– Да, кассавой. – Сильвестр пальцем постучал себя по носу, и его физиономия стала хитрой, заговорщицкой. – Но и мясом. Мы даем им много мяса.
– А где вы берете мясо, чтобы кормить свиней? – удивился Амарантус. – В Минас-де-Йе мало кто может позволить себе мясо чаще раза в месяц. Оно дорогое.
– Нет, если управляешь борделем в Минас-де-Йе.
Сильвестр по-прежнему улыбался.
Амарантус уставился на него.
– Нет! – воскликнул он, когда до него дошел смысл слов Сильвестра. – Не могу поверить! – Потом он тоже заулыбался. – Девки? Они?
– Si! – Сильвестр фыркнул и весело хрюкнул, как одна из его свиней. – Когда они навсегда заканчивают работать в борделе, Долорита отправляет их сюда, на ферму.
– Это ты сделал и с первой Yanqui, когда она умерла? – спросил Амарантус. – Скормил свиньям?
Сильвестр так смеялся, что не смог ответить. Амарантус повернулся и перегнулся через низкую стенку свиного загона. Он размышлял. И, когда сворачивал самокрутку с марихуаной, его руки дрожали от возбуждения. Он закурил и снова повернулся к Сильвестру.
– Хочешь, я заплачу тебе сто долларов americano?
Сильвестр сразу перестал смеяться. Он задумался о том, куда девать сотню долларов. И решил, что справится с такой суммой. Это почти вдвое больше того, что платит ему Долорита за неделю тяжелой работы.
– А что надо сделать?
– Позволить мне снимать, когда принесешь вторую Yanqui puta на ферму в гости к твоему любимцу Ганнибалу.
Сильвестр с облегчением улыбнулся.
– Никаких проблем, amigo. Я дам тебе знать, как только она помрет. Не думаю, что она долго протянет. Она томится по сестре. И скоро сдастся. За сто americanos сможешь снять целый фильм.
– Нет! – возразил Амарантус. – Нет, ты не понял. Я хочу, чтобы ты привел ее на ферму до того, как она умрет. Пусть встретится с Ганнибалом, пока еще может сопротивляться и лягаться. Хочу снимать, пока она еще будет вопить.
Даже Сильвестра поразило это невероятное предложение. Он побледнел и уставился на Амарантуса.
– Живую? – запинаясь, выговорил он. – Хочешь, чтобы я скормил ее свиньям живьем?
Он едва мог поверить в собственные слова.
– Si, amigo. Живьем.
– Милостивая Мария! Теперь я все услышал. Дай курнуть твоей porro.
Сильвестру нужно было прийти в себя. Амарантус протянул ему косяк. Сильвестр глубоко затянулся и удерживал дым, потом заговорил.
– Сто долларов мало, – просипел он. – Давай пятьсот.
– Триста пятьдесят, – возразил Амарантус.
– Четыреста.
– Ладно! Четыреста, – согласился довольный Амарантус. Он слышал о человеке, который заработал сто тысяч долларов, продав на черном рынке шестиминутную запись. Он видел эту запись. Ничто по сравнению с тем, что будет у него.
«Миллион, – мечтал он. – Я могу заработать миллион или даже больше».
Было утро понедельника. Сильвестр знал, что Долорита и Гойо запрутся в своем офисе за баром. Они будут считать заработанные за неделю деньги, чтобы Гойо отнес их в банк в город. Сильвестр постучал в дверь.
– Кто там? – крикнула Долорита. – Чего тебе? Мы заняты.
– Это я, Сильвестр. Вторая Yanqui puta, та нахальная, умерла ночью.
– Ну и что? Оттащи ее на ферму и оставь нас в покое. Ты знаешь, что мы заняты.
– Perdoname, señora. Больше не побеспокою.
Сильвестр обошел дом. Даже в такую рань у двери комнаты Брайони ждали два старателя. Дверь была открыта, мужчины курили и с интересом наблюдали за тем, что происходит внутри. Сильвестр отогнал их от двери и показал на веранду.
– Идите к другим девушкам, – сказал он. – Эта на сегодня закончила.
– Я хочу эту, – начал спорить один из старателей. – Я ее хорошо знаю. Она живая. Дерется. Не лежит, как дохлятина…
Сильвестр угрожающе повернулся к нему. Старатель торопливо попятился. Слухи о том, как Сильвестр умеет владеть ножом, пугали не меньше, чем его лицо.
Сильвестр ногой сбросил с Брайони голого старателя. Тот вскочил, торопливо натянул брюки и бросился вон из комнаты. Сильвестр наклонился к Брайони.
– Хочешь немного хорошей дряни? – спросил он и достал из кармана коробочку с героином. Брайони тут же села и протянула ему левую руку. Он быстро осмотрел ее. Сгиб локтя воспалился и был изъязвлен. Одна из крупных вен лопнула, из язв тек густой гной. Вторая рука была в таком же состоянии.
– Давай ногу, – велел он.
Обернул ее ногу выше лодыжки резиновой лентой, он затягивал жгут, пока не вздулась вена. Тогда он воткнул в нее иглу. Брайони в предвкушении закрыла глаза. Потом снова открыла и улыбнулась. Несколько недель назад в споре с Сильвестром она потеряла два передних зуба, но это больше не имело значения. Главное, поток героина устремился в ее тело, неся блаженство.
– Спасибо, Сильвестр, – сонно сказала она.
– Я ненадолго уведу тебя, – сказал он.
– Хорошо, – согласилась Брайони.
Ее уже не заботило, что будет с ней дальше.
