— Сына провожаете? — спросил капитан.
— Так точно! — ответил тот с явной поспешностью.
— Куда же? — капитан с ног до головы оглядел Валерия. — В погранвойска, конечно?
— Никак нет, — проговорил Валерий и замялся. — Я очень хотел, но в военкомате по-иному решили. Сказали, что воинская служба везде почетна.
— Мне тоже в свое время так сказали, — с нескрываемым сочувствием проговорил капитан. — Но на границе служил мой старший брат, и я считал своим долгом прийти к нему на смену. Толково объяснил это комиссии. И, как видишь, помогло. Может, еще попробуешь? Да и я похлопочу. Кстати, у меня в команде образовалась одна вакансия — заболел призывник. Вместо него согласен, если разрешат?
— Еще бы!..
Военкома они уговаривали вместе. И уговорили.
2
Мечта… Как прекрасно, когда она сбывается. Четверть века назад точно такая же мечта не давала покоя старшему Самохвалову. Василий Григорьевич родился и рос в Калаче — городишке, расположенном неподалеку от Воронежа. До войны он успел закончить семилетку, вместе со своими закадычными дружками уже прикидывал, куда податься дальше, какой в жизни путь выбрать. Желания были разные. Одним хотелось водить поезда — составы грохотали рядом, других неудержимо влекло на завод, к станкам и машинам. Василий же подумывал о своем — службе на границе. Запоем читал книги о пограничниках, пересмотрел все фильмы о них. Увлекся настолько, что порой и себя представлял на посту у красно-зеленого столба, увенчанного государственным гербом. С трехлинейкой на ремне. С четвероногим другом, сторожко слушающим тишину.
Однажды Василий увидел в «Комсомольской правде» большой, почти на всю страницу очерк о знаменитом пограничнике. Присел к столу, зачитался. Отец топил в доме печь и вроде бы не обращал ни на сына, ни на лежавшую перед ним газету никакого внимания. И вдруг, подбросив в огонь дровишек, захлопнул дверцу топки, подсел к сыну. Долго заглядывал через плечо, водрузив на нос очки, потом спросил:
— О Карацупе?
— Да, папа…
— Интересно?
— Еще как!
— Ну, а сам пошел бы охранять границу?
— Спрашиваешь!
— Ну, ну… Прицеливайся… Может, со временем и про тебя напечатают. Будет что на радостях мне почитать.
— Так уж и напечатают, — засмущался Василий.
— А отчего бы и нет? — весело подмигнул ему отец. — Научишься ловить лазутчиков, как Никита Карацупа, — и к тебе писатели пожалуют. Очень даже возможно… Ну, а прицел, говорю, берешь правильный. Одобряю…
Начавшаяся вскоре война распорядилась иначе, она разом, в один день, перечеркнула все планы Василия. Кто был постарше, тут же на фронт ушел, а старые да малые эвакуировались в тыл. Василий остался в колхозе. Пахал, бороновал, сеял, косил… На третий год войны принесли и ему из военкомата повестку. После короткой подготовки вместе с другими новобранцами Василия отправили на фронт. Зачислили в подразделение связи. И вот первые бои, первые тяжелые испытания. Молодой солдат с честью выдержал их. Тысячи километров прошел Василий трудными фронтовыми дорогами, не раз смотрел смерти в лицо. Но все вынес, все преодолел. Войну он закончил в Кенигсберге.
На следующий день после Победы Самохвалов подал репорт с просьбой направить его для дальнейшего прохождения службы на границу. Так он оказался в Бресте. Сколько поездов, следовавших через границу, встретил и проводил он с той далекой поры! Сколько раз в качестве пограничного контролера представал он перед пассажирами — советскими и иностранными, и своим мягким, спокойным, требовательным голосом произносил: «Граждане, прошу предъявить документы». Это же скажет он и завтра, но, наверное, без обычного, свойственного ему, спокойствия. Завтра Василий Григорьевич не сможет не волноваться, ведь рядом с ним будет его сын.
3
Когда же все-таки началась стажировка Валерия у старейшего контролера КПП, его отца? В тот ли день, когда они оба по назначенному штабом наряду отправились на службу к загранпоездам? А быть может, намного раньше?
До поры до времени отец не считал нужным посвящать сына в свои служебные дела. Мал был. А подрос — стал рассказывать ему кое-какие пограничные истории. Благо, сочинять их не требовалось, жизнь пограничного КПП полна всевозможных случаев, занятнее и поучительнее которых не придумаешь. Так что мальчишеское любопытство находило в них полное удовлетворение.
Но самые серьезные беседы начались у Василия Григорьевича с сыном, когда тот окончил среднюю школу. Обстоятельно напутствовал отец Валерия, провожая его на срочную службу. А вернулся сын с заставы, посоветовал идти на КПП.
Охранять главные ворота государства не легко и не просто, тут многое знать и уметь надо. Валерии начал с учебы — поехал в школу прапорщиков. Ну а вот сейчас ему предстояло свои знания подкрепить практикой, набраться у сослуживцев опыта, пополнить свой прежний багаж.
— Видишь, Валера, как у нас с тобой ладно получается, — сказал Василий Григорьевич, встав из-за стола. — Один приходит, а другой уходит. Как у часовых на посту. Смена по уставу…
Василий Григорьевич неторопливо, из угла в угол прошелся по комнате и пристально посмотрел на озадаченного такой новостью сына. Была она для него слишком неожиданной.
— Ты о чем, папа? Неужели в запас собрался?
