Мой отец прочистил горло и слегка улыбнулся.
Калеб повернулся ко мне.
– Ты планируешь вернуться на работу, Леа?
Мой папочка не привык к такому. Мне хотелось скосить глаза на него, чтобы посмотреть, как он проглотит то, что кто-то просит его не-дочь высказать свое мнение.
– Не знаю, – ответила я. – Я могла бы об этом подумать…
Почему он хочет, чтобы я вернулась? У него же есть целая орда сотрудников, чтобы играть в его корпоративную игру. Может быть, так он пытается… сделать что? Быть мне отцом? Или боссом? Я была удивлена тем, что он вообще предложил мне вернуться на работу, ведь, по его мнению, после того как женщина выходила замуж, ей положено сидеть дома.
Мой отец сменил тактику; отвернувшись от Калеба и повернувшись ко мне, он переключил все свое внимание на мою особу.
Что ж, это было мило.
– Ну, что ты скажешь, Леа? Ты была таким ценным сотрудником. Ты нужна нам, чтобы завершить этот проект.
Как бы мне ни хотелось сказать «нет», я не могла этого сделать. Быть может, дело было в выпитом мною алкоголе, быть может, виной тому было мое навязчивое стремление угодить единственному мужчине, которому я была не мила, но я не могла отказаться, когда он просил меня вернуться. Мне было необходимо доказать ему, что его суждение обо мне неверно. Что я не отродье никчемной шлюхи, а ценное приобретение для его семьи.
Я кивнула, чувствуя себя слабой из-за того, что прогнулась. Он хотел для чего-то использовать меня, хотя я пока не могла понять, для чего именно. Моя чертова душа болела. Калеб наблюдал за мной. Я улыбнулась ему, и по моим глазам он наверняка увидел, что мне не по себе. Он мог читать меня, как открытую книгу, но, к счастью, был таким благородным и классным, что не говорил об этом.
По дороге домой он спросил меня, действительно ли я хочу вернуться на работу.
– Ты же сказала, что с тебя хватит.
Я нервозно смотрела в свое окно, считая огни встречных машин.
– Я знаю.
– Тогда почему же ты собралась вернуться? Ты ничего ему не должна, Леа.
– Просто дай мне сделать это, не подвергая меня психоанализу.
Он скосил на меня глаза.
– Что ж, ладно. Но пообещай мне одну вещь.
Я посмотрела на него. Вообще-то Калеб никогда не просил меня что-то ему пообещать.
– Если он опять выкинет такую же штуку, как на нашей свадьбе, уходи от него и не оглядывайся.
– Хорошо, – согласилась я.
И посмотрела на свои колени, где стоял подарок Маттии, завернутый в жемчужно-белую бумагу с узором из колокольчиков. Поддев ногтем клейкую ленту, я раздвинула обертку и увидела набор из сахарницы и молочника. Они были дешевыми, стеклянными, с ручками из серебристого металла – но это был подарок Маттии, и я была от него в восторге.
Маттия была единственным человеком в моем доме, который обнимал меня. Я рассчитывала на ее объятия.
Я собиралась уменьшить звук радио, когда Калеб, наоборот, увеличил громкость.
Играла песня группы «Коулдплэй», и он слушал ее так, будто они шептали ему некие истины. Я никогда не понимала его увлечения этой группой. Они вечно преувеличивали грандиозные идеи с помощью фортепианных импровизаций. Я барабанила пальцами по подлокотнику, ожидая, когда песня подойдет к концу. Как будто человеку под силу исцелить душу другого человека. Если бы это было так, Калебу не нравилась бы депрессивная музыка; он бы слушал всякую веселую хрень под стать нашим отношениям.
Когда я познакомилась с ним, он тонул в своих чувствах к женщине, которая разбила ему сердце. Я потратила кучу времени, пытаясь излечить его, но в результате получила только что-то вроде довольства, которое то появлялось, то исчезало. Мы могли несколько недель быть счастливыми и довольными друг другом, а затем направление ветра внезапно менялось, и Калеб превращался в того мрачного хандрящего человека, которого я повстречала на вечеринке на яхте.
Сейчас… в эту минуту… в этот день – он был счастлив. Я смотрела на его лицо, и он подпевал песне, сплетя свои пальцы с моими. Он сказал, что я могу ему доверять.
Глава 25
Я еду домой после моей встречи с Оливией и то рыдаю, то ругаюсь. Я прикидываю шансы на то, что я потеряю своего мужа, и передо мной все плывет. Мои мысли смешиваются со словами Оливии, пока я едва не врезаюсь в мусоровоз. Войдя в парадную дверь, я сразу же выхожу во двор, туда, где на одеяле сидит Сэм и лежит Эстелла. Я поднимаю ее и прижимаю к груди. Она извивается и ревет, протестуя. Сэм берет ее у меня, и она перестает плакать. Я беру ее у Сэма.
– Возьми выходной, – говорю я, вглядываясь в ее сморщившееся личико. – Ей пора научиться симпатизировать мне.
Сэм поднимает брови. Мне хочется сказать ему, что мне не нравится выражение его лица, но тут он поворачивается и идет прочь.
Сквозь застекленные двери я вижу, как он берет с барной стойки ключи от своей машины и выходит, не оглядываясь. Я перевожу взгляд на Эстеллу.
– Возможно, мы можем попробовать еще раз. Если мы с тобой сможем найти способ понравиться друг другу, может быть, твой папа останется.