– Укутаю тебя одеялом, чтобы люди не видели, что ты голая.
– Спасибо, – снова прошептала Брайони.
Он завернул ее нагое тело в испачканное грязью и семенем одеяло и набросил складку на голову, чтобы скрыть лицо. Потом взял ее на руки, вынес через заднюю дверь дома и понес к деревьям. На свиноферме он увидел, что Амарантус его опередил: забрался на стену Ганнибалова загона и установил камеру на штативе. Свиньи толпились внизу, хрюкая и взвизгивая. Они видели, как Сильвестр спускается с холма со знакомой ношей.
– Готов? – спросил его Сильвестр. – Нельзя терять много времени.
– Камера уже работает! – Амарантус возбужденно рассмеялся.
Внизу под ним Ганнибал встал на задние ноги и положил передние на стену загона. Он смотрел на приближающегося Сильвестра.
– Чего надо-то? – спросил Сильвестр, поставив Брайони на ноги.
Он снял с нее одеяло. Брайони удивленно смотрела на массивную черную голову Ганнибала, высовывающуюся над стеной свинарника. Она прижалась к груди Сильвестра. Ганнибал принюхивался плоским розовым пятачком и чавкал.
– Я готов, если ты готов, – сказал Амарантус.
– Думаю, нужно немного крови, чтобы Ганнибал рахдухарился.
Он отступил от Брайони. Она была так поглощена видом гигантского животного, что не заметила возни Сильвестра. Утром он оставил у стены загона лопату с плоским штыком. Сейчас он взял лопату в руку и негромко сказал:
– Эй, Брайони, посмотри на меня.
Она повернулась к нему, и он ударил ее лопатой по коленям. Сталь рассекла кость и раздробила коленную чашечку. Из раны хлынула кровь. Ноги Брайони подогнулись, и она, вскрикнув от боли и неожиданности, начала падать.
Сильвестр отшвырнул лопату и подхватил Брайони на руки. Поверх ее головы он посмотрел на сидящего на стене Амарантуса.
– Да? – спросил он.
– Да! Давай! – закричал Амарантус.
Напрягая плечи, Сильвестр перебросил Брайони через стену. Она упала в гущу свиней.
Падение ошеломило Брайони, но она быстро пришла в себя. Опираясь на локти, она поволоклась по грязи к иллюзорной безопасности стены.
Ганнибал возглавил поток обрушившихся на нее черных туш. Он вонзил клыки в ее искалеченную ногу и дергал изуродованную конечность, стараясь вырвать кусок плоти, волоча Брайони обратно по грязи. Брайони подняла лицо к камере.
– Помогите! – крикнула она.
Другая свинья вцепилась ей в плечо и потащила в другую сторону, так что Ганнибал и эта свинья принялись разрывать тело Брайони. Третья свинья бросилась вперед и вцепилась ей в живот, а потом отступила, потянув за собой массу внутренностей.
Брайони в последний раз раскрыла рот.
– Папочка! – закричала она, но ее голос быстро затихал. Свиньи рвали ее тело на кровавые куски и жадно глотали их.
Карл Бэннок и Джонни Конго сидели в камере Карла и смотрели видеозапись на экране телевизора. Они смотрели ее третий вечер подряд, но оба были возбуждены и оживлены так же, как в первый раз.
Из сотен часов записи Амарантус, опытный профессионал, отобрал всего сорок минут. Эти сорок минут вызывали мучительное отвращение у всех, кроме самых отъявленных извращенных садистов. Карл и Джонни наслаждались. В самые напряженные моменты они хохотали, словно смотрели гениальную комедию.
– Прокрути снова! – попросил Джонни. – Это так смешно! Мне нравится, когда топят старую суку. Нравится, что у нее изо рта и из носа течет вода, когда вытягивают голову.
– Да, это хорошо. Но мне больше нравится, когда Брайони встает на колени перед главным бандитом и умоляет пощадить ее мать, а он пинает ее в рожу, и сучка падает, выплевывая кровь и сломанные зубы. Это круто, мужик.
Однако оба признавали лучшей сценой этого фильма финальную. Они в предвкушении подавались вперед, когда Брайони, искалеченная и окровавленная, теряя внутренности, поднимала голову из грязи и звала отца. Они хором передразнивали ее всхлип: «Папочка!»
А когда полные боли глаза Брайони устремлялись в небо и свиньи загораживали ее своими тушами, оба радостно смеялись.
– Я балдею! – Карл едва не закашлялся от смеха. – Этот парню, которого ты нашел, Амарантусу, надо дать «Оскара».
– Да, приятель, он гений. Когда я смотрю эту часть с папочкой, у меня всякий раз встает, – признался Джонни.
– Ну, это ничего не значит. У тебя, Дрозд, встает на все, даже на проходящий автобус, – поддразнил Карл.
– Да, автобус подойдет, – согласился Джонни. – Если он полон школьниц. Сам-то не хочешь взглянуть, что у меня сейчас там внизу?
– Ну, – с растущим интересом согласился Карл. – Покажи.
А когда Джонни откинулся на стуле и показал, Карл рассмеялся.
– Этой большой черной торпедой ты запросто потопил бы русский линкор.
– А ты что с ней сделаешь, белый?
– Ты чертовски хорошо знаешь, что я с ней сделаю, – сказал Карл и склонился к нему.
Позже, когда оба отдышались, Джонни спросил:
– Так скажи, когда ты думаешь послать эту запись папочке?
Он произнес это слово так же, как умирающая девушка на видео, и они снова рассмеялись.