Каждое воскресенье Бонзо Барнс, шофер и телохранитель Генри, отвозил ее в «Девять вязов», где она весь день проводила с Сашей. Бонзо когда-то был известным боксером-тяжеловесом. Как и все, он любил Брайони. Брайони садилась рядом с ним на переднее сиденье, и всю дорогу до Пасадины и обратно они весело болтали.
В декабре того же года, когда отец в Абу-Заре договаривался об очередной концессии «Бэннок ойл» в этой стране, Карл Питер Бэннок наконец разгадал пароль и коды сейфа Генри Бэннока. Карл обнаружил возле плавательного бассейна место, откуда мог незаметно наблюдать за кабинетом отца. Однажды воскресным утром он в цейссовский бинокль видел, как отец сел за стол и отогнул шелковый форзац кожаного переплета своего ежедневника. Из-под шелка он достал спрятанную там свою визитку.
На обороте карточки крупным размашистым почерком Генри был записан длинный ряд букв и цифр. Генри прошел по комнате к стальной двери личного сейфа. Поглядывая на надпись на карточке, стал поворачивать замок туда-сюда, вводя пароль, потом повернул колесо против часовой стрелки, и массивная дверь открылась.
Карл ждал несколько недель. Наконец отец отправился в очередную деловую поездку, и теперь у него было для работы десять дней и ночей.
В первую же ночь после множества попыток он сумел подобрать сложную последовательность букв и цифр и открыть дверь сейфа.
На другую ночь он сфотографировал содержимое сейфа и его расположение. Прежде чем что-нибудь тронуть, следовало знать, как положить это точно на место. Он знал, отец сразу заметит любые перемены. Работая, Карл не снимал хирургических перчаток, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, и проявлял предельное внимание к подробностям.
На третью ночь он начал исследовать содержимое сейфа. Груды золотых слитков лежали на дне – так их тяжесть приходилась на стальной и бетонный фундамент. Карл определил, что здесь от пятидесяти до шестидесяти миллионов долларов в золоте.
Поведение Генри всегда определялось своеобразной смесью отчаянной смелости и благоразумной осторожности. Этот клад был небольшим страховочным фондом.
На следующей полке лежали награды и благодарности, полученные Генри во время службы в армии, а также особо памятные ему фотографии и мелочи. Выше на стальных полках громоздились стопки документов и сертификатов, акций и ценных бумаг на всю многообразную недвижимость и концессии, которыми Генри владел лично. Еще ряд документов был от имении «Бэннок ойл корпорейшн».
На четвертой полке Карл нашел то, что искал.
Он уже знал о существовании «Семейного доверительного фонда Генри Бэннока». Еще учась в Принстоне, он начал взламывать телефоны отца в кабинете и в спальне. Он даже попытался подключиться к защищенной линии, связывавшей Генри со штаб-квартирой корпорации «Бэннок ойл», но здание компании оказалось неприступным.
Карлу пришлось ограничиться прослушиванием многочисленных разговоров по телефону из спальни между Генри и его бывшими женами и любовницами. Но, что гораздо важнее, Карл записывал разговоры Генри из кабинета, в том числе многочисленные переговоры с деловыми партнерами, а главное, с юристами.
Карл смог следить за разговорами Генри и Рональда Бантера, его главного поверенного, когда они готовили основной документ «Семейного доверительного фонда Генри Бэннока». Но суть и устав этого Фонда Карл представлял себе лишь смутно.
И вот на четвертой полке сейфа он нашел принадлежащую Генри копию этого документа.
Он по-прежнему не торопился. С помощью увеличительного стекла внимательно разглядел документ, прежде чем открыть его. Отметил страницы, которые Генри склеил каплями клея. Осторожно разъединил их, а потом, прочитав, снова склеил.
Между тридцатой и тридцать первой страницами Карл нашел волос, который Генри поместил туда в качестве дополнительной предосторожности. Он узнал волос самого Генри, жесткий и упругий, вырванный из бакенбарда. Карл убрал волос в чистый белый конверт, а когда закончил изучать документ, положил волос между теми же страницами.
Все эти предосторожности оставили Карлу до возвращения отца с Ближнего Востока три ночи, когда он мог без помех внимательно изучать основной документ «Семейного доверительного фонда Генри Бэннока».
Чтение наполнило его головокружительным ощущением собственной силы. Этот документ наделял его почти божественными возможностями. Он был вооружен против мира и защищен миллиардами долларов. Почти неуязвим.
Состояние Саши Джин в эти годы постепенно ухудшалось, пока она не достигла уровня развития пяти-шестилетнего ребенка. Ее мир съежился, мозг ссохся. Она больше никого не узнавала, кроме одной нянечки средних лет, которая была к ней особенно добра, и младшей сестры, Брайони.
Когда нянечка ушла на пенсию, и без того ограниченный мир Саши сократился вдвое, теперь она зависела только от Брайони. Когда позволяла погода, они все воскресенье проводили в саду «Девяти вязов». Со временем врачи увидели, как надежна и ответственна Брайони. И без колебаний на весь день отдавали Сашу на ее попечение.
