– Ты в порядке? – спрашивает Сэм.
Я киваю, не глядя на него. Я не могу отвести глаз от этого здания. Было бы лучше, если бы я не надевала туфли на высоких каблуках. Иногда они придают мне уверенности, но сегодня из-за них я чувствую себя претенциозной. Мы идем молча, так что слышен только стук моих каблуков.
На вахте я называю свое имя – Джоанна Смит. И вижу, как Сэм недоуменно вскидывает бровь. Я не смотрю на него. Господи, я терпеть не могу это имя. Я сказала Сэму только то, что мы поедем к моей сестре, но не сообщила, где она находится. Нас проводят по длинному коридору, пахнущему антисептиком. Я смотрю на моего ребенка, гадая, не беспокоит ли ее этот запах. Она спит. Как же хорошо ты спишь. Я улыбаюсь.
Нас проводят в самую дальнюю палату. Я останавливаюсь в дверях, и Сэм кладет руку мне на плечо. Мне вдруг становится ужасно не по себе. Он слегка подталкивает меня. Какой же он бесцеремонный.
Я вхожу. Она сидит в инвалидном кресле лицом к окну. Ей в лицо светит солнце, но она не замечает этого и глядит прямо перед собой, ничего не видя. Я медленно подхожу к ней и опускаюсь перед ней на корточки.
– Корт. – Я беру ее за руки. Они холодные, вялые. Она смотрит мимо меня. Я оглядываю комнату – кровать, телевизор, два стула. Здесь нет никаких личных ноток – ни цветов, ни фотографий на стенах, все выглядит так же, как в тех палатах, мимо которых мы прошли по дороге сюда. Я снова гляжу на Кортни.
– Прости, что я не навещала тебя, – говорю я. – Я принесла Эстеллу, чтобы она увидела тебя.
Сэм, который уже вынул ее из автолюльки, отдает ее мне. Она держит головку прямо, когда я беру ее, оглядываясь по сторонам с невинным любопытством. Я кладу ее Кортни на колени и придерживаю ее там. Моя сестра не шевелится, не моргает, не осознает, что я прижимаю к ее телу маленького человечка. Через несколько секунд Эстелла начинает проявлять беспокойство. Я беру ее на руки.
Волосы у моей сестры сальные, безжизненные. Они слишком коротки, чтобы можно было связать их в конский хвост, и свисают ей на лицо. Я протягиваю руку и заправляю их ей за уши. Мне тошно от этого. Мне тошно от этого места и от того, что моя сестра находится здесь. Я ненавижу себя за то, что не навестила ее раньше. Ей здесь не место. Я принимаю решение сразу, прямо здесь и сейчас.
– Сэм, – говорю я, встав. – Я хочу отвезти ее домой… ко мне домой. Я могу нанять кого-нибудь в помощь.
– Понятно, – откликается он. – Ты хочешь согласовать это со мной или… – Он качает головой, мне хочется дать ему пощечину в десятый раз за сегодняшний день.
– Я просто говорю тебе, идиот.
Он ухмыляется.
– Кортни, я перевезу тебя домой. Только дай мне несколько дней, хорошо… чтобы все приготовить.
Я легко касаюсь ее лица. Кортни, красивая, полная жизни – я вижу ее в чертах этой женщины, в ее высоком лбу, орлином носу. Но ее глаза безжизненны. Я кладу ладонь на ее затылок и приникаю губами к ее лбу. Я ощущаю под моими пальцами шрам, широкий и твердый. Я подавляю всхлип и выпрямляюсь. Эстелла вцепилась в мою блузку, ее маленькие кулачки крепко сжимают ткань. Я выхожу вон, не оглядываясь назад и решительно стуча каблуками.
Сэм ждет, держа на руках Эстеллу, пока я разговариваю с директором этого заведения. Когда мы уходим, я держу в руке пачку брошюр по уходу на дому.
Мы сидим в машине, когда он нарушает молчание – впервые после того, как мы покинули палату Кортни.
– Значит… Джоанна?
– Заткнись, Сэм.
– Это допустимый вопрос, ваше величество. Если ты не скажешь мне, почему тебе не нравится это имя, впредь я стану называть тебя Джоанной.
Я вздыхаю. Сколько же мне ему рассказать? Пока что правду знает только Калеб. Ладно, чего уж там, не так ли? Я даже не знаю, стоит ли и дальше держать это в секрете. Мой отец умер, его империя пала, моя мать пьет. Так почему бы не сказать Сэму?
– Мои родители удочерили меня. Об этом никто не знает. Это был большой секрет. – Я качаю головой, скривив губы, как будто это пустяки. Сэм присвистывает.
– Я родилась в Москве. Моя биологическая мать работала в борделе – и все такое прочее.
– И все такое прочее, – повторяет Сэм. – По-моему, это нечто немного большее, чем «и все такое прочее».
Я сурово смотрю на него, прежде чем продолжить.
– Моя биологическая мать не хотела отдавать меня. Она была молода – ей было шестнадцать лет. Когда она была маленькой, ее мать читала ей американскую книжку «Сказки Джоанны». Она согласилась отдать меня только при условии, что мои приемные родители назовут меня Джоанной. Они так хотели получить ребенка, что согласились.
– Что ж, это значит, что она все же дала тебе что-то от себя.
Я фыркаю.
– В общем… мои родители сказали мне, что я приемная, только когда мне было восемь лет. Ты можешь представить себе, в каком я была шоке. Они посадили меня в парадной гостиной – только маленькая я и они в этой внушительной комнате. Я очень боялась, что меня накажут, и все время дрожала. Как только я узнала, откуда взялось мое имя, я больше не захотела называться им.
