— Неа. И перестань дергаться.
Когда она не подчинилась, он ответил тем же, шлепнув ее по ягодицам так сильно, что она ахнула и выгнулась. Ладонь жгло от удара, а значит, у нее на заднице, скорее всего, остался отпечаток его руки — и, Господи, образ этой собственнической метки на ее бледной коже вызвал у него жесткий стояк.
Наконец она успокоилась.
— Ненавижу тебя, — сказала она с обидой в голосе.
В ее словах не было никакой горячности, но Мейсон знал, что на данный момент, по какой-то причине, он не очень-то ей нравится.
— Это я знаю, Китти-Кэт. Вот только не знаю причины.
— Я уже сказала ее тебе, — снова оживилась она. — Потому что ты засранец.
Больше она ничего не добавила, и когда они, в конце концов, добрались до «Белладжио», Катрина лежала мертвым грузом у него на плече и была нехарактерно тихой. Он решил, что она либо уснула, либо отключилась от выпитого алкоголя.
Он ошибался. Поднимаясь в тишине пустого лифта, она наконец заговорила.
— Может, сейчас уже отпустишь меня? — спросила она сквозь стиснутые зубы довольно четким голосом, давая понять, что все это время не спала. — Ты достаточно унизил меня сегодня вечером.
— Я? — недоверчиво спросил он, присев и поставив ее на ноги, а затем помог выпрямиться. Теперь они стояли лицом друг к другу, и он почувствовал возвращение прежнего раздражения. — Я пытался удержать тебя от унижения в баре!
Она вытянулась по струнке, пронзив его взглядом.
— У меня все было хорошо, пока не заявился ты и не испортил мне вечер. Я не хотела и не нуждалась в твоей помощи.
— Это полное дерьмо, — парировал он, упираясь руками в бедра и пытаясь не опускать взгляд ниже ее шеи на вздымающуюся грудь, идеально приподнятую корсетом и соблазняющую его посмотреть на ее. — Так поступают лучшие друзья, Катрина. Они следят за тем, чтобы их пьяные друзья благополучно вернулись в отель, а не уходили с каким-то незнакомцем.
Ее челюсть недоверчиво отвисла.
— Не верится, что ты только что сказал мне это. Ты такой гребаный лицемер.
Лицемер? Неужели она действительно так думала, когда он пытался быть хорошим парнем и поступать правильно? Господи, он еще ни разу не видел ее такой воинственной и злой на него. Конечно, за двенадцать лет дружбы у них случались ссоры, но ее нынешняя враждебность стала результатом недель или месяцев накопленных обид.
Не успел он потребовать объяснения по поводу лицемера, как лифт прибыл на их этаж. Как только двери открылись, она с надутым видом вышла в коридор и повернула к своему номеру. Он схватил ее за предплечье, прежде чем она успела отойти слишком далеко, и, как и в баре, ей удалось вырваться из его хватки.
Она повернулась, чтобы сказать что-то, скорее всего, грубое и резкое, отчего ее волосы рассыпались по плечам, и он воспользовался этим, сделав единственное, что мог придумать, чтобы удержать ее и не дать уйти от него или их разговора. Нравилось ей это или нет.
Мейсон импульсивно схватил ее спереди за пояс кожаных штанов. Сжав их в кулаке, дернул к себе так резко, что она споткнулась на каблуках и охнула. Ее ладони приземлились ему на грудь, позволив восстановить равновесие, но она тут же поспешно оттолкнулась от него. Ей удалось отстраниться всего на фут, потому что его хватка была сильной и безжалостной, и он не собирался ее отпускать.
— Какого черта, Мейс? — ее потрясение было таким же глубоким, как и его.
Когда он смотрел в ее широко распахнутые глаза, слишком яркие от — и он мог бы поклясться в этом — желания, он не был уверен, было ли ее удивление результатом того, что он применил к ней силу, или того, что его четыре пальца протиснулись между материалом брюк и нижней частью ее живота. Черт, костяшки пальцев касались самой нежной и шелковистой кожи, к которой он когда-либо имел удовольствие прикасаться.
Он стиснул зубы. Господи, он буквально залез ей в штаны.
Его внутренний засранец хотел сунуть пальцы чуть ниже, провести ими между ее бедер и обнаружить, какая она горячая, влажная и возбужденная. А потом пойти еще дальше, чтобы узнать насколько тугой и гладкой будет ее киска вокруг его члена, когда он погрузится в нее по самые яйца.
Выругавшись про себя и помотав головой, Мейсон изо всех сил старался вытеснить из головы непристойные образы, потому что сейчас было не время и не место. Игнорирование утолщающейся эрекции требовало не меньших усилий, и он заставил себя вернуться к насущной проблеме.
— Мы еще не закончили разговор. — Он направился к своему номеру, настолько агрессивно потащив ее за собой за пояс штанов, что она не смогла его остановить и была вынуждена идти следом. — Последние несколько месяцев тебе будто вожжа под хвост попала, и ты не покинешь мой номер, не объяснив, какого хрена происходит, и почему ты ведешь себя так иррационально, и в последнее время всегда кажешься злой или раздражительной по отношению ко мне.
