— Пограничник я, можно сказать, ночной, — шутит Кашманов, — обычно выхожу на участок, когда темным-темно… Поначалу трудно было, потом привык, втянулся, будто так и надо. И ночь уже вроде как не ночь. Дадут выходной — до утра не заснешь. Ночи тут особенные, темнища — в двух шагах человека не видно. Вдобавок места низкие: болота да кустарники… Но получается вроде бы надежно. Настоящих нарушителей, правда, ловить мне пока не доводилось, а вот тех, что посылают с учебной целью, засекал.
— Его уже столько раз поощряли! — сообщает капитан Олейняк, дополняя не слишком разговорчивого сержанта. — Лучше всех руководит пограничными нарядами. Специалист второго класса. Готовится сдать экзамен на первый. Кроме того, своего помощника, ефрейтора Василенко, на классность обучает, теорию с ним штурмует…
4
Ночь на границе прошла спокойно, ничего не случилось. На рассвете Олейняк выслал дозорных проверить контрольно-следовую полосу. Сам же засобирался в тыл, к своим добровольным помощникам.
— Конечно, понимаю, — говорит Олейняк, выходя на крыльцо, — вам хочется увидеть заставу, так сказать, в чрезвычайной ситуации. — Он помолчал, удерживая на лице лукавую улыбку. — Скажем, наряд, осматривая КСП, вдруг замечает след лазутчика. Я поднимаю заставу «В ружье», выбрасываю на линию границы прикрытие, ставлю задачу поисковой группе и добровольной народной дружине, докладываю в штаб отряда… И пошло… Короче говоря, у вас на глазах развертывается настоящая пограничная операция. Однако нас больше всего устраивает отсутствие всяких происшествий. Главное в нашей службе — труд. Ежечасный, каждодневный, лишенный внешнего эффекта. Труд, требующий отдачи всех сил. Не только физических, но и духовных. Каких больше — определить невозможно.
Олейняк с минуту помолчал, вспоминая что-то, видимо уже далекое, и, слегка щурясь под лучами всходившего солнца, продолжал:
— Я ведь за свои девять пограничных лет повидал всякое. Где только и не служил! Начинал в Заполярье. А дальше — Средняя Азия, Закавказье, Карпаты… География довольно обширная. И повсюду жизнь моя и моих солдат состояла из ратных, трудовых будней, внешне так схожих… Те же ночные бдения, бесконечные хождения по одним и тем же тропам, скрупулезное исследование местности. Человеку постороннему, не пограничнику, это может показаться ужасно однообразным и скучным, но мы, представьте себе, не скучали. Каждый выход на границу становился очередным испытанием. И если иной раз что-то не получилось, в чем-то сплоховал — в душе такое недовольство самим собой разыгрывалось, что потом, в следующий раз, откуда только и ловкость, и черт знает какие силы брались!
Помню, стажировался в Талышских горах. Однажды ночью меня, курсанта, начальник заставы послал проверить, как несут службу наряды. Ночи в горных ущельях знаете какие темнющие? А что там за тропы? Узенькие, крутые, скользкие, камень на камне. И — то вверх, то вниз… Напарником со мной пошел повар — он хоть и знал участок лучше меня, новичка на этой заставе, но по ночам на границу ходил редко. Вот мы и отправились. Видимость — нулевая. Шагаешь все время на ощупь. Камни. Скользко. И то он сорвется с тропы, то я. Вскочишь, разотрешь ладонью ушибленное место и топаешь дальше. Пока весь участок обошли — синяков понаставили. Конечно, меня заело: все ходят, и ничего, а я что — хуже всех, что ли? Малость отдохнул и снова на границу, теперь уже днем. Потом еще и еще. И до того здорово участок изучил, что мог уже с завязанными глазами с фланга на фланг пройти. Вот как на границе бывает. Чем не романтика!
За недалекой рощицей, высветленной робкими утренними лучами, послышался шум «газика». Капитан быстро обернулся и обрадованно сказал:
— Возвращаются с проверки КСП… Значит, все в порядке… Так и должно быть. — Он вдруг пристально посмотрел на меня и с какой-то затаенной в глазах грустью улыбнулся: — А знаете, происшествие у нас все же случилось. Я ведь до самого утра домой не уходил: высылал и встречал наряды, проверял службу. На рассвете решил малость прикорнуть. И только примостился на диване, только глаза сомкнул, сразу вроде бы подходит ко мне наш дежурный и осторожно толкает рукой в плечо: «Товарищ капитан, а товарищ капитан!» Я, понятное дело, моментально вскочил, спрашиваю: «Что случилось?» — «Вам, — докладывает он, — звонят с границы, старший наряда». — «По какому вопросу звонит?» — «Да он вам все сам скажет». Ну, я мигом к аппарату, слышу в трубке: «Товарищ капитан, только что задержали нарушителя. Из-за Буга шел». Уточняю, что за нарушитель. «Странный какой-то, товарищ капитан… Такие мне еще не попадались. Дело в том, что нас он не то, что не избегал, но даже сам искал. Когда его окликнули — навстречу бросился, чуть ли не обнимать стал». Велю старшему толково доложить, кого же он все-таки задержал. И что же, вы думаете, слышу? «Задержанный очень похож на вас, товарищ капитан. Точная копия». — «Фамилию спросили?» — «Да фамилия у него тоже ваша». — «А имя?» — «Зовут его Гавтон. Идет откуда-то издалека, и очень давно идет, еще с войны». — «Так это же мой отец!» — закричал я и проснулся, а самого аж в жар бросило. Вот ведь какие у меня сны бывают…
«Газик» тем временем подкатил к воротам и остановился.
