Бэзил к перспективе полета относился спокойно. Во-первых, он верил в статистику – может быть, по причине того, что в девятнадцатом веке один из его предков работал в знаменитом «Ллойде». Во-вторых, Бэзил твердо знал, что корабли иногда гибнут; может быть, по причине того, что в семнадцатом веке один из его предков утонул вместе с кораблем Ост-Индской компании. И в‐третьих, по-настоящему страшным Бэзил считал лишь ту неопределенность, которая длится неопределенно долго. В межзвездном полете все становилось ясно через несколько минут после погружения в «кротовью нору». Либо можно было и не отстегиваться, ожидая выхода, либо можно было пойти пить чай и смотреть кино, либо… Либо можно было начать стенать, переписывать завещание и сочинять мемуары – как поступил в восемнадцатом веке еще один предок Бэзила, по несчастливой случайности приговоренный к пожизненному заключению.
Хорошо быть фаталистом. А знать вдобавок свою родословную – еще лучше.
Два последних члена экипажа прибыли на корабль утром, за пару часов до старта. Как понял Бэзил, они служили на предыдущем корабле, которым командовал командир Горчаков. Врач – пожилой, степенный, полноватый поляк Лев Соколовский, похожий на доктора Дулитла из детской книжки, – Бэзилу понравился. Во всяком случае, выглядел он именно так, как должен выглядеть врач, чтобы сразу внушать доверие и успокаивать пациента. Оружейник Гюнтер Вальц (официально его должность называлась «оператор специальных систем», но этот термин никто не использовал), напротив, был молодым, улыбчивым и подвижным. Рядом с кадетами Вальц казался едва ли не их ровесником. Но командиру, очевидно, было виднее, кого привлекать в экипаж.
В рубку во время маневрирования пассажиров не пускали. Там были командир, пилот и оружейник. Где-то на своих постах находились молодой навигатор и еще более юные системщик и девочка, отвечавшая за жизнеобеспечение корабля. Ну а научная группа, включающая Ракс и Халл‐3, обосновалась в салоне. Обеденный стол был трансформирован, кресла приведены в полетное положение. Все интерьерные излишества салона – картины на стенах, механические часы (с настоящим маятником и боем!), аквариум с живыми разноцветными рыбками – все исчезло, скрылось в нишах и было зафиксировано на случай гравитационных сбоев. Над столом, превратившимся в узкий полумесяц, напоминающий приборную стойку в главной рубке, возникло изображение.
– Дамы, господа, чужие! – Старший помощник, по традиции, как и врач, находящийся в моменты маневрирования вместе с пассажирами, чуть повысил голос. Халл‐3, что-то с улыбкой втолковывающий Мэйли, замолчал и сел прямо. – Прошу проверить системы фиксации. Мы удалились от системы Земля – Луна на расстояние около полумиллиона километров, смещаясь под углом в тридцать с небольшим градусов над плоскостью эклиптики в направлении от Солнца. Как вы можете видеть на экране, корабль готовится к открытию червоточины…
С точки зрения Бэзила, на экране, показывающем рубку, ничего особенного не происходило. Валентин и Гюнтер неподвижно сидели в креслах, Мегер чуть подалась вперед, на свой пульт, руки ее были погружены в воронки пилотажных рецепторов, но она тоже казалась недвижима. Лишь юноша-навигатор, чье лицо скрывал черный шлем, медленно водил руками в воздухе – пальцы подрагивали, нажимая виртуальные кнопки.
– Последние минуты корабль стабилизируется по оси входа, – пояснил Матиас. – Видите экран перед мастер-пилотом? Она контролирует стабилизацию, исходя из данных, которые передает наш навигатор. Пусть вас не смущает его юный возраст, Алекс генетически модифицирован для этой работы, он «человек-плюс».
Бэзила юный возраст Алекса не смущал. Детей он не понимал, общаться с ними не умел, тяготясь даже общением с многочисленными племянниками и племянницами. Но себя Бэзил в семнадцатилетнем возрасте считал уже полноценной сформированной личностью с определившимися интересами, привычками и жизненными целями. Поэтому и молодежи, тем более «людям-плюс», в изначальном уважении не отказывал.
– В момент входа в «кротовью нору» вы можете ощущать легкое покалывание кожи, шум в ушах, тревожность, – продолжал Матиас. – Считается, что все эти явления носят психологический характер. Но если хотите, наш уважаемый доктор может снабдить вас успокаивающим или даже снотворным.
– Нет нужды, – проворчал Соколовский. – Молодые здоровые люди. Первый проход в червоточину только у вас, Бэзил?
– Совершенно верно.
– У вас простая, флегматичная нервная система. Никаких проблем не будет.
Бэзил подумал, что самой флегматичной нервной системой обладает как раз доктор. Поляков принято считать народом эмоциональным и даже несколько порывистым, но доктор был явным исключением из правил.
– Совершенно верно, доктор, – ответил он.