Достигнув номера, Мейсон свободной рукой вытащил из кармана ключ-карту и провел магнитной полосой. Замок открылся, он распахнул дверь и втащил Катрину в номер. Как только они перешли из прихожей в маленькую гостиную, он, наконец, отпустил ее.
Девушка быстро отошла, а затем повернулась к нему лицом. Рядом с диваном горела лампа, а шторы на окнах от пола до потолка, откуда открывался вид на сверкающие огни ночного Вегаса, были распахнуты. В комнате было немного темновато, и хотя он предпочел бы больше света, в данный момент это не было приоритетом. Приоритетом была она, и он отказался быть первым, кто прервет их игру в гляделки и даст ей преимущество.
Катрина слегка приподняла подбородок, лицо снова приобрело суровое и разозленное выражение. В этих кожаных штанах, с фиолетовыми кончиками на волосах и татуировками на руке она выглядела как крутая девчонка, — образ, которому, как ей хотелось думать, верил внешний мир. Но, несмотря на ее теперешнюю вспыльчивость, Мейсон напомнил себе, что под этой упрямой и вызывающей внешностью скрывалась самая нежная и уязвимая девушка, которую он знал. Она пережила адское детство, перенесла боль, которая проникала в душу и превращала большинство в таких же извращенных и испорченных людей, как и он.
Но не его Китти-Кэт. Она всегда была его якорем, единственным человеком, который сохранял его баланс и устойчивость, когда ему казалось, что он теряет контроль над жизнью. Она спасала его задницу больше раз, чем он мог сосчитать. Возможно, настала его очередь ответить тем же, попытаться проявить терпение и понимание — две вещи, которые, как он признавал, никогда не давались ему легко.
Если не считать плотно сжатых губ Катрины и исходящей от нее энергии раздражения и нервозности, она, похоже, не нуждалась в его сочувствии. Нет, она выглядела так, будто была готова к нецивилизованной перебранке с ним.
Если ей хотелось разыграть карту именно так, он бы устроил словесную перебранку, которой она так ждала. Он знал, как жать, жать и жать на ее кнопки. Она не выйдет из номера до тех пор, пока он не выбьет из-под нее эту чертову вожжу, и они не выяснят все, что происходит между ними.
Поскольку она, казалось, не была склонна начать разговор первой, он взял дело в свои руки.
— Что ты имела в виду, назвав меня лицемером? — спросил он, желая знать, чем заслужил такое не слишком лестное прозвище.
— Гребаным лицемером, — поправила она. — Потому что ты такой. Ты так обеспокоен моим уходом с незнакомцем…
— Потому что ты пьяна, — оборвал он ее, хотя знал, что это оправдание — лишь часть правды.
Наблюдая за ней, танцующей на барной стойке, такой гибкой, соблазнительной и сексуальной (чего она никогда не делала раньше), в то время как другие мужчины жаждали ее, стало еще одним очень сильным мотивирующим фактором для его опрометчивых действий.
— К твоему сведению, я не пьяна. Даже близко.
Она скрестила руки под грудью, снова соблазняя его перевести взгляд на приподнятые над корсетом полукружия.
Черт, ему хотелось сорвать с нее топ и освободить ее великолепные сиськи, чтобы сжать их ладонями и взять в рот.
— За два часа я выпила два шота, — продолжала она, не обращая внимания на его порочные мысли и блуждающий взгляд. — Поэтому, если я решу забраться на стойку, танцевать и трясти задницей, это мой выбор, а не твой. И если я решу уйти с каким-нибудь горячим парнем и трахаться с ним до потери сознания… над чем я раздумывала, поскольку выбор из нетерпеливых мужчин был столь велик, опять же, я — взрослая женщина, и это мое решение, — сказала она тоном, призванным спровоцировать его.
О, да, она пылала от ярости, а он все еще пытался преодолеть сбивающую с толку картину ее ухода с парнем, с которым она хотела трахаться до потери сознания.
Его внутренности скрутило что-то очень похожее на ревность, и ему это не понравилось. Ни капельки.
— Я просто не хочу, чтобы ты сделала то, о чем потом пожалеешь.
Господи, когда он успел стать таким проклятым лжецом? И когда ее сексуальная жизнь и то, с кем она решила переспать, стали его заботой?
— О, боже, — сказала она недоверчиво. — Разве не ты сказал мне во время полета сюда, что я слишком дерганая и не знаю, как веселиться? И разве не ты упомянул то, что я уже давно не трахалась и мне следует воспользоваться Городом грехов, найти себе кого-нибудь на ночь и трахнуть его во всех позах Камасутры?
Он ощетинился от досады и раздражения, потому что каким-то образом она перевернула его слова и теперь намеренно нажимала на его кнопки.
— Я никогда такого не говорил, — горячо возразил он, приближаясь к ней.
— Не суть. Смысл все тот же, — сказала она, небрежно отмахнувшись от него. — И я не знаю, почему ты так беспокоишься о том, кого я могу или не могу трахать, когда сам был на пути к тому, чтобы переспать с первой женщиной, попавшейся тебе в «Гадком койоте»!
Подойдя ближе, он увидел, как в ее чертах промелькнули две отчетливые эмоции: обида, за которой быстро последовала…