– Пускай так, – вступила в разговор Мэйли. – Итак, мы имеем дело с очень развитой культурой, развязывающей войны в чужих мирах. Правильно?
– Вы шокированы, – сочувственно сказала Прима.
– О нет. – Китаянка грустно улыбнулась. – У Человечества был двадцатый век. Сама идея – развязать войну у соседей, чтобы получить для себя те или иные преимущества, для нас не нова. К сожалению, это наша история. Итак – неизвестная враждебная цивилизация?
– Мы не можем быть уверены в том, что это неизвестная цивилизация, – ответила Прима. – Мы не передавали членам Соглашения технологию своего привода, но поверьте – перемещение Ракс не выходит за границы ваших знаний. Устройство могли создать Халл, Феол, Ауран – и применять втайне от нас.
– И мы тоже под подозрением? – уточнил Валентин.
– Да, но вы последние, вступившие в Соглашение, – ответила Прима.
– Последние и наименее развитые, – быстро добавила Ксения. – Вероятность того, что за происходящее ответственно Человечество, – ничтожна.
Первая-вовне неодобрительно посмотрела на нее, неохотно кивнула:
– Мы даже не можем однозначно утверждать, что имеем дело с разумным врагом. Это могут быть законы природы.
Валентин скептически улыбнулся.
– Разум по своей природе чужд мирозданию, – пояснила Прима, заметив его улыбку. – Это чудовищное усложнение физических структур, концентрация материи, энергии, информации. А природа стремится к упрощению, к энтропии. Разум – аномалия, и природа может ее выправлять.
– Где происходили эти… выправления? – спросил Валентин.
– Везде. Бессистемно. Мы пытались бороться с ними, иногда нам удавалось вернуть правильный ход истории. Вы правы, опыт у нас есть.
– Но сейчас эти «выправления» локализованы в одном секторе пространства. И движутся к вам.
Первая-вовне кивнула:
– Да. И это нас тревожит. Именно поэтому в основной реальности Ракс отправил к вам Третью-вовне. Но и это не доказывает, что существует враждебный нам разум. Быть может, мы, представляя собой значительную аномалию, тем более – борющуюся с происходящим, невольно вызвали огонь на себя.
– Это возможно, – сказала Мэйли. – Вы пытались найти хоть какие-то закономерности? Даже в бессистемности может крыться система.
– Общие принципы просты, – снова переглянувшись с Ксенией, сказала Первая-вовне. – Опасность нарастает по мере распространения разумного вида в космосе. Планеты, не практикующие полетов в космос по религиозным, этическим или иным причинам, – вне опасности. Мы знаем несколько миров, чья философия прямо запрещает экспансию в космос. Они развиты, но космические исследования в них запрещены. Ракс считает, что эти миры перенесли несколько катастроф и сохранили память о них, после чего связали войны и разрушение с началом космической эры.
– Беда приходит только в открытые двери… – кивнула Мэйли. – Но как же участники Соглашения?
– Пятый уровень – это как порог, – пояснила Первая-вовне. – Миры, которые избежали военных конфликтов и смогли развиться в глобальную звездную цивилизацию, вне опасности. Причина понятна?
Мэйли посмотрела на Бэзила, потом на Валентина. Покачала головой.
– Влияние на цивилизацию, существующую в границах одной планеты или системы, практически не затрагивает остальную Вселенную. Влиять на глобальную цивилизацию – очень опасно. Есть риск навредить себе. Поэтому мы считаем, что цивилизации Соглашения вне опасности.
– Но вы сами не имеете колоний! Вы не высаживаетесь на чужие планеты! Вы стараетесь не покидать свой мир! – заметил Валентин. – Почему?
– Это лишило бы нас возможности бороться с угрозой, – сказала Прима. – Как только наша цивилизация станет глобальной – использование перемещения Ракс для выправления реальности будет смертельно опасно и для нас самих.
– То есть вы сознательно рискуете, подставляетесь, чтобы иметь возможность бороться с угрозой для других? – спросил Валентин.
– Да, – сказала Первая-вовне. – Вы считаете это глупым?
– Я считаю это удивительным, трогательным и благородным, – сказал Валентин. – Должен извиниться за необоснованные подозрения, которые у меня были, и преклониться перед вашим мужеством… если все и впрямь обстоит именно так.
Первая-вовне испытующе посмотрела на него. Кивнула:
– Я не лгу вам. Мы способны лгать, хотя Халл-один, к примеру, считают нас патологически честными. Ложь – это лишь способ подачи информации, в нем нет ничего сложного. Но мы не любим врать, поскольку любая ложь рано или поздно может быть раскрыта. И все, что я вам сейчас рассказала, – правда.
– Но не вся, – уточнил Валентин.
Прима улыбнулась – и Горчаков вдруг почувствовал, как между ним и «кисой» протянулась ниточка понимания и доверия. Он вдруг понял, что они могли бы подружиться. Не просто взаимодействовать и сотрудничать, а подружиться по-настоящему, крепко-накрепко – как с Матиасом, например.
– Конечно, командир Горчаков, – сказала Прима. – Не вся, но правда.
Она сделала шаг к стене.
– У меня есть для вас подарок, командир.
Ее протянутая рука вошла в стену – Валентин только через несколько мгновений понял, что в стене есть какой-то проем или ниша, закрытые иллюзорным изображением. Прима достала большой, но плоский пакет – если Горчакову не врали глаза, то пакет был из плотной бумаги.
– Картина, – сказала Прима. – На память.
Валентин взял пакет – тот оказался неожиданно тяжелым. Кивнул, не зная, что и сказать.
– Формально я не должна передавать в правильную реальность ничего материального, – призналась Прима. – Но вы и сами уже состоите частично из атомов нашей реальности. Вы ели и пили, вы дышали воздухом чужого мира. Возьмите маленький подарок о том, что исчезнет навсегда.
– Может быть, эта реальность останется? Вселенные раздвоятся?
Прима кивнула:
– Я буду на это надеяться, капитан. Приятно была работать с вами.
Ксения пожала ей руку – и отступила к Валентину.
– Тогда еще один вопрос, – сказал Горчаков. – Простите. Двести шесть – пять…
Прима покачала головой:
– Вас не должен тревожить этот вопрос, командир.
– Он…
– Он остается здесь, командир. – Прима опустила глаза. – Мы поговорили, и он принял мою точку зрения. Отправляйтесь на свой корабль и уходите в червоточину. Нам не стоит тянуть.
– Прима, для Феол нет никакой необходимости гибнуть.
– Сестра, какое это имеет значение? – неожиданно поддержала его Ксения.
Первая-вовне вздохнула:
– Хорошо. Он придет.
– Когда? – с подозрