— Ты над чем задумался, Вахтанг? — спросил Юсуп, пододвигая к Тулашвили дымящуюся тарелку. — Как можно так думать, когда рядом мохракули! Будем кушать, будем и говорить. Зачем же ты пригнал своего скакуна, Вахтанг?
Тулашвили обо всем рассказал. Он даже попытался нарисовать словесный портрет человека, появившегося на той стороне. Хмуря брови, Юсуп вспоминал дружков Хусейна. Много их было у него, да и воды с тех пор утекло немало… Не так-то просто опознать человека, да еще с чужих слов. Вот если бы самому на него взглянуть!
— Я за тем и приехал! — обрадовался Вахтанг. — Сможешь оставить отару? Есть на кого?..
…Они ехали в сумерках. Лошади сами находили тропу, уверенно ставили ногу. У Юсупа конь был не хуже пограничного: вынослив, чуток, привычен к горам. В полночь были уже на месте. Коней привязали у подножия скалы, а сами вскарабкались на ее вершину. В густой темени приходилось все делать на ощупь и полагаться на слух. Тишина заполняла ущелье, разливалась по склонам и горному хребту, от нее звенело в ушах.
Они залегли среди беспорядочного нагромождения каменных глыб. Здесь, за этими валунами, им предстояло провести всю ночь.
Было свежо, даже прохладно, сюда тоже доставало дыхание далеких ледников. Юсуп терпеливо молчал, хотя говорить с Вахтангом ему очень хотелось. Они, конечно, не ровесники, Вахтангу он в отцы годился. И потом Вахтанг — офицер, образованный, институт окончил. А Юсуп? Пастух, грамотешки никакой.
Однажды Вахтанг ему подробно рассказал о себе, своем отце. Отец у него тоже был неграмотным, как и Юсуп. Жил в деревне. Потом, еще мальчишкой, перебрался в Тифлис, нашел себе работу. Подрос — вспыхнула первая мировая война, услали на фронт. К счастью, уцелел, домой живым вернулся. А после революции родился Вахтанг. У него жизнь уже по-иному пошла. Окончил среднюю школу, поступил в политехнический институт: хотел выучиться на маркшейдера, чтобы вести горные разработки. Ной и Ираклий, его младшие братья, тоже учились. Был бы старый Иосиф отцом трех инженеров, если бы снова не началась война. Сыновья в первые же дни стали солдатами, Ной сражался под Сталинградом и там геройски погиб. Вахтанг командовал минометным взводом. Кончилась война — вернулся в свой политехнический, окончил с отличием. Но верх все же взяла военная косточка — попросился в погранвойска. Ираклий после войны окончил институт и сейчас строит в Кахетии оросительные каналы.
Этот, в общем-то уже давний разговор крепко сидит в душе Юсупа. Чем дольше живет он на свете, тем чаще память возвращает его в прошлое. Отчего бы это? Много свободного времени? Плохо спится по ночам? Или просто очень полезно путешествовать по прожитой жизни?
2
Тропа жмется к каменистым выступам, петляет над пропастью. Склоны здесь очень круты — почва еле держится на них. Но ранней весной зеленеет трава. Распластав на камнях обожженные солнцем и ветром корни, шумит дикий орех. И повсюду ярким фиолетовым пламенем полыхает олеандр — сейчас пора его цветения. Живых фиолетовых клумб здесь много. Горы словно берегут их для людей, редких в этих краях. Они дарят цветы пастухам, не боящимся заоблачных высот, извечным путникам — геологам, и еще солдатам, стерегущим границу.
Все, что ни случается здесь, горы видят и слышат: и внезапные вспышки ракет в ночи, и отдающиеся эхом голоса, то властные, то тревожные, и яростный лай овчарок.
Старый Юсуп любит слушать горы. Восьмой десяток он их слушает. Когда-то Юсуп был быстр, непоседлив. По каким только кручам не лазил! Недосыпал, недоедал, а силы было хоть отбавляй. Хозяин похваливал: вот, мол, работник, всем нос утрет. Что значит молодость! Теперь бы ее Юсупу.
Однажды — он это хорошо помнит — все старое рухнуло, сломалось. Хозяин больше не был хозяином, земля и стада, которыми он владел, стали общими, власть перешла к народу. Юсуп спустился с гор, прислушался: о революции повсюду толкуют. Непривычное это слово — революция!
Юсуп хоть и неграмотный был, однако разобрался, что к чему.
Теперь-то он мог и в школу пойти, потом на кого угодно, хоть на инженера, попробовать выучиться. Не пошел. Стыдно казалось на четвертом десятке за парту садиться. И непривычно к тому же. Держать в руках цалды — пастушеский топорик — ему куда удобнее, нежели карандаш. Эта палочка пусть остается детям.
А дети учились — и его, и всех таких же, как он. Долгими зимними вечерами, когда Юсуп сидел дома, они вслух читали ему разные книжки. Слушал Юсуп и сравнивал: так ли сам живет? Так ли думает? Совпадало.
Приходилось и ему решать задачи — правда, не из школьного учебника, а те, что ставила перед ним сама жизнь. Решал их Юсуп почти без ошибок. А вот его знакомые, даже те, кто в молодости чему-нибудь да учился, частенько ошибались. Горы не дадут Юсупу соврать, они тоже все знают и помнят. По их тропам бывшие богатеи удирали в Турцию. Потом приходили оттуда темными ночами, тайком от пограничников, приносили с собой разное заграничное тряпье — шерсть и маркизет, шелковые шали, хромовые сапожки. Контрабандой это зовется. Деньги с людей большие брали. Хвастали перед Юсупом: дескать, вот как жить надо! И — приглашали. Не стар еще, здоров, крепок. Тропы знаешь, с завязанными глазами туда и обратно пройдешь. Годик по горам полазишь — разбогатеешь. Контрабанда — дело выгодное. Правда, опасное. Но в риске испытаешь свое счастье, авось, оно не отвернется от тебя. Вон Косоглы Хусейн, твой дружок, на контрабанде и разбогател. Даже из Европы к нему приезжают, таким он стал известным.
