– Как ты ее назовешь?
Похоже, ему нравится мой вопрос, поскольку он слегка улыбается, возясь с веревкой, которой лодка привязана к причалу.
– «Большие надежды».
Мне нравится это название. Я ожидала, что оно придется мне не по вкусу, но нет, это не так. «Большие надежды» – это название книги, из которой он взял имя Эстеллы. С тех пор как я родила эту вопящую кучку плоти, все это вызывает у меня довольно приятные чувства. Лишь бы это не имело отношения к Оливии. «Не думай об этом, – корю я себя. – Ведь это из-за нее ты и оказалась в беде».
– Так мы выйдем на ней в море? – задаю я очевидный вопрос. Его голова все еще наклонена, но он поднимает глаза на меня, пока его руки продолжают работать. Так двигает руками только он, и я нахожу это невероятно сексуальным. Я сижу на единственном свободном сиденье – которое сломано – и смотрю, как перекатываются мышцы на его спине, пока он запускает мотор и выводит лодку из бухты. Меня так безумно тянет к нему даже теперь, после нашей ссоры, что я хочу сорвать с него одежду и взобраться на него. Но вместо этого я благонравно сижу и смотрю, как он ведет лодку дальше. Это продолжается долго – он стоит за штурвалом, а я жду. Наконец он заглушает мотор. Слева от меня виднеется береговая линия из песчаных дюн и домов, а справа синеет океан. Он смотрит на воду. Я встаю с сиденья и подхожу к нему.
– Завтра я улетаю в Денвер, – говорит он.
– Я не заболею послеродовой депрессией и не убью твою дочь – если это и есть то, к чему ты клонишь.
Он слегка склоняет голову набок.
– Она и твоя дочь.
– Да.
Мы смотрим, как волны плещутся о борт лодки, и ни он, ни я не высказываем свои мысли.
– Почему ты не сказал мне об этой лодке? – Я один за другим щелкаю ногтями по подушечке большого пальца своей правой руки.
– В конечном счете я бы тебе сказал. Это была покупка, сделанная под влиянием момента.
Ладно, мне это понятно. Самой мне случалось покупать туфли, которые, вероятно, стоили сколько же, сколько эта посудина, и я ничего ему об этом не говорила. Но если он купил ее под влиянием момента, то это было продиктовано эмоциями. Это такая же покупка, как те, которые делала я сама, когда была чем-то подавлена или обеспокоена.
– Чего ты мне не говоришь?
– Наверное, этого столько же, сколько того, что не говоришь мне ты.
Я внутренне сжимаюсь. Мне тяжело это признать, но так оно и есть. Калеб умеет видеть сквозь стены, как никто. Но если бы он действительно знал, чего я не рассказываю ему, то оставил бы меня уже завтра… а я не могла этого допустить.
Если он в самом деле скрывает что-то еще – то я это выясню.
– Ты знаешь обо мне все – все мои секреты и все тайны моей семьи. Что я могу скрывать? – вопрошаю я.
Он поворачивается ко мне лицом. За ним видна темная туча – и это кажется мне дурным предзнаменованием. Я вздрагиваю.
– Есть много такого, чего я о тебе не знаю.
Я сразу же вспоминаю монитор фертильности и кломифен, которые я использовала, чтобы забеременеть.
Его мозг работает на полную катушку. Я вижу, как горят его глаза – когда Калеб думает, его глаза сверкают. Преимущество этого состоит в том, что я всегда знаю, когда возбуждаю его. Он встречается со мной взглядом, затем смотрит на мой рот и снова – мне в глаза. Он прищуривается и склоняет голову набок, будто читая мои мысли. Можно ли прочесть по лицу человека его тайну? Очень надеюсь, что нет.
– Когда ты явилась ко мне в отель… в ту ночь… ты пыталась забеременеть?
Я отвожу от него взгляд и смотрю на воду. Черт возьми, он может это сделать. Мои руки дрожат. Я сжимаю их в кулаки. И бью его наотмашь, говоря правду.
– Да.
Не знаю, почему я говорю правду. Я никогда не говорю правды. Черт возьми! Мне хочется забрать это слово обратно в мой рот прежде, чем они дойдут до его, но уже поздно.
Калеб сцепляет руки на затылке. Его брови ползут вверх, вверх, вверх, пока его лоб не прорезает полдюжины морщин. Он вне себя от ярости.
Я думаю о той ночи в отеле. Я отправилась туда, полная решимости. У меня был план. И мой план сработал. Я не ожидала, что он меня поймает. Но он меня все-таки поймал. Я начинаю щелкать ногтями больших пальцев по подушечкам остальных.
Щелк.
Щелк.
Щелк.
Калеб кусает внутреннюю поверхность своей щеки. Вид у него такой, будто он хочет броситься бежать. Бежать, чтобы подумать. Когда он заговаривает снова, то делает это сквозь зубы.
– Понятно, – говорит он. – Понятно. – Он смотрит на небо, и по его лицу видно, что внутри у него происходит борьба. – Я так ее люблю… – Его голос срывается. Он упирается рукой в борт лодки и, как и я, смотрит на воду. – Я так ее люблю, – снова начинает он. – Мне все равно, как она появилась. Я просто рад, что она есть.
Я вздыхаю с облегчением и искоса смотрю на него.
Он сглатывает один раз, другой…
– Ты забеременела нарочно. А теперь, похоже, она тебе не нужна.
Мне тяжело это слышать – как первое, так и второе. Это леденит, и это правда, неприглядная правда.