— Ну, поехали. Командир добровольной дружины ждет нас в поселковом Совете. Это начальник моего второго эшелона. Боевой парень. И ребят себе подобрал таких же. Запас нашей прочности!..
Дружину возглавляет Анатолий Пархомук, рабочий местного промкомбината. В пути капитан рассказывает о нем так подробно, так обстоятельно, будто Пархомук — его солдат. Да оно, в сущности, так и есть. Дружинники любят называть себя пограничниками. «Мы — те же солдаты, — с гордостью говорят они, — только без погон».
Вот уже пять лет как Анатолий пришел со срочной. Служил в артиллерийских частях. Узнать в нем недавнего военного человека легко — все та же отменная выправка, быстрота и четкость движений, скупые, обязательные слова: «Никак нет»… «Так точно»… «Слушаюсь»… Без этих уставных фраз разговор не обходится. Анатолий родился и вырос близ границы, здесь же, в этих местах. Еще мальчишкой бегал к пограничникам. В школе вступил в отряд ЮДП. Поначалу надо было кое-чему научиться: с заставы приходили солдаты, рассказывали, как распознать нарушителей, что делать, если на границе тревога, как вести себя при встрече с подозрительным человеком. Со временем отряду стали и кое-что поручать: патрулирование на людных дорогах, в населенных пунктах, дежурство на железнодорожных станциях.
— С тех пор так и пошло, — рассказывает Пархомук. — Мы переходили из класса в класс, росли, мужали. Старшие делились с младшими своим «пограничным» опытом, готовили себе замену. После выпускных экзаменов у каждого была своя дорога: кто в институт, кто на производство, а кто и в армию. Но многие ребята вернулись с военной службы и — опять к нам. Так что сейчас наша дружина состоит в основном из бывших членов отряда ЮДП. Это очень хорошо. Взаимопонимание полное. Посылаю, скажем, патрулировать, ставлю задачу — никаких тебе вопросов, каждому все ясно. Начальником штаба у нас Анатолий Продюх. Среднюю школу вместе окончили, на промкомбинате тоже вместе трудимся, в комсомольско-молодежной бригаде… Или возьмем Виктора Пучкина. С пограничниками можно сказать со дня своего рождения дружит — отец его всю жизнь служил на заставе, сверхсрочно, старшиной. Уж кто-кто, а Виктор границу знает. Самые сложные задания поручаем ему. Нашему штабу ДНД поселковый Совет отвел отдельную комнату. Она просторная, уютная, здесь можно собрать всю дружину. Ребята приходят сюда не только на занятия, но и справиться об обстановке, узнать, когда в очередной раз дежурить, уточнить сигналы для сбора по тревоге. У каждого масса своих дел и забот, однако для границы времени не жалеем. Ведь все наши дома окнами на границу смотрят…
Прощаясь, Пархомук условливается с начальником заставы о новой встрече. Оказывается, его отчет недавно слушали на исполкоме поселкового Совета, кое-какие рекомендации высказали. Надо все обмозговать вместе, не тянуть с этим, дело-то срочное…
— Хорошо, все продумаем, — обещает ему Олейняк, пожимая на прощание руку.
…Дорога бежит параллельно с границей из одного населенного пункта в другой, по всему ближнему тылу заставы. Олейняка здесь знают, останавливаясь у обочины, люди приветливо кивают ему, а заодно и приглядываются к выражению его лица: не тревога ли?
— Слыхали, как Пархомук сказал? — оборачивается с переднего сиденья капитан. — Все дома окнами на границу смотрят! Хорошо сказал: и образно, и верно…
Дорога впереди раздвоилась, и капитан приказал шоферу ехать направо.
— Навестим Сашу Вакулича, нашего самого юного помощника… Из отряда ЮДП… Саша — сын стрелочницы, живет с мамой в одном из станционных зданий. Его окна тоже смотрят на границу. А от станции до Буга рукой подать…
Дом, в котором живут Вакуличи, — добротный, из красного кирпича. По одну сторону — перрон, железнодорожные пути, по другую — тенистый палисадник, пологий спуск к реке. Кусты ольхи, акация, верба. Над берегом, укрывшемся за этими зарослями, кудрявятся шапки дубов-исполинов. Саша видит их из своей уютной квартирки. А еще видит он светло-бурую ленту контрольно-следовой полосы и лежащую рядом с ней неширокую дорогу. Саша хорошо знает, что по этому проселку ходят и ездят только пограничники и что появляться там никому другому нельзя.
Однажды рано утром он собирался в школу. Позавтракал, положил в ранец учебники и тетрадки (Саша учился в четвертом классе) и, повязав пионерский галстук, подошел к гардеробу со встроенным в дверцу зеркалом. Надо же поглядеть на себя перед школой. В это зеркало он видел и все то, что находилось у него за спиной: распахнутое окно, часть палисадника, разросшуюся внизу рощу и даже небольшой отрезок пограничной следовой полосы. Он невольно загляделся на отражение в зеркале и вдруг заметил, как из кустов выбрался какой-то человек и зашагал прямо через следовую полосу. Был он в штатском. Саша резко повернулся к окну. Нет-нет, ему не показалось, там действительно кто-то шел. Кто же? Неужели нарушитель? Здесь-то и ходить больше некому!