Катрина почувствовала, как он отстранился, и не знала, сколько времени миновало, прежде чем смогла поднять голову и снова открыть глаза. Мейсон сидел совершенно обнаженный в единственном кресле напротив того места, где она растянулась на диване. У него, очевидно, было достаточно времени, чтобы полностью раздеться, и ему явно было гораздо удобнее в своей наготе, чем ей в своей, раз он небрежно развалился в кресле, слегка раздвинув длинные, мускулистые ноги.
Он был таким великолепным, сексуальным и мужественным. Его член снова стал толстым и твердым, прижимаясь к нижней части живота, и она в потрясении почувствовала новый импульс желания при осознании того, что он еще с ней не закончил. По крайней мере, она на это надеялась.
Он склонил голову набок и самодовольно улыбнулся.
— Итак?
Она знала, чего он ждет, но не собиралась слишком быстро тешить его эго.
— Девять, — сказала она и увидела, как он выгнул темную бровь. — Это определенно было девять.
Он поднял ремень, который, как она только что поняла, он держал в руке, и щелкнул им, вызвав у нее учащенное сердцебиение и тайный трепет — доказательство того, насколько она доверяла ему, особенно, не зная, что он собирается делать с этим ремнем. Чем бы все ни обернулось, она знала, что ее ждет удовольствие, а не боль, оставляющая шрамы на душе или даже на теле, и это знание успокаивало любое беспокойство, которое у нее могло возникнуть.
— Девять, — протянул он голосом полным сарказма. — Хорошо, тогда позволь мне в этот раз постараться сильнее. Встань на четвереньки и ползи ко мне, как послушная кошечка, которой, я знаю, ты можешь быть, — подстегнул он ее.
Встав на четвереньки, она сделала, как он приказал, и медленно, соблазнительно двинулась к нему, синхронно переставляя руки и колени. Она еще сильнее покачивала бедрами, упиваясь удовлетворением, когда ее чувственная уловка не осталась для него незамеченной. К тому времени, как она добралась до Мейсона и опустилась на колени перед креслом, жара и голода, горящих в его взгляде, было достаточно, чтобы обжечь.
— Поднимись и оседлай мои бедра, — сказал он грубым, как наждачная бумага, голосом.
Она поднялась, широко раздвинув колени по обе стороны от его бедер, и оседлала его. Крохотное расстояние отделяло ее ноющую киску от его большого члена, но осознание такой близости заставило ее еще сильнее жаждать вновь ощутить его член глубоко внутри себя. Он не прикасался к ней, и Катрина испытывала настоящую агонию в ожидании первого контакта и того, где он будет.
— Теперь можешь снять майку, чтобы я видел твою прекрасную грудь, — сказал он, и его губы растянулись в медленной, порочной ухмылке. — И если будешь хорошей девочкой, я, возможно, даже потрогаю ее и пососу.
О, да, пожалуйста. Без колебаний она стянула майку через голову и бросила ее на пол рядом с креслом. Теперь, совершенно обнаженная, она чувствовала, как ее сердце бешено колотилось в груди. Мейсон почти благоговейно смотрел на ее грудь, и под его жадным взглядом ее соски сжались в тугие, твердые горошинки, умоляя о его теплом, влажном рте. Она уже настолько возбудилась, что ей пришлось проглотить жалобный стон.
Он поднял ремень и намотал кожаный ремень на ладонь, напоминая ей о его существовании.
— Соедини руки за спиной.
А вот теперь она поняла, что он задумал. Осознание уязвимости и беззащитности на мгновение вызвало в ней неуверенность, ее мысли вернулись в прошлое, к той ужасной ночи и бессилию перед безжалостными намерениями другого мужчины.
Должно быть, она колебалась слишком долго, потому что меж бровей Мейсона залегла легкая морщинка беспокойства.
— Китти-Кэт, ты доверяешь мне доставить тебе удовольствие? — тихо спросил он.
Она с трудом сглотнула. Мейсон не походил на Коннора и никогда не стал бы манипулировать ею или причинять боль — и она ненавидела, что другой мужчина вселил в нее этот глубоко укоренившийся страх. Она также знала, что Мейсон с уважением отнесется к ее решению не уступить его просьбе, но ей так сильно хотелось побороть это неприятное воспоминание, и разве не лучший способ сделать это, заменив тем удовольствием, которое, как она знала, Мейсон мог ей подарить?
Она медленно выдохнула, вместе с воздухом выпуская свою неуверенность.
— Да, я доверяю тебе, — сказала она и в доказательство сложила руки у поясницы.
Мейсон внимательно следил за выражением ее лица, и ей нравилось, что его достаточно беспокоило ее физическое и эмоциональное благополучие. Должно быть, он увидел уверенность, которую ждал, потому что, наконец, потянулся с ремнем ей за спину. Не прерывая с ней зрительного контакта, Мейсон обернул кожаный ремень вокруг ее запястий и достаточно туго затянул пряжку, чтобы это ее удерживало, но не так сильно, чтобы вызвать дискомфорт.
Эта поза отвела ее плечи назад, в свою очередь, выставляя груди вперед, как подношение. Он обхватил их ладонями, сжимая плоть и перекатывая соски между умелыми пальцами, пока дергание и пощипывание не стало почти невыносимым. Катрина застонала, ее киска сжалась, когда Мейсон медленно и мучительно обвел большими пальцами ареолы.