– Я думала, что это будет мальчик. – Мой голос так тих, что его перекрывает плеск волн, но Калеб слышит меня.
– А если бы это и впрямь был мальчик? Тогда тебе нравилось бы быть матерью?
Мне ужасно не нравится, когда он заставляет меня думать об этом. Понравилось бы мне быть матерью, если бы у нас родился мальчик? Или я была обречена на неудачу независимо от того, мальчик это или девочка?
– Не знаю.
Он поднимает голову. Я вглядываюсь в щетину на его лице, и мне хочется дотронуться до нее.
– Ты хочешь ее? Она нужна тебе?
Не говори ему правду!
– Я… я не знаю, чего хочу. Я хочу тебя. Хочу сделать тебя счастливым.
– Но не Эстеллу?
Его голос звучит резко – как всегда, когда он злится на меня. И я пытаюсь вывернуться.
– Конечно же, я хочу ее. Ведь я ее мать…
Мой голос звучит неубедительно. А ведь прежде я умела так искусно лгать.
– А то, что ты сделала потом… это тоже было распланировано?
Я смотрю, как вздымается и опускается его грудь. Он дышит быстро, сердито… он напрягается, ожидая моего ответа.
Я втягиваю в себя воздух, пока у меня не начинают гореть легкие. Я не хочу выпускать его из себя. Мне хочется удержать этот воздух в себе и удержаться от признания, которое он пытается вырвать у меня. Мне нельзя говорить ему правду.
– Калеб…
– Господи, Леа, просто скажи мне правду…
Он ерошит пальцами свои волосы и делает пару шагов влево, так что теперь я могу видеть только его спину.
– Я была расстроена… Кортни…
Он перебивает меня.
– Ты сделала это, чтобы заставить меня вернуться к тебе?
Я сглатываю. Черт. Если я скажу «нет», то он будет продолжать задавать мне вопросы, пока не поймает меня в ловушку.
– Да.
Он чертыхается и, опустившись на корточки, прижимает пальцы ко лбу, как будто пытается удержать в себе свои мысли.
– Полагаю, мне нужно время, чтобы подумать.
– Нет, Калеб! – Я мотаю головой из стороны в сторону, а он мотает ею взад и вперед. Мы выглядим, как два болванчика с головами на пружинках.
Меня захлестывает паника, она втягивает меня в свой водоворот, пока я не скулю:
– Не оставляй меня снова. Я не смогу заботиться о ней одна. – Я опускаю голову.
– Тебе и не придется делать это, Леа.
Я поднимаю голову и с надеждой смотрю на него.
– Я заберу ее с собой. Она моя дочь, и я позабочусь о ней.
О боже. Что я наделала?
Он встает, запускает мотор, мы мчимся обратно к берегу, и я чувствую, что остатки моего рассудка летят в тартарары.
Как только он привязывает лодку к причалу, я выскакиваю из нее и бегу к своему телефону, который я оставила в машине. Мне хочется убраться отсюда. Я тыкаю пальцами в экран, но у меня ничего не выходит. Я звоню в службу такси и сообщаю им, где я нахожусь. Я дрожу, несмотря на жару. Боже мой, и о чем я только думала, говоря ему это? Мне трудно дышать, когда я смотрю, как он идет по причалу, идет туда, где сижу я, взгромоздившись на капот его машины. Даже теперь, при нынешнем положении дел между нами, при виде него мое сердце трепещет. Я так люблю его, что оно ноет. Он упорно не глядит на меня. Я не знаю, что это значит, но от дум никому не становится лучше. Они будят опасный водоворот эмоций, в котором я уже однажды тонула. Я не хочу возвращаться туда.
Под его ногами хрустит гравий, когда он подходит ко мне. Я сижу, обхватив руками свою талию и пытаясь вернуть себе здравый рассудок. Он останавливается в нескольких футах от меня. Он идет сюда, чтобы проверить, как я. В эту минуту он ненавидит меня, но идет сюда, чтобы проверить, как я.
– Я вызвала такси, – говорю я. Он кивает и смотрит на воду, которая видна едва-едва за рощицей, в которой он припарковал свою машину.
– Я останусь здесь, – говорит он. – Я позвоню тебе, когда вернусь, чтобы забрать Эстеллу.
Я вскидываю голову.
– Забрать ее? – Ах вот что.
– Я возьму ее, чтобы она какое-то время побыла со мной в моей квартире.
Я вдыхаю через нос, борясь с моими эмоциями и пытаясь вернуть себе контроль над ситуацией.
– Ты не можешь забрать ее у меня, – цежу я сквозь стиснутые зубы.
– Я и не пытаюсь. Она не нужна тебе, Леа. Мне нужно время, чтобы подумать, и будет лучше, если она останется со мной. – Он потирает лоб, пока я тихо паникую.
Мне хочется завопить:
«Не думай! Не думай!»
– А как же твоя работа? Ты же не можешь заботиться о ней с твоим рабочим графиком.
Я пытаюсь выиграть время. Я облажалась, но я могу все исправить. Я могу быть хорошей матерью и хорошей женой…
– Она важнее работы. Я возьму небольшой отпуск. На следующей неделе я отправляюсь в деловую поездку, а после этого приеду и заберу ее.
Мои мысли ворочаются еле-еле. Я не могу придумать ни одной причины, почему он не может так поступить со мной. Я могла бы использовать ребенка как рычаг давления – могла бы пригрозить ему, – но в долгосрочном плане это вышло бы мне боком. Если ему нужно время, то мне, возможно, следует дать его ему. И, может быть, время нужно и мне.