Она машет кулачками и моргает, глядя на меня. Она действительно довольно мила.
Я сажусь на одеяло, вытягиваю ноги и кладу ее на свои бедра. Следующие тридцать минут я разговариваю с ней о жизни, пока она не начинает кричать на меня. Затем мы заходим в дом, чтобы поужинать. Уложив ее спать, я надеваю свое самое сексуальное белье и жду. Сорок минут спустя я слышу, как в замке поворачивается ключ.
Когда я вбегаю в коридор, Калеб закрывает за собой входную дверь. Я застываю, и, когда он поднимает взгляд, я не знаю, кто из нас выглядит более смущенным: я или он.
– Я приехал только для того, чтобы взять кое-что из моих вещей.
Он упорно не смотрит на меня. Я делаю несколько шагов в его сторону. Мне хочется коснуться его, попросить прощения.
– Калеб, поговори со мной… пожалуйста.
Он уставляется на меня, и в его глазах нет ни следа прежней теплоты. Я отшатываюсь. Неужели все, что связывало нас, исчезло?
– Завтра я вернусь за ней. Мне просто надо взять кое-что из моих вещей, – повторяет он.
Я кладу руку ему на грудь, и он застывает.
Он хватает мое запястье.
– Перестань. – На этот раз он смотрит мне в глаза. – Ты используешь секс как оружие. И мне это неинтересно.
– Но когда его так использует Оливия, это нормально, лишь бы это была не я, да? – Это вырывается у меня само собой.
– О чем ты?
Я вспоминаю мой разговор с Сэмом. Если я хочу узнать что-то об отношениях Калеба с Оливией, то, вероятно, сейчас самое подходящее время, чтобы задать ему этот вопрос, ведь он уже все равно зол на меня, так что хуже не будет.
– Почему ты не спал с ней?
Калеб быстро реагирует – хватает меня за плечи и отодвигает со своей дороги. И идет к лестнице. Я следую за ним.
– Да ладно тебе, Калеб. Ты позволял ей использовать секс – или его отсутствие – как оружие. Почему?
Он смотрит на меня волком.
– Ты не знаешь, о чем говоришь.
– Возможно. Но это потому, что ты никогда не рассказываешь о ней. А я хочу знать, что именно произошло между вами двоими.
– Она бросила меня, – говорит он. – Вот и все.
– А как насчет второго раза? Когда у тебя была амнезия?
– Она бросила меня снова.
Его признание уязвляет меня, уязвляет глубоко.
– Почему ты никогда не рассказывал мне о том, что она сделала? Когда она вернулась и лгала тебе?
– А почему ты никогда не спрашивала?
– Я не хотела знать…
Он начинает отворачиваться.
– Но теперь я хочу знать.
– Нет.
– Нет? – Я вслед за ним поднимаюсь на несколько ступенек. – Я хочу знать, почему ты нанял ее в качестве моего адвоката… и почему ты не был зол на нее за то, что она лгала тебе.
Он поворачивается так быстро, что я едва не опрокидываюсь назад.
– Я нанял ее в качестве твоего адвоката, потому что знал, что она выиграет дело. Я был зол на нее… и злюсь до сих пор.
– Почему? – кричу я ему вслед, но он уже скрылся из виду.
Глава 26
Обо мне нужно знать одну вещь: я копаю. Если мне не удается найти то, что я ищу, я копаю еще глубже. Я копаю, пока не нахожу то, что искала. Единственное, во что я не могла залезть, это моя собственная душа. Я не хотела ее видеть.
Мой отец вел себя странно, странно даже для него. Два раза я видела, как он глотает горсть таблеток. А ведь он никогда ничего не принимал, кроме витаминов. Но эти таблетки не были витаминами – я убедилась в этом, когда нашла пузырек с ними в ящике его рабочего стола.
На пузырьке было написано, что это сосудорасширяющее средство – то есть лекарство от высокого кровяного давления, но к этим таблеткам были также добавлены таблетки, которые я узнала – это был клонопин, противотревожное средство. Мой отец страдал от тревоги. Мне хотелось знать, как долго он принимал эти таблетки и почему он их принимал. Мой отец всегда был самым здоровым мужчиной из всех, кого я когда-либо встречала. Ему было шестьдесят лет, но у него по-прежнему имелся рельефный брюшной пресс. Это были кубики пресса пожилого человека, но все же. Он высмеивал тех, кто страдал депрессией и тревожными расстройствами, что было парадоксально, ведь он снабжал их лекарствами.
Я позвонила моей матери.
Когда я спросила ее о таблетках, ее голос был бодр.
– С ним все в порядке, – уверила меня она. – Ты же знаешь, как это бывает в офисе. У него стресс, это из-за испытаний нового лекарства.
Я поднесла трубку ближе к уху. Теперь мне надо было быть осторожной, чтобы она не дала отбой и сказала мне то, что я хотела знать. Я решила пустить в ход мои навыки манипулирования.
Насколько мне было известно, испытания нашего нового лекарства, пренавина, проходили успешно. Мне ежедневно приходилось подписывать кучу связанных с этим бумаг, которые в мой кабинет приносили Кэш или мой отец. Испытания этого лекарства продолжались уже более пяти лет и вышли на конечный этап перед тем, как вывести его на рынок. С какой стати мой отец так тревожится из-за успешного проекта?