— Господи, ты чертовски красива и совершенна, — сказал он шокирующе собственническим тоном, проследив взглядом за движением своих ладоней, скользнувших по ее талии и исчезнувших за ее спиной. — Каждый чертов дюйм твоего тела.
Она дорожила этими нежными, откровенными словами, потому что нечасто думала о себе таким образом, считая себя эмоционально и физически неполноценной. Но сейчас, с Мейсоном, она чувствовала себя несовершенно идеальной и, да, красивой.
Его ладони опустились на ее ягодицы, сжимая их и притягивая Катрину ближе к себе, пока ее киска не прижалась к его члену в горячем, влажном, интимном поцелуе.
— Ты чувствуешь это, детка? — спросил он, подаваясь бедрами вперед, прижимаясь членом к мокрым складкам и покрывая себя липкой влагой от последнего оргазма, который он ей подарил. — Я уже один раз кончил тебе в рот, а у меня снова чертовски жесткий стояк.
Катрина прикусила губу, а он продолжал раскачивать ее на себе, давлением и трением вновь оживляя ее тело. С каждым целенаправленным толчком боль между ее бедрами превращалась в неумолимую пульсацию, и она вращала бедрами, касаясь его эрекции, исполняя порочный, развратный танец на его коленях, от которого его челюсти сжимались, а грудь поднималась и опускалась с резким дыханием.
Тёмное, властное рычание грохотало в груди Мейсона, и он сильнее и глубже впился пальцами в мягкую плоть её задницы.
— Вот так, Китти-Кэт. Трись своей мокрой киской о мой член. Кончи на него.
Его порочные слова и приказной тон будто нашли прямую связь с ее клитором, заставляя чувствительный комочек нервов кричать от потребности. Ей хотелось схватиться за его плечи, чтобы иметь какую-то опору, когда она разлетится на части, но, поскольку это было невозможно, она впилась ногтями в ладони и продолжила тереться о него. Похоть, кружащая внутри, усилилась, и когда она встретилась с искрящимися голубыми глазами Мейсона, смотревшего на нее с таким жаром и желанием, невозможно было сдержать ни пронзивший ее оргазм, ни дрожащие стоны, сорвавшиеся с ее губ.
Прежде чем она успела полностью прийти в себя, он надел презерватив, а затем обхватил ее за талию и приподнял на коленях, располагая головку члена у ее входа. Затем опустил ее на себя, погружаясь так резко и глубоко, что Катрина вскрикнула от первого шока.
Он погрузился в нее до самого основания и замер. Когда она открыла глаза и посмотрела на него, то поняла, что Мейсон дает ей время привыкнуть, прежде чем дать себе волю, и у нее не было сомнений, что ее ждет жесткая поездка. Она чувствовала его напряжение от сдерживания и пульсацию члена внутри себя, видела, как дергается мышца на его челюсти, когда он медленно скользил руками к ее бедрам.
Неожиданно выражение его лица сменилось на растерянное и хмурое, его пальцы заскользили взад и вперед по ее левому бедру. Катрине потребовалось мгновение на осознание того, что он обнаружил: множество толстых, уродливых, неровных шрамов. Она столько лет скрывала их от него, вместе с болезненной и унизительной тайной, оставившей неизгладимые следы на ее коже.
Он знал только о шрамах на руке, которые теперь покрывали татуировки-бабочки, и считал, что, получив помощь после жестокого обращения со стороны отчима, она никогда больше себя не порежет. Она видела вопросы в его глазах и постаралась не запаниковать.
— Катрина? — голос звучал так нежно и диссонировал с физической борьбой, которую она знала, ему приходилось вести со своим очень возбужденным телом.
Она отчаянно покачала головой.
— Не сегодня, Мейс, — сказала она, давая понять, что эта тема под запретом. — Мне просто нужно, чтобы ты трахнул меня на обещанные десять баллов и доставил удовольствие.
Это вызвало у него улыбку, на которую она так надеялась, и он понимающе кивнул.
— Это я могу. Но этот разговор еще не закончен.
Она не сомневалась, что он не оставит эту тему в покое. Но сейчас ей хотелось забыться, поэтому она прижалась к нему всем телом, перенаправив его мысли к удовольствию, которого они оба жаждали.
Мейсон лежал на огромной гостиничной кровати рядом со спящей Катриной, ее мягкое, теплое тело прижималось к нему, а он обнимал ее за талию. Будучи лучшими друзьями на протяжении двенадцати лет, они обнимались не впервые, но уж точно впервые делали это полностью обнаженными.
Это вызвало у него ухмылку. Было уже два часа ночи, и он знал, что ему пора уходить, но пока не мог заставить себя расстаться с Катриной, потому что, как только он выйдет за дверь, все будет кончено. Он никогда раньше не испытывал близости на таком уровне. Подобная связь с женщиной была чем-то большим, чем просто физическим кайфом и освобождением, которое требовалось достичь. Большим, чем просто зависимость и выброс адреналина, в погоне за которыми он провел столько лет, чтобы сдержать болезненные воспоминания о прошлом.