– Кассандра Уикхэм, это мой бойфренд Калеб, – сказала я. Калеб отстранился от меня, чтобы пожать ей руку. Мне не хотелось, чтобы он дотрагивался до нее. Она держала его руку на несколько секунд дольше, чем надо, жеманно улыбаясь.
Она что, не видит, что здесь же стою и я?
– Ты переехала сюда недавно? – спросил Калеб, отпустив ее руку. Он подался ко мне, и я прильнула к нему. Он знал мои слабости, одной из которых была моя неуверенность в себе. И когда он понимал, что я чувствую себя незащищенной, то старался оказать мне повышенное внимание. Он был совершенством.
Кэш кивнула.
– Да, неделю назад.
– Кассандра будет работать со мной над новым проектом, – натянуто сообщила я. Мне больше не хотелось называть ее Кэш.
Я знала, что будет теперь. Калеб был джентльменом. Если кто-то плохо знал город и заявлял, что он голоден…
– Поужинай с нами. Мы собирались отправиться в ресторан, чтобы отпраздновать.
Я передернулась. Она, кажется, ничего не заметила, наверное, потому, что пялилась на моего бойфренда.
– Я не хочу вам мешать…
Да уж.
– Разумеется, ты нам не помешаешь, – сказала я. – Мы были бы рады, если бы ты поехала с нами.
Она быстро посмотрела мне в глаза, и я не сомневалась, что она смекнула, что я имела в виду на самом деле.
– Тогда я с вами. Я только схожу за моей сумочкой.
Как только она вышла, Калеб поцеловал меня в лоб… потом в губы. Его влекла доброта, более того, она его возбуждала – отсюда и моя неуверенность в себе, ведь я вовсе не была пай-девочкой. Либо он еще этого не понял, либо его слишком занимала моя грудь, чтобы обращать на это внимание. Все признавали, что она у меня действительно что надо.
Мы встретились с Кэш в вестибюле, и она настояла на том, чтобы поехать вместе с нами в машине Калеба. Мне чуть ли не пришлось оттолкнуть ее, чтобы сесть на переднее пассажирское сиденье. Калеб отвез нас во «Времена года 52». Мы заказали вино, и после первого бокала Кэш уже успела выяснить о моем бойфренде больше, чем я сама за год.
– Выходит, эта девушка… твоя бывшая… отказывалась спать с тобой. Извини, что я тебе это говорю, но ты же охренительно сексуальный, так как же такое возможно? Она что, была лесбиянкой?
Калеб криво улыбнулся, и я смотрела на него и гадала, какую тайну он скрывает за этими своими чувственными губами.
Он провел языком по нижней губе и посмотрел на Кэш с тем выражением на лице, которое я называла его «смеющимися глазами».
– Кто-то нанес ей эмоциональную травму. И, к сожалению, я тоже сделал ей больно.
– К сожалению? – повторила она, быстро переведя на меня взгляд.
Я была уязвлена, хотя в эту минуту и не видела его лица. Обычно эмоции Калеба можно было прочесть по его челюсти. Я представляла себе, что сейчас он крепко стиснул зубы. Я взяла его за руку под столом, и наши пальцы сплелись. Он подумал, что я предлагаю ему поддержку, но на самом деле мне просто нужно было убедиться, что он все еще мой. Я хотела напомнить ему, что за столом с ним сижу я, а не она.
Он поерзал на стуле. Кэш с пристрастием допрашивала его о том, как мы познакомились. Выяснив, что ему не хотелось отправляться на свидание вслепую со мной, она сразу же спросила почему.
– А как насчет тебя, Кэш? Какова твоя история? – Кэш захлопала ресницами. Я подавила ухмылку и приготовилась. У Калеба был дар вызнавать информацию, и я была уверена, что к концу нашего ужина мы узнаем всю историю ее жизни.
Наманикюренным ногтем она заправила волосы за ухо. Она что-то скрывала. Я знала, как выглядит женщина, у которой есть тайна, ведь я смотрела на нее в зеркало каждый день. У женщин их тайны читались в глазах, и, если присмотреться, во время самого обычного разговора можно было заметить в них всплески эмоций. Калеб спросил ее, одна ли она перебралась во Флориду, и она на миг опустила взгляд, прежде чем бодро ответить:
– Да.
В университете я прослушала курс психологии, в котором упор делался на изучение языка тела. Одна из лекций называлась «Искусство лжи». Нам дали задание прочесть эту главу и провести эксперимент, в ходе которого каждый из нас должен был задать ряд вопросов человеку, не являющемуся слушателем этого курса. К своему восторгу, я сделала открытие, что человек, вспоминающий реальное событие, смотрит вверх и вправо, а тот, кто задействует креативную часть своего мозга – чтобы лгать, – смотрит вниз и влево. А Кэш то и дело опускала взгляд. Грязная. Маленькая. Лгунья.
– А где живет твоя семья? – спросил Калеб. Он теребил прядь моих волос, и Кэш смотрела на это с завистью.
– О, недалеко, – ответила она, небрежно махнув рукой.
– Недалеко отсюда?
– Мой отец живет здесь. А мать в Нью-Йорке.
– Ты часто видишься с ним?
Она покачала головой.
– В общем-то нет.
Еще одна несчастная семья, по всему видно. Я едва не кивнула, выражая ей свою поддержку.
– Мне жаль, что у меня так мало свободного времени, – быстро сказала она. – Просто я так занята из-за этого переезда. Мы очень близки.
