь, поднимаюсь по лестнице и вваливаюсь в свою гардеробную. Я стаскиваю вниз сумки и чемоданы, пока меня со всех сторон не окружают вензеля Луи Виттона, а воздух не наполняется ароматом натуральной кожи. Я оставлю его. Я этого не заслуживаю. Дело обстоит именно так, как сказала Кэмми. Он любит меня только наполовину. Я хватаю свою одежду, засовываю ее в одну из сумок, затем падаю на пол. Кого я обманываю? Я никогда не оставлю его. Ведь, если я оставлю его, она победит.
Я просыпаюсь, уткнувшись лицом в пол. Я застонала и перевернулась на спину, пытаясь сложить воедино фрагменты того, что произошло вчера вечером. И чувствую себя еще хуже, чем в тот день, когда родила.
Вытираю с лица слюни и смотрю на окружающий меня беспорядок. Вокруг меня валяются чемоданы и спортивные сумки, словно упавшие с верхних полок.
Я что, пыталась что-то достать сверху и свалила их?
Я чувствую, что меня сейчас вырвет, и едва успеваю добежать до туалета, после чего выблевываю в унитаз все содержимое своего желудка. Я глотаю ртом воздух, когда входит Калеб, распространяя запах свежести и чистоты. Он одет в шорты и футболку, что странно, ведь сегодня он работает. Не удостоив меня вниманием, он надевает свои часы и смотрит на время.
– Почему ты так одет? – Мой голос звучит хрипло, как будто я всю ночь кричала.
– Я взял выходной.
Он не смотрит на меня, и это дурной знак. Я пытаюсь вспомнить, что я сделала ему, но тут ощущаю запах табачного дыма, исходящий от моих волос. Я внутренне издаю стон, когда воспоминания возвращаются. Это было так глупо.
– Зачем?
– Мне надо подумать.
Он выходит из ванной, и я вслед за ним спускаюсь на первый этаж. Сэм кормит ребенка; увидев меня, он вскидывает брови, и я смущенно запускаю пальцы в свои волосы. Чтоб ему пусто было. Все это его вина. С тех пор как он появился у нас, моя жизнь начала медленно катиться под откос.
Калеб целует ребенка в макушку и идет к двери, как будто куда-то опаздывает. Я бегу за ним.
– О чем тебе надо подумать? О разводе?
Он резко останавливается, и я врезаюсь в его спину.
– О разводе? – повторяет он. – Ты считаешь, что мне надо развестись с тобой?
Я проглатываю свою гордость и вызывающие слова, вертящиеся на моем языке. Мне надо вести себя умно. В последнее время меня занесло куда-то не туда. А ведь у меня был шанс все исправить.
– Позволь мне пойти с тобой, – спокойно говорю я. – Давай проведем этот день вместе – и поговорим.
На его лице отражается колебание, он переводит взгляд на дверь детской.
– С ней все будет нормально. С Сэмом ей будет хорошо, – говорю я. – Ведь от меня все равно мало толку…
Мое заявление решает дело. Он кивает, и от облегчения мне хочется вопить.
– Я выйду через пять минут.
Он идет к машине, чтобы подождать меня. Я поднимаюсь по лестнице, переступая через ступеньки, и вваливаюсь в мою гардеробную, едва не упав. Я надеваю чистые джинсы и натягиваю футболку. В ванной я умываю лицо, смываю с него размазавшийся макияж и полощу рот зубным эликсиром. И не трачу времени на макияж.
Я выбегаю из парадной двери, и у меня обрывается сердце, когда я не вижу его машины. Он бросил меня. Я готова упасть на подъездную дорогу и заплакать, когда из-за угла выезжает его сверкающий «БМВ». Вне себя от облегчения я сажусь в машину и пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало.
– Ты подумала, что я бросил тебя, – говорит он тоном, в котором слышится юмор, и я испытываю такое облегчение от того, что в его голосе не звучит холодность, что киваю. Он глядит на меня, и я вижу, как на его лице мелькает удивление. Я смущенно смотрю на себя. Я очень редко позволяю ему увидеть меня без макияжа и никогда не ношу футболок.
– Куда мы едем? – спрашиваю я, пытаясь отвлечь его внимание от моего гадкого вида.
– Ты не в том положении, чтобы задавать вопросы, – отвечает он. – Ты хотела поехать со мной, вот, пожалуйста…
Что ж, ладно.
Он включает радио, и мы едем дальше, опустив окна. При обычных условиях я бы впала в истерику, если бы ветер так трепал мои волосы, но сейчас мне все равно, и я чуть ли не наслаждаюсь тем, что он дует мне в лицо. Калеб едет на юг по шоссе. В той стороне нет ничего, кроме океана. Я понятия не имею, куда он везет меня.
Примерно час спустя мы съезжаем на гравийную подъездную дорогу. Я выпрямляюсь на своем сиденье и оглядываюсь по сторонам. Тут растет множество деревьев. Внезапно они расступаются, и я вижу аквамариновую воду. Калеб резко поворачивает налево и останавливает машину под деревом. И, не говоря ни слова, выходит. Когда он не обходит машину и не открывает мою дверь, как делает всегда, я вылезаю и следую за ним.
Мы шагаем молча, следуя вдоль кромки воды, пока не доходим до небольшой бухты. Здесь на волнах покачиваются четыре лодки. Две из них – это рыбацкие лодки, выглядящие поновее, но Калеб не обращает на них внимания и выбирает старую лодку марки «Си кэт», облезшую и нуждающуюся в покраске.
– Это твоя лодка? – изумляюсь я. Он кивает, и на миг чувствую себя задетой из-за того, что не сказал мне, что купил лодку. Однако я помалкиваю и сажусь в нее без его помощи. «Си кэт» – это британский бренд, чему я не удивляюсь, ведь обычно он покупает только то, что было сделано в Европе. Я брезгливо оглядываюсь. У меня аллергия на все, что не ново и не блестит. Похоже, он уже начал приводить эту посудину в порядок. Я чую резкий запах герметика и замечаю банку с ним возле крышки люка.
Я задаю нейтральный вопрос: