— В районе озер, — сказал Самородов, — вероятна выброска вражеских парашютистов. Командир полка приказал нам быть начеку. Вас назначаю в засаду. Расположитесь у стыка тропы с проселочной дорогой. — Капитан показал это место на схеме. — Прослушивайте небо и землю, ловите все подозрительные звуки — гул моторов, шорохи шагов. Парашютистов подпустите к себе как можно ближе. Вы. Авдонин, окликните их по-немецки. Поскольку связь с укрывшейся в здешних лесах шпионско-диверсионной группой у шефа абверкоманды сейчас отсутствует, он наверняка отправит своих посланцев без пароля, так сказать в свободный поиск… Приняв вас за своих, лазутчики обрадуются удаче, поинтересуются, есть ли в лесу еще немцы. Ориентируйтесь по обстановке. В конце концов предложите им свои услуги: согласитесь проводить к гауптману Шустеру. Назовите именно эту фамилию, она не случайна. Оружие у них следует отобрать — таково, мол, личное указание гауптмана. Конвоировать по тропе.
— А как быть в случае побега? — спросил сержант. — Оружие применять?
— Они нужны нам живыми, товарищ Авдонин. От этого будет зависеть ход всей операции по поиску и ликвидации группы гауптмана Шустера.
— Ну, а все-таки? Вдруг пронюхают, что мы не фрицы, и в кусты…
— Тогда по следу. И чтоб ни один не ушел.
Сержанту оставалось выяснить последнее.
— Они к нам как… в какой форме пожалуют? В чьих мундирах?
— Скорее всего в наших. С целью маскировки… Одним словом, ушки держите на макушке. Да и рот без нужды не открывайте. Вы, Опара, вообще… Для вас молчание — золото.
— А як же, товарищ капитан? Можно мне хоть «хальт» крикнуть. У меня це получится.
— Ну, «хальт» еще можно… И то только раз, — предупредил капитан.
По тропе они шагали друг за другом, как и положено в наряде. Впереди шел Опара. Он уже бывал на Озерной и знал, что в километре от поляны находится болото. Переправиться через него было немыслимо, и пограничники сколотили настил из бревен, приладили перильца, чтоб в темноте не сорваться в бочаг. Дальше тропа взбиралась на холм, поросший молодым сосняком, и, выпрямившись словно стрела, устремлялась к опушке.
Ефрейтор на ходу прикидывал, как они будут сопровождать германских парашютистов, в каком месте, если те заподозрят что-то неладное, возможен побег. Лично он рискнул бы показать своим конвоирам пятки в двух местах — на подступах к болоту, где по обе стороны Озерной густые кустарники, и на спуске с холма, в сосняке, — а на остальных участках тропы мгновенно скрыться с глаз невозможно. Значит, особенно собранным надо быть у холма и перед болотом, внушал себе Опара. В сущности, в нем жила давнишняя привычка — заранее все рассчитывать и прикидывать. Научился этому еще до войны во время службы на границе. Правда, за год службы ни одна из предварительных прикидок ему так и не пригодилась. Можно было подумать, что лазутчики просто не осмеливаются переходить границу на том участке, который охранял Опара. Возможно, и здесь, в лесу, вообще в эту ночь ничего не случится.
Бронзовые стволы сосен уже потонули в сумраке, и только их высокие кроны все еще проступали на фоне потускневшего, с редкими, пугливо мерцающими звездами неба. Там, наверху, погуливал ветерок, внизу же было тихо. Тропу Опара не столько видел, сколько угадывал, и ногу старался ставить плотно и мягко, чтобы ненароком не поддеть словно железные прутья корневищ, выпирающие из земли. И все же башмаки, которые были не по ноге, нет-нет да и подводили его. В одном месте ефрейтор так мощно зацепил распластавшийся по земле корень, что едва устоял на ногах и, не выдержав, чертыхнулся. «Осторожнее, товарищ ефрейтор, — услышал он недовольный шепот старшего, — и потише».
Спешить нужды не было, в срок, установленный начальником заставы, они укладывались. Там, у озер, еще никого не должно быть — характерного, подвывающего гула двухмоторного «юнкерса» над лесом они пока не слышали. Вероятнее всего, «гости» прибудут за полночь, ближе к рассвету.
Гул, высокий и вначале почти неуловимый, невнятный, донесся до слуха, едва пограничники расположились на стыке тропы и проселочной дороги. Он постепенно нарастал, наплывая из-за озер, как раз оттуда, откуда и следовало его ожидать.
— О це они, — тихо проговорил Опара, напряженно вслушиваясь. — Точно, товарищ сержант, це они, — повторил он уже с большей уверенностью. — Як есть на нас летят…
— Слышу! — коротко отозвался Авдонин.
Они лежали в высокой некошеной траве и, приподняв головы и затаив дыхание, всматривались и вслушивались. По звуку, растекавшемуся над лесом, определили, что самолет, если только он не изменит курса, пройдет как раз над проселком и его можно будет разглядеть. Но уверенно нараставший гул вдруг стал удаляться в сторону и куда-то за озера. Пограничники переглянулись. Опара не рискнул больше беспокоить сержанта, так как мог схлопотать замечание за отвлекающие вопросы. Да сержант еще и сам толком не знал, что же с самолетом: сбросил парашютистов и ушел на запад или еще вернется? Пока Авдонин строил различные предположения, прежний звук возник снова. Теперь он плыл очень низко.
— Зашел со стороны Круглого озера, — определил сержант, чувствуя, что Опара дожидается его авторитетного заключения. — Опустился на малую высоту.
Над Круглым, свинцово темневшим слева от дороги, возникла словно привидение огромная черная птица. Ее скорость на низкой высоте казалась невероятной. Самолет пронесся над озером, затем с той же стремительностью пересек соседнее, Долгое, и круто взмыл в небо. После нового разворота он пошел уже не над озерами, а вдоль опушки.
— Следите, Опара… Пригляделся, значит, теперь сбросит, — наставлял сержант. — Именно теперь…
Самолет забрался высоко. Опаре показалось, что в небе скользнула какая-то тень. Он даже протер глаза, словно ему что-то мешало хорошо видеть. Но тень исчезла, и ефрейтор не мог ничего определенного доложить старшему. В последний раз бомбардировщик проплыл точно над ними. Моторы работали уже тише и без особого напряжения. Неужели сбросил?
Приложив ко рту ладонь, ефрейтор тихо кашлянул, чтобы привлечь внимание Авдонина.
— Дуже подозрительна тень. Над опушкой, товарищ сержант. Ясно видел…
— Одну?
— Одну.
Гул удалялся на запад и затихал. Авдонин приказал ефрейтору не спускать глаз с опушки леса справа от дороги, сам же немного прополз по обочине и залег так, чтобы наблюдать за опушкой слева и ближним берегом озера Долгое. Перешеек между озерами его не беспокоил, так как в населенный пункт наверняка не пойдут.
Рассвет, обычно ранний в первой половине июля, на этот раз словно запаздывал. Может быть, за лесом, на востоке, уже и обозначилась неширокая полоска зари, но небо там еще с вечера было затянуто темно-синими дождевыми тучами. Они громоздились тяжело и грозно, подобно горному хребту.
И все же вокруг заметно светлело. Перед уставшими за ночь глазами все четче проявлялись темно-зеленая кайма леса, серое, с заросшей колеей полотно дороги, серебристая, отшлифованная до глянца гладь озер. Очертания предметов выступали все четче и резче.
Послышались шорохи. Припав к земле, Авдонин уловил частые, равномерно повторяющиеся звуки. Да, это были чьи-то шаги. Он чуть приподнялся, предупреждая ефрейтора. И тут же на обочине дороги появился человек в армейской форме, с вещмешком за спиной. Присев и осмотревшись, он коротко взмахнул рукой. На обочину выскочил еще один в такой же военной одежде и с чемоданом. Выбравшись на дорогу и уже не оглядываясь, они зашагали рядом. Ничего не подозревая, протопали мимо, ефрейтора, замаскировавшегося в кустах, однако, едва поравнялись с сержантом, прозвучала не очень громкая, но властная команда:
— Хальт!
Оба остановились, зашарили глазами по кустам. Авдонин поднялся. Перед ним, всего в нескольких шагах, стоял офицер в полевой форме и с автоматом.
«Это они, — решил Авдонин, не отрывая глаз от переднего, свернувшего на тропу. — Тоже мне лейтенант! Откуда бы ему тут взяться в такую рань? И потом — дорожные вещи, у его спутника — даже чемодан. А что в том чемодане? Портативная рация? Главное же — самолет. Его и не видя не спутаешь с нашим…»
— Стой, — еще раз приказал Авдонин по-немецки и на всякий случай взял автомат на изготовку. — Кто идет?
Первым пришел в себя «лейтенант». Он быстро сообразил, что свой к своему обращаться на чужом языке не стал бы. Значит, им повезло.
— Свои, — произнес он отчетливо и с радостной ноткой в голосе. — И своих ищем.
— Каких своих? Судя по вашим мундирам…
— По нашим? — «Лейтенант» сдержанно хохотнул. — Но вы по ним и не судили. И слава богу… Не будем зря терять времени. В этих дебрях много наших?
— Я не знаю, много ли, но есть. Бои были жаркие, из «котлов» удалось вырваться лишь счастливчикам, — уклончиво ответил Авдонин. — Вас интересует кто-либо конкретно?
— Да.
— Кто именно?
Пауза — долгая, томительная.
— Один гауптман.
— Гауптманов в этом лесу на пальцах не сосчитать. Если хотите, чтоб я помог вам, будьте откровенны.
— Шустер.
— Это уже другое дело, — проговорил Авдонин, постепенно освоившись с обстановкой. А поначалу эта встреча вызвала в нем ощущение чего-то нереального, созданного лишь силой воображения. Трудно было поверить, что она предопределена заранее, кем-то тонко и точно рассчитана. — Если вам нужен гауптман Шустер, пойдете с нами, — добавил он. — В целях предосторожности прошу сдать оружие. Личное и строжайшее указание гауптмана.
Только теперь из кустов вышел Опара. Он приблизился к офицеру и, осмелившись сказать «битте», протянул руку к его кобуре. Тот не сопротивлялся. Более того, по собственной инициативе извлек из потайного кармана еще и крошечный браунинг, решив, что скрывать его опасно.
— Все? — спросил Авдонин. — Предупреждаю: господин гауптман наказывал нам строжайше…
— Все, все, господин унтер-офицер, — поспешил заверить «лейтенант».
Его спутник, радист, имел при себе револьвер. Опара, провернув пальцами барабан, высыпал на ладонь все семь патронов. Револьвер сунул за парусиновый ремень.