— Это значит, что ты заплакал первым, верно?
— Ах ты, маленькая засранка.
Он берет меня за голову, и я смотрю на него с улыбкой. Он почти сразу смягчается, отпуская меня, когда благоговение наполняет его черты.
— Ты... улыбаешься.
— Ты один из немногих, кому удается это увидеть, так что выгравируй это где-нибудь.
— Ронан влияет на тебя, не так ли?
— Дело не в нем.
— Да, верно, могла бы обмануть меня. — он поднимает бровь. — Я собирался вышвырнуть его из нашей жизни, пока не увидел тебя с ним. Тебе никогда не было так легко с кем-то, как с Ронаном. Даже со мной — и, кстати, я ненавижу это. Я должен быть твоим любимчиком.
— Ты мой любимчик. — у меня болит в груди, но я бормочу: — Я разрываю с ним отношения.
— Почему?
Уф. Почему он и Агнус должны задавать этот вопрос? Был бы это конец света, если бы они не узнали?
— Разве ты не видишь? Мы с Ронаном не могли быть более противоположными.
Ложь. У нас больше общего, чем когда-либо узнает мир, но я не говорю об этом Ноксу.
— И все же ты заставляешь это работать. Он спрашивал о тебе каждый раз, когда видел меня. У него не все хорошо, Ти.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю. Он отвлекся на тренировке и не отпускал своих обычных шуток.
Он будет двигаться дальше. Ронан самый сильный, самый замечательный человек, которого я знаю.
Он назвал меня сильной, но он намного сильнее меня.
Я пряталась и избегала людей. Он врезался прямо в них.
А потом в меня.
И вот теперь мы здесь.
А мы не должны быть здесь.
Пожелав спокойной ночи, я возвращаюсь в свою комнату и закрываю дверь.
Что-то горит у меня в груди, и это.. Боже, как это больно.
Мне так больно осознавать, что я с ним сделаю. Вот почему я откладывала это, пытаясь отговорить свой мозг.
Может, я смогу жить без мести.
Может..
Маленькая девочка с черными волосами и бездушными глазами появляется передо мной. Тихие слезы текут по ее щекам, но она не говорит. Она ничего не делает.
Она просто стоит в своем порванном воротничке и грязном платье.
Помоги мне.
Спаси меня.
Освободи меня.
Ей не нужно произносить слова, чтобы я их почувствовала. Она всегда была рядом, она постоянная тень на моем плече.
И теперь я должна добиться справедливости ради нее. Ради меня.
Знаете что? Мне надоело прятаться и убегать от неизбежного. Агнус достанет мне припасы, если я попрошу его об этом.
Я беру телефон и звоню по номеру, который должна была набрать раньше.
— Здравствуйте, — говорю я. — Мы можем встретиться завтра?
После того, как он подтверждает, я вытаскиваю листок бумаги и на одном дыхании изливаю на него свое сердце.
Это мое наследие.
Мое прощание.
Глава 30Ронан
Когда великий граф Эдрик Астор говорит, что у него семейное собрание, все должны упасть на колени и послушаться.
Ну, не совсем так, но что-то в этом роде.
Итак, мы все собрались здесь, в столовой. И под нами я подразумеваю маму, Эдуарда ублюдка, Ларса — потому что мы фактически усыновили его — покорного слугу.
Мама сидит на главном стуле, или, скорее, папа усадил ее на него, а сам стоит позади. На ней бежевое платье, в котором она кажется бледнее, или.
Ларс, как и любой приемный ребенок, не хочет говорить мне, почему мамина простуда длится дольше, чем когда-либо. Он добивается благосклонности родителей.
Но он все еще стоит рядом со мной, не садясь. Как будто ожидает заказа чая и не хотел бы пропустить.
Эдуард сидит напротив меня, время от времени бросая взгляд в мою сторону. Он одет в фиолетовый костюм, который делает его похожим на клоуна.
Я качаю головой, глядя на этот образ.
Он все время трогает свой галстук, а это значит, что он нервничает. Он, наверное, думает, что я поговорил с отцом или что-то в этом роде. Я разыгрываю карту и позволяю ему так думать.
Нервничай, Эд.
Надеюсь, ты будешь нервничать до конца своей жалкой жизни.
Я осторожно достаю телефон из-под стола. Пришли сообщения от друзей. Я изменил название группового чата на «Четыре Ублюдка», будто мы четыре мушкетера. Ксан сказал, что есть только три мушкетера, а Коул только что сменил название на «Ублюдки».
У него нет воображения.
Я пытаюсь притвориться, что меня интересуют их сообщения, но это не так, поэтому я сразу перехожу к сообщениям Тил.
Ничего. Пусто.
Она не признавала моего существования с той ночи. Хорошо, так что, может, то, что я сразу обрушил на нее свою детскую травму, не было моим самым ярким моментом.
И ладно, признание того, что у меня нет гордости, когда речь заходит о ней, осуждается в книге Рона Астора Второго, но она не какая-нибудь девушка.
Она Тил.
Я не могу бороться с необходимостью быть с ней каждую минуту бодрствования. Я хочу обнять ее, и, может, если я обниму достаточно крепко, она в конце концов тоже откроется мне.
Может, она почувствует себя в достаточной безопасности, чтобы рассказать мне, почему она возводит стены после того, как мы займемся сексом, или когда она поспит в моих объятиях.
Это не может быть порочностью — она любит это так же сильно, как и я. Это игра, в которую мы играем, и она чертовски хороша в этом. Я чертовски надеюсь, что это не представление, потому что Рон Астор Второй и его легендарный размер накинули бы веревку на шею, и это стало бы гребаной трагедией.