Косоглы Хусейн… Почти одногодки с ним, и чуть ли не под одной крышей родились. Вместе росли, в одни и те же игры играли. Ловкий был, шельмец. В горах с отвесных скал спускался. Кто думал, что безобидные юношеские забавы ему так пригодятся!
Юсуп часто слышал по ночам тревожные выстрелы. Гибли контрабандисты, гибли и пограничники. Но Хусейна пуля не брала. Он приходил и уходил. Правда, на людях показывался все реже и друзей у него становилось все меньше. Юсупа, казалось, забывать стал… Ну и бог с ним, с таким другом… Схлопочет на горной тропе пулю — значит, так ему и надо. Рано или поздно, но и он попадется — таких тоже ловят.
А Хусейн не попадался.
Высоко на склонах гор — альпийские луга. Летом выгуливаются там отары, жиреют на сочных травах колхозные овцы. Необозримые дали и тишина. По самому хребту — граница. Низенькие, сложенные из камня копцы. Они стоят так редко, что линия, образуемая ими, едва просматривается. Ее не везде уловишь глазом, зато везде почувствуешь сердцем. Пастух ни при каких обстоятельствах не перешагнет ее.
Все лето Юсуп жил на высокогорье. Он привык к тишине, безлюдью, ослепляющему блеску молний и оглушающим раскатам грома. Привык разговаривать сам с собою и с горами — с кем же еще!
— Юсуп! Юсу-уп!..
Пастух огляделся. Кто это? Или, может, почудилось? Вокруг ни души. Лишь на той стороне, за копцами, кусты отчего-то чуть шевельнулись.
— Когда-то ты легко узнавал своих друзей, — неожиданно донеслось оттуда.
— Хусейн?
— Вот видишь, Юсуп, ты и сейчас узнал меня. Не забыл все-таки. Значит, я не зря пришел к тебе.
— Ко мне?
— А к кому же еще? К пограничникам?
— Не смеши, Хусейн! Я про тебя знаю все.
— Говори, если знаешь. Или о Хусейне там наболтали уже такое, что не осмелишься сказать правду?
— Я никогда тебя не боялся, Хусейн, хотя среди моих знакомых опаснее тебя никого нет. Ты не с пустыми руками к нам ходишь.
— Когда-то ходил. И сам, и с друзьями. Контрабандистов водил. Щедро платили, вот и водил. Потом понят, что деньги и тряпки не самое главное в жизни…
Хусейн осторожно раздвинул ветви, шагнул из кустарника. Его обветрившееся, заросшее седой щетиной лицо на мгновение осветила скупая улыбка.
— Тебе трудно понять меня, Юсуп. Деньги снятся, когда в карманах гуляет ветер. А разбогатеешь — увидишь, что есть вещи и поценнее…
— Что же может быть ценнее денег?
— Свобода, Юсуп. Я нашел ее здесь, на этой стороне… И такой же судьбы желаю тебе.
— Мне? Опять смешишь меня, Хусейн?
— Я говорю серьезно. — Хусейн молитвенно сложил ладонями руки и вытянул их над головой. — Видит аллах, что не шучу.
— Тогда скажи откровенно: чего же ты хочешь?
— Чего хочу? Одного, Юсуп: видеть тебя рядом с собой. Переходи границу, и я сведу тебя с людьми, которые станут нашими лучшими друзьями. Бросай чужую страну и смело шагай ко мне. Это совсем не страшно.
— Не страшно тому, кто много ходил. Так что лучше бы тебе пересечь эту черту…
— В детстве ты был куда смелее… С каких скал спускался… И меня научил. Говорят, долг платежом красен. Так и быть, я готов оплатить свой долг… Я помогу…
Хусейн вдруг глянул вдоль хребта из-под руки и тут же исчез в кустарнике. На голубом фоне неба вырисовывались силуэты двух всадников. Приближался пограничный наряд.
Юсуп остался крепко недоволен собой. Хотел перехитрить Хусейна, заманить матерого контрабандиста на свою сторону, чтоб передать его пограничникам, да не сумел. Из самых рук, можно сказать, выскользнул. И все же на этого волка стоит поохотиться.
Пограничников, проскакавших мимо отары, Юсуп не остановил. Хусейн увидел бы и все понял. Ну а последствия легко предугадать: на новое свидание он уже не явился бы.
Надо дождаться ночи. Темень для таких встреч более благоприятна.
А ночью к Юсупу наведался сам начальник погранзаставы. Разыскал его возле отары, спросил, есть ли какие новости.
— Есть, начальник, есть…
Рассказывал Юсуп тихо, шепотом.
— Остерегайся его, начальник. Хусейн без оружия не ходит. Одного убьет, другого убьет. Голыми руками такого не возьмешь. Хитрить надо.
— Может быть, ты знаешь, как хитрить?
— Знаю, товарищ начальник. Много думал… Солдат пришлешь?
Двое суток возле Юсупа дежурили пограничники, хорошо замаскировавшись среди камней. Можно было пройти совсем рядом и не заметить. В конце вторых суток, перед сумерками, Хусейн опять выбрался из кустарника.