– Стабилизация завершена, – сказал Матиас. – Двигатель выходит на рабочий режим. Включен генератор Лавуа, мы формируем защитный кокон корабля…
Наверное, какие-то чертовы ученые, может быть даже британские, доказали, что подробное информирование пассажиров снижает их напряженность. Но Бэзил, напротив, начал волноваться. Да, теоретически он знал, как генератор червоточин пробивает дыру в пространстве и каким образом поле Лавуа отражает вторичную радиацию, но вот это непрерывное комментирование, пусть даже уверенным тоном… Порадует ли пассажира даже обычного надежного самолета, если пилот будет непрерывно говорить: «Мы приступаем к уборке шасси, двигатель набирает обороты…»
– Поздравляю с началом вашего первого межзвездного полета, доктор Бэзил, – внезапно сказал старпом. – Мы благополучно вошли в червоточину.
Бэзил растерянно уставился на экран. В рубке ничего не изменилось. Только с экрана перед навигатором исчезли искры звезд, теперь он был черным.
– Ожидаем данных по предполагаемой продолжительности полета, – продолжал Матиас. – О! Совсем неплохо. Всегда есть элемент случайности, но наш юный навигатор справился достойно. Через семь с небольшим суток мы войдем в пространство системы Невар. Кто-либо испытывал неприятные ощущения?
– У меня было странное чувство, – негромко сказала Ксения.
Матиас, а вслед за ним и все остальные повернулись к Третьей-вовне. Ксения действительно выглядела странно. На лбу у нее проступили капельки пота, лицо раскраснелось.
– Какое чувство? – с неподдельной тревогой спросил старший помощник.
– Я… – Ксения запнулась. – Я испытывала неуверенность в будущем, чувствовала себя… одинокой? Да, одинокой. Ненужной. Не способной что-либо изменить, избежать нежелательных событий. Напряженной. Утратившей контроль над ситуацией. У меня резко участился пульс.
– Это страх, деточка, – неожиданно сказала Мэйли. – Тебе стало страшно.
Ксения помолчала, глядя в лицо китаянке. Ответила:
– Я никогда не испытывала страха. Я знаю состояние тревоги, которую вызывает непонимание происходящего или возможная опасность. Но страх – лишь понятие. Был лишь понятием… Почему я испугалась? Реальной опасности не было.
– Страх не обязательно вызван реальной опасностью, – мягко сказал Матиас. – Он может возникнуть и просто так. Из-за невозможности влиять на происходящее, к примеру. Или из-за крайне гипотетической опасности. Это нормально.
– Вы так живете? – Ксения обвела людей взглядом. – Вы все такие?
Казалось, она искренне надеется, что случившееся с ней было исключением, признаком болезни или воздействием прохода через червоточину.
Уолр тихо захихикал. Сказал:
– Уважаемая Третья-вовне… Да, мы все такие. Добро пожаловать в мир живых!
Ян никогда не любил сено. Сушеная трава, спрессованная в тугие брикеты, пища питательная, но вкуса в ней никакого. Но сено, недорогое и легкое, было пищей не только бедняков, но и непритязательных путешественников.
В продуктовых рядах на рынке Ян поискал фермера, продающего сено с заливных лугов. Таких всегда хватало, но, попробовав пару клочков, Ян покачал головой и пошел дальше. Сено было позднескошенным, в нем оказалось полным-полно грубых деревянистых стебельков. Ни удовольствия, ни пользы…
В итоге он сторговал четыре тюка горного разнотравья, хорошо высушенного и почти приятного на вкус. Расплатился остатками денег, полученных при расчете в школе, договорился о доставке сена и налегке пошел к автобусной остановке. Транспорт ходил плохо. Сразу после перемирия реквизированные на нужды фронта машины вернулись на улицы, но теперь стали помаленьку исчезать. То ли их вновь забирали без особой огласки. То ли цены на дизель и биоспирт взлетели настолько, что мэрия предпочла сократить маршруты, а не повышать цены, вызывая всеобщее недовольство.
Сокращая путь, Ян пошел через пустые ряды, когда-то отведенные для торговли заезжим рыжим. Тоже нехороший признак. Война официально закончилась, по сути, не начавшись, а торговцы не вернулись.
Уже подходя к забору, Ян услышал возню между деревянными торговыми павильончиками. Помедлил секунду, разрываясь между осторожностью и беспокойством.
Беспокойство победило. Ян нырнул в узкий проход между павильонами.
У щелястого забора мутузились пятеро подростков. Точнее – четверо колотили одного. Ян заколебался. Это были уже не дети, а молодежь возраста средней семьи. Такие вчетвером легко затопчут взрослого. Хватит и сил, и дури в голове…
Отбивающийся от четверых противников подросток дрался молча, не призывая на помощь, хотя не увидеть Яна он никак не мог. Значит, ничего страшного. Значит, никто никого убивать не собирается, обычные молодая удаль и гонор… Ян очень постарался себя в этом убедить, и ему почти удалось. Он даже отвернулся, прежде чем понял, что все нападавшие – черные, а жертва – рыжеволосый. Отбивавшийся мальчишка держал руки у лица, блокируя удары, но не пытаясь ударить в ответ. Значит – боялся. Значит, понимал, что стоит задеть, раззадорить нападающих – и его искалечат или убьют.
Ян снова посмотрел на драчунов.
Рыжеволосый мальчишка был ему знаком. Именно он чистил ему копыта в тот день, когда Ян познакомился с Адиан.