Саша теперь подросток, тучный подросток. Она возвышается над младшей сестрой. Брайони заботится о ней, за руку отводит на их любимое место у озера, где они едят и кормят уток. Саша больше не может сосредоточиться, чтобы слушать чтение, но детские стихи любит. Брайони читает их ей. Они играют в классики и в прятки. Терпение Брайони бесконечно. Она кормит Сашу едой, принесенной из дома, и вытирает сестре лицо и руки, когда та поест. Она водит сестру в туалет и помогает ей подтереться и поправить одежду, когда Саша сделает свои дела.
Саше особенно нравилось, когда ей щекотали спину. Она любила снимать блузку и ложиться лицом вниз на коврик для пикника, чтобы Брайони щекотала ей спину. Когда Брайони переставала, Саша кричала:
– Еще! Еще!
Однажды в воскресенье, когда Брайони щекотала ей спину, Саша совершенно отчетливо произнесла:
– Если он захочет притронуться к твоей нуну, не разрешай.
Брайони замерла посреди движения и задумалась о том, что сказала сестра. «Нуну» – так они по-детски называли вагину.
– Что ты сказала, Саша? – осторожно спросила она.
– Когда?
– Только что.
– Ничего, – отпиралась Саша.
– Нет, сказала.
– Не говорила. Я ничего не говорила.
Саша взволновалась и занервничала. Брайони знала эти симптомы. Дальше она свернется клубком, начнет сосать большой палец или биться головой о землю.
– Я ошиблась, Саша. Конечно, ты ничего не говорила.
Саша постепенно успокоилась и заговорила о своем щенке. Она хотела, чтобы щенок к ней вернулся. На прошлый день рождения мама принесла ей щенка, но Саша очень сильная. Она так любила и обнимала щенка, что задушила его. Пришлось сказать ей, что щенок уснул, чтобы унести его. И Саша всегда просила Брайони принести ей щенка обратно, но врачи не разрешили привести ей другого питомца.
Следующее воскресенье выдалось ясное, солнечное, они снова устроили пикник на том же месте у озера. Саша не любила перемен. Перемены пугали ее, она не чувствовала себя в безопасности. Когда поели, Саша попросила:
– Пощекочи спину.
– А какое нужно сказать волшебное слово? – спросила Брайони.
Саша задумалась, сосредоточенно морща лоб, но наконец сдалась.
– Забыла. Скажи.
– Может, это слово «пожалуйста»?
– Да. Да. Пожалуйста! – Саша радостно захлопала. – Пожалуйста, Брайони. Очень пожалуйста пощекочи мне спину.
Она сняла блузку и легла на коврик. Немного погодя Брайони показалось, что сестра уснула, но Саша вдруг сказала:
– Если ты позволишь ему трогать твою нуну, он всунет туда свою штуку и у тебя пойдет кровь.
Брайони застыла. Эти слова так потрясли ее, что ее едва не стошнило. Но она притворилась, что ничего не слышала, и продолжала щекотать Саше спину. Немного погодя Брайони запела:
– Шалтай-Болтай сидел на стене.
Саша попыталась подпеть, но запуталась в словах, и сестры рассмеялись.
Потом Саша сказала:
– Если он сунет свою штуку тебе в нуну, будет очень больно и пойдет кровь.
Она часто повторяла одно и то же. Много раз.
– Мне пора, Саша, – сказала наконец Брайони.
– О нет! Пожалуйста, побудь со мной еще. Когда ты уходишь, мне страшно и грустно.
– Я приду в следующее воскресенье.
– Обещаешь?
– Обещаю.
В следующее воскресенье Брайони принесла диктофон, который «одолжила» в отцовском кабинете.
Они с Сашей рука об руку прошли к озеру, Брайони несла коврик и корзинку с едой для пикника. Придя на место, Саша расстелила коврик и убедилась, что складок нет. Расстилать коврик было поручено ей, и она очень гордилась умением правильно это делать. Пока сестра занималась ковриком, Брайони достала из кармана джинсов диктофон, включила его и снова положила в карман. Саша этого не заметила.
День шел привычным чередом, они кормили уток и говорили о щенке Саши, который сейчас со своей мамой-собакой на небе. Они поели, и Брайони сводила Сашу в туалет. Вернулись к озеру и легли на коврик. Саша попросила пощекотать ей спину, и Брайони заставила ее сказать «пожалуйста». Потом она щекотала Саше спину и напевала «Шалтай-Болтай». Брайони надеялась, что такая последовательность расшевелит поврежденный рассудок Саши.
Вдруг Саша сказала:
– Мне не нравилось, когда он всовывал мне в рот свою штуку. Было очень невкусно.
Брайони содрогнулась, но продолжала негромко напевать. На этот раз Саша была спокойна и продолжила:
– Я старалась вспомнить его имя. Он сказал, что он мой брат, но у меня нет братьев. Он показал мне, как держать его штуку и водить по ней вверх и вниз, пока из нее не брызнет. Мне нравилось, когда он говорил, какая я умная и как он меня любит.
Она снова замолчала, а Брайони продолжала напевать, негромко, успокоительно. Неожиданно Саша села и воскликнула:
– Я вспомнила. Его звали Карл Питер, и он правда мой брат. А потом он ушел. Все ушли. Мама и папа; они все ушли и бросили меня, все, кроме тебя, Брайони.