Быть может, мне нужно похитить Нокса и пытками выбить из него ответы.
Или нет.
Похищение и пытки будущего шурина не одобряются в девяноста девяти процентах культур.
Кроме того, я хочу, чтобы она стала той, кто расскажет мне, а не он.
Но если она думает, что может убежать от меня, прогуливая школу, она, должно быть, не знает меня.
Я Астор. Мы не останавливаемся.
Мой прапрадедушка привез свою жену из Африки. Когда его семья не согласилась, он как бы показал им средний палец и все равно женился на ней. Вернее, он докучал ее, пока она не согласилась выйти за него замуж.
Я такой тип Астора.
Он разбил лагерь в Африке — мне повезло, что мне просто нужно разбить лагерь перед домом Стил.
— Ронан.
Я отрываю голову от телефона на папин голос, понимая, что слишком долго смотрел на отсутствие сообщений.
— Никаких телефонов, — шепчет Ларс. — Насколько тяжело следовать этой простой инструкции, молодой лорд?
Я пристально смотрю на него, а он притворяется беззаботным, уставившись на отца.
Я ухмыляюсь, засовывая телефон в карман.
— Пожалуйста, продолжай. Приношу извинения за свое неадекватное поведение.
Папа, должно быть, чувствует сарказм в моем чересчур шикарном тоне, но отмахивается.
— Мы здесь, потому что нам с твоей матерью нужно, чтобы ты кое-что узнал.
— Еще одна поездка? — я усмехаюсь. — Ох, подожди — на этот раз Мальдивы?
— Ронан...
Мамины глаза опускаются вниз, и я жалею, что не могу как-нибудь ударить себя по яйцам. Удар должен был быть направлен на отца, а не на нее. Это он всегда куда-то ее увозит.
— Ронан, — ругается отец.
Я встаю.
— Меня не интересуют твои пункты назначения, отец. Ларсу это интересно.
— Но разве тебе не нужны даты? — отец огрызается в ответ. — Чтобы ты мог устраивать свои бесконечные вечеринки.
— Ларс... — я недоверчиво смотрю на него. — Ты чертов предатель.
— Язык, — ругается отец. — И я говорю с тобой, а не с Ларсом. Ты действительно думал, что что-то может происходить под моей крышей, и я ничего об этом не узнаю?
Да, отец. Это уже, блядь, произошло.
Мне требуется все мужество, чтобы не пялиться на Эдуарда. Я пытаюсь стереть его из жизни.
— Что ты пытаешься доказать всеми этими вечеринками, Ронан? Выпивкой? Травкой? Алкоголем? — голос отца с каждым словом становится все более смертоносным. — Ты думаешь, что ты ребенок?
— Больше нет, — говорю я, и на этот раз мои глаза скользят к Эдуарду.
Он ерзает на стуле, разглаживая галстук.
— Успокойся, Эдрик, — улыбается он, словно пытаясь снять напряжение.
Пошел он.
И пошёл отец.
И даже Ларс, гребаный предатель.
— Прекрати. — голос мамы становится ломким. — Пожалуйста.
Через секунду папа оказывается рядом с ней, хватает ее за плечо.
Я поворачиваюсь, чтобы уйти. У меня нет времени на семейные драмы, и если я проведу еще одну секунду в одной комнате с Эдуардом ублюдком, я воткну нож ему в горло, и вновь убийство осуждается в девяноста девяти процентах культур.
— Ронан, не уходи, — умоляет мама.
— Я поговорю с тобой позже, мам.
— Нет никакого позже. — громкий голос отца останавливает меня на полпути. — Она умирает.
Я разворачиваюсь так быстро, что удивляюсь, как не падаю лицом вниз. Слова, которые он произнес, эхом отдаются в удушающей тишине, как приговор.
Теперь я вижу их в другом свете.
Отец кладет руки на плечи матери... ее бледное лицо и слезы в глазах..
Ларс смотрит на меня с печалью...
Он знал.
Он, блядь, знал.
— Что ты только что сказал? — шепчу я.
— У твоей матери рак матки, и она всегда страдала от иммунодефицита. Рак дал рецидив год назад, и операции не помогли.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что операции не помогли? И почему я узнаю об этом только сейчас?
— Это была моя инициатива. — мама встает и чуть не падает обратно.
Блядь. Когда она стала такой слабой? Почему я не заметил, что она обычно разговаривает со мной только сидя или в постели?
Я подбегаю к ней и заставляю ее сесть, а затем опускаюсь на колени рядом с ней.
Она откидывает мои волосы назад.
— Я попросила твоего отца и Ларса не говорить тебе. Ты был моим чудом, mon chou — мой малыш. Когда я впервые вышла замуж за твоего отца, врач сказал мне, что я не могу иметь детей из-за моего иммунодефицитного расстройства. Четыре года спустя я узнала, что беременна, и умоляла твоего отца позволить мне родить тебя на свет. Девять месяцев спустя появился ты, и я была самой счастливой женщиной на свете. Ты дал мне привилегию стать матерью. В тот момент, когда медсестра положила тебя мне на руки, я заплакала, как ребенок, а ты улыбнулся. Это странно, не так ли? — ее голос срывается, и что-то в моем горле тоже. — Рак начался, когда тебе было около восьми, и мы думали, что избавились от него тогда, но он вернулся в прошлом году. Вот почему мы отправляемся в эти поездки,