Сэм сжал мое плечо.
– Ничего себе. А я-то думал, что это мои родители отстой.
Я состроила гримасу.
– Вот почему я называю себя своим вторым именем. Вот и все.
– А Кортни их родная дочь?
Я кивнула.
– А что с ней произошло?
– Когда мой отец умер, она заболела.
Он перебивает меня.
– Заболела?
– Это была душевная болезнь, – объясняю я. – Она всегда была такой. У нее диагностировали биполярное расстройство. Время от времени она впадала в депрессию, и от нее месяцами не было ни слуху ни духу. На сей раз она ничего никому не сказала. Мы все были так погружены в нашу собственную жизнь, что никто не навещал ее, чтобы посмотреть, как она. Думаю, смерть моего отца и все то, что происходило вокруг суда надо мной, нанесли ей непоправимый удар.
– Значит ли это, что она?..
Я слишком резко торможу на красный свет, и его бросает вперед.
– Она попыталась застрелиться. Пуля задела ее мозг, но ее смогли спасти. Однако повреждение мозга было слишком велико.
– Господи, – говорит он. – И сегодня был первый раз, когда ты навестила ее с тех пор, как…
– С тех пор, как ее отвезли в больницу после того, как это произошло.
У него округляются глаза.
– Не суди меня, – огрызаюсь я. – Я была беременна. Я лежала на сохранении.
– Ты была эгоистичной стервой, думающей только о себе.
Я сердито смотрю на него.
– Я боялась.
– Чего, Леа? Она же твоя сестра. Господи, я поверить не могу, что работаю на тебя. Меня тошнит.
На его лице написана гадливость.
– Я пытаюсь все исправить, – говорю я.
Следующие несколько минут мы едем молча.
– О-о! «Джамба джус»! Хочешь соку? – Я резко сворачиваю на парковку, и, к моему удовлетворению, голова Сэма с приятным стуком ударяется о стекло пассажирского окна.
– Извини, – улыбаюсь я.
Он потирает голову, похоже, забыв свой вопрос.
– Я собираюсь попросить Калеба вернуться домой, – говорю я. И смотрю на его лицо, чтобы оценить его реакцию.
– Я не хочу фруктового сока, – возражает он.
– Да ладно тебе, Сэм!
Он качает головой.
– Это плохая идея. Ты только сделаешь себе больно.
– Почему?
Сэм вздыхает.
– Думаю, он не готов. Калеб один из тех мужчин, кто решает бесповоротно.
– Что ты имеешь в виду?
Сэм чешет голову, явно чувствуя себя неуютно.
– Что именно ты об этом знаешь? – Я смотрю на него, прищурив глаза.
– Я мужчина. Я просто знаю, и все.
– Ты же гей! Ты не можешь понимать мужчин-натуралов.
Он качает головой.
– Ты самая неприятная женщина, которую я когда-либо знал, ты это знаешь? И я не гей.
У меня открывается рот.
– О чем ты говоришь?
Он смущенно пожимает плечами.
– Я сказал тебе это, просто чтобы ты не клеилась ко мне.
Я моргаю. Не может быть, чтобы он говорил серьезно.
– Почему ты вообразил, что я буду клеиться к тебе? Фу, Сэм! Я не могу этому поверить!
Он вздыхает.
– Мы будем покупать сок или нет?
Я выскакиваю из машины.
– Я не стану ничего тебе покупать. Сиди здесь с ребенком.
Я так зла, что проезжаю магазин «Джамба джус» и мне приходится сдавать задом. Мужчины такие никчемные лжецы. Мне следовало понять, что он не гей. Он носит слишком много полиэстера, чтобы быть геем. И я никогда не видела, чтобы он заглядывался на Калеба. А ведь Калеб так великолепен.
Я пью свой сок, пройдя половину пути до машины, когда вдруг разражаюсь смехом.
Когда мы приезжаем домой, я звоню на сотовый телефон Калеба три раза, прежде чем он наконец отвечает.
– Когда ты будешь сегодня вечером забирать Эстеллу, я надеюсь, что ты сможешь остаться на какое-то время, чтобы мы могли поговорить.
Следует долгая пауза, затем он отвечает:
– Да. Мне тоже надо поговорить с тобой. – Я чувствую прилив надежды.
– Хорошо, значит, договорились. Я попрошу Сэма остаться немного дольше обычного.
Я слышу, как он вздыхает.
– Хорошо, Леа. Встретимся вечером.
Он дает отбой. И только несколько минут спустя я вспоминаю, что он никогда не дает отбоя, не попрощавшись.
Глава 36
Через четыре месяца после оправдания Леа я подал на развод.
Оливия
Это была моя первая мысль.
Тернер
Это была моя вторая мысль.
Чертов ублюдок
Это была моя третья мысль.
Затем я сложил их все вместе в предложение. Этот чертов ублюдок Тернер собирается жениться на Оливии!
Сколько времени у меня остается? Любит ли она его? Сможет ли она простить меня? Если я смогу убедить ее бросить этого гребаного придурка, удастся ли нам что-то построить на той куче обломков, в которую мы превратили нашу жизнь? Мысли об этом действовали мне на нервы – вызывали злость. Мы оба наговорили столько лжи, столько нагрешили друг против друга – и против всех тех, кто становился на нашем пути. Один раз я попытался ей сказать. Это было во время суда. Явился в здание суда заранее, чтобы застать ее одну. Она была одета в синее – в мой любимый оттенок синего. Это был ее день рождения.