Она открыла рот, чтобы выдать еще одну ложь, но тут официант принес нашу еду. Жаль. Я хотела ее услышать. Остальная часть ужина прошла под аккомпанемент светской беседы. Значит, она близка со своим отцом? Это хорошо.
Глава 21
Калеб скрыл от меня, что у него есть лодка. Что же еще он может от меня скрывать? Мысль о том, что может быть что-то еще, разъедает мой мозг.
Это единственное, о чем я могу думать, пока мои подозрения не начинают чуть ли не душить меня. Я так много хмурюсь, что, когда это закончится, мне понадобится инъекция ботокса. Одно точно: мне надо выяснить, скрывает ли он от меня что-то еще, даже если для этого мне придется вторгнуться в его личное пространство.
Калеб терпеть не может, чтобы кто-то входил в его кабинет, когда там нет его самого. Я всегда уважала его личное пространство, тем более что в моем распоряжении находилась вся остальная часть дома, но сегодня вечером мне надо сунуть нос в его дела. Я отпускаю Сэма домой сразу после того, как он укладывает Эстеллу спать. Обычно я заставляю его задержаться на несколько часов и смотреть со мной телевизор, но сегодня в семь часов я чуть ли не выталкиваю его за дверь.
Я открываю дверь в кабинет Калеба, все еще жуя стебель сельдерея, и включаю свет. Я почти никогда не захожу сюда. Здесь все пахнет им. Я делаю глубокий вдох, и мне сразу же хочется плакать. Раньше я купалась в этом запахе каждый день, прижимаясь к нему, а теперь…
Я смотрю на стопки книг, разложенные повсюду. Не знаю, когда он находит время читать. Когда он находится дома, он готовит и общается с нами. Хотя в доме полно книг, я никогда не видела, чтобы он читал.
Как-то раз я делала уборку и относила книги, которые он разбросал по всему дому, обратно в его кабинет, когда из одного романа выпала закладка. Нагнувшись, чтобы поднять ее с пола, я увидела, что это нечто похожее на одноцентовую монетку – во всяком случае, прежде это было одноцентовой монеткой. Теперь же на ней была выбита какая-то надпись о поцелуях. К тому же у нее была странная форма, она была немного согнута и удлинена. Я сунула ее обратно в книгу и, выехав из дома в следующий раз, купила ему настоящую закладку, сделанную из кожи и привезенную из Италии. Я заплатила за нее пятьдесят долларов, полагая, что Калеб будет впечатлен моей заботой. Когда вечером того дня я подарила ее ему, он вежливо улыбнулся и поблагодарил меня, не выказав и доли того энтузиазма, которого я от него ожидала.
– Я подумала, что тебе нужна новая закладка. Ты используешь эту странную одноцентовую монетку, которая постоянно выпадает…
Он сразу же посмотрел мне в лицо.
– Где она? Ты же не выбросила ее? – Я недоуменно заморгала.
– Нет, она у тебя в кабинете. – В моем голосе прозвучала обида. Его взгляд смягчился, и он, обойдя стол, поцеловал меня в щеку.
– Спасибо, Леа. Это была хорошая мысль, правда. Мне необходимо было что-то получше, чтобы напомнить мне о моем месте.
– О твоем месте?
– В книге. – Он улыбнулся.
Я больше не видела эту монетку, но у меня было чувство, что он куда-то убрал ее от греха подальше. Калеб был до странности сентиментален.
Отодвинув стопку книг на полу, я первым делом начинаю выдвигать ящики его стола и вынимаю из них бумаги. Счета, какая-то рабочая хрень – ничего важного. За ящиками следует шкаф для хранения документов. Я касаюсь каждой папки с бумагами, читая надписи на них вслух.
– «Университет», «Подрядчики», «Документы на дома»…
Я возвращаюсь к папке, озаглавленной «Документы на дома». У нас есть только один дом, не считая квартиры Калеба в кондоминиуме, которую он желал сохранить. Купчих здесь было три. В первой значился адрес нашего дома, во второй адрес его квартиры, а в третьей…
Я сажусь, скользя глазами по каждому слову… по каждому имени. У меня такое чувство, будто я пытаюсь копать стекло. Будто мой мозг утратил связь с моими глазами. Я заставляю себя читать. К тому времени, как я дохожу до конца, мои глаза больше не могут сфокусироваться вообще ни на чем. Я кладу голову на его письменный стол, продолжая сжимать в руке эти бумаги. Мне трудно дышать. Я плачу, но не от жалости к себе – а от гнева. Я не могу поверить, что он поступил так со мной. Не могу.
Я встаю, охваченная такой яростью, что мне хочется совершить какое-нибудь безрассудство. Я беру свой телефон, чтобы позвонить ему – чтобы наорать на него. Но даю отбой еще до того, как набираю его номер. Я сгибаюсь в три погибели, держась за живот, и у меня вырывается стон. Почему мне так больно? Ведь прежде со мной творили и вещи похуже. Мне больно, мне так больно. Я хочу, чтобы кто-нибудь вырезал мое сердце, чтобы мне не надо было чувствовать это. Он обещал, что никогда не причинит мне боль. Он обещал заботиться обо мне.
Я знала, что он никогда не любил меня, но все равно хотела его. Я знала, что его любовь ко мне была условной, но все равно хотела его. Я знала, что я для него запасной аэродром, но все равно хотела его.