— Собрался. Приказ уже у полковника, на подписи, отчего ж теперь не сказать… Я ведь раньше почему это дело притормаживал? Уж очень хотелось мне, чтоб наша фамилия в списках части всегда числилась. Без всякого перерыва. Самохвалов вроде бы ушел и не ушел. Он — в строю и в том же самом звании. Прапорщик. А мне пора. Годы свое берут.
— Но ты же на здоровье никогда не жаловался!
— А что мне было жаловаться? Не солдатское это дело.
— Ну а медицина? Она как?
— Медицина-то шлагбаум и поставила. Со зрением, говорит, у тебя худо, нужных процентов недостает… Да я и сам это чувствую. У пограничника какой должен быть глаз? Что у орла! Взял, скажем, для проверки у загрантуриста паспорт, раскрыл — и не просто прочел написанное, а точно через микроскоп исследовал. Каждую буковку, каждую цифирку. Штампы, печати и прочее. Нет ли какой подделки? Ну а когда в глазах всякие там завитушки начинают мелькать, а то и двоиться-троиться все — это уже не дело. Тут прямо надо сказать себе: «Слезай, браток, приехали. Уступи свое место другому, кто помоложе».
— И ты уже сказал? И не только себе?
— Сказал. С полковником у меня весьма обстоятельный разговор был. Расспросил он обо всем: о выслуге, здоровье, семейных делах. Семью, говорит, твою я знаю, там у тебя полный порядок. Сын — солдат. Дочери в институте учатся. Потом спросил, готов ли я к увольнению внутренне… Психологически то есть… Сказал ему — да, хотя сердце так и защемило… Ты должен понять это. Совсем не легко оставить службу… Когда я начинал, тебя еще на свете не было. А теперь вон какой! Тебе и сдам свой пост… Ты справишься…
Валерию приятно было слышать эти слова, хотя он и понимал, что на одну доску с отцом ему становиться еще рано. Пройдут годы, наберется опыта, житейской мудрости, вот тогда будет вправе говорить с ним о профессиональных делах на равных. А пока надо прислушиваться ко всему, что он говорит.
— Отец, давно ты мне не рассказывал никаких историй. Пока я был в армии да на учебе, немало, наверное, произошло интересного.
— Что ж, можно и рассказать.
Вспомнить Василию Григорьевичу, конечно, было что.
— Когда я начинал пограничную службу, ко мне прикрепили наставников, — начал он, усаживаясь поудобнее, зная, что разговор предстоит длинный. — Присматривался к ним, что и как делают. Вроде бы и особой хитрости не проявляли, а все-таки.
Возьмем, к примеру, товарняки. Их ведь тоже надо тщательно осматривать, а как? Где и что в них искать? Товарные вагоны, как тебе известно, бывают разные: теплушки, пульманы, цистерны, открытые платформы и прочее. И в каждом вагоне найдутся укромные местечки, нарушители границы знают их не хуже железнодорожников. Тем более должны знать мы… И внутри, и снаружи, и на крыше, и под полом, за тормозными устройствами. Словом, везде приходится шарить. К концу смены ноют руки, ломит поясницу. Зато душа спокойна, совесть чиста, знаешь, что на границе порядок.
Они ведь, эти самые контрабандисты, до чего только и не додумываются. Ходил одно время в составе пассажирского загранпоезда отопительный вагон. Людей в нем, понятное дело, не возили, не к этому был приспособлен. Вместо купе посреди вагона топка и большой котел, до краев наполненный водой. Казалось бы, что тут осматривать? Но решил как-то проверить, смастерил довольно вместительный черпачок, нечто вроде рыбацкого подсачка. И, представь себе, ненапрасно. Запускаю щуп на самое дно, пробую, нет ли там каких посторонних предметов, и вдруг чувствую — поддел что-то. Я сразу же за черпак и туда. Выуживаю натуральную консервную банку, да не с чем-нибудь, а с паюсной икрой. Еще раз зачерпнул — опять икорка. Ну, и так далее. Короче говоря, за ту рыбалку выловил около сотни баночек. Спрашиваю у кочегаров: «Какая же это севрюга столько икры вам наметала?» Переминаются с ноги на ногу, посматривают друг на друга и словно из того самого котла в рот воды набрали. «Ваша?», — говорю. Опять молчат. Только все заметнее бледнеют. «Ну, ежели не ваша, стало быть, бесхозная, придется ее оприходовать. В доход государству пойдет, продукт очень ценный. А за попытку провезти контрабанду будете ответ держать…»
— Забавная история, — улыбнулся Валерий. — Чего только не бывает.
— Бывает все… И запомни: контрабанду обычно находишь там, где ее меньше всего ждешь… Вот еще случай. Наряд осматривал пассажирский вагон. Заглянул старший наряда, сержант, в вентиляционный люк, а он заткнут бумагой. Вытащил — ничего особенного, клок газеты. Вроде можно было бы со спокойной душой идти дальше. Однако сержант наш излишней доверчивостью не страдал. Кто бы это стал просто так, ни с того ни с сего, закупоривать люк? Зачем, для какой надобности? Помешала вентиляция?.. Чепуха какая-то! Заглянул сержант в тот люк еще раз. Странно: затычку вынул, а все равно никакого просвета, сплошная темень. Полез рукой. Пальцы опять на что-то наткнулись. Тоже бумага, но, чувствуется, совсем иного сорта, хрустящая. Уж не ассигнации ли? Пришлось повыше засучить рукава и забраться еще глубже. И вот из люка, словно из рога изобилия, посыпались новенькие красненькие купюры. Кружась в воздухе, они неспешно опускались на пол, устилая ковровую дорожку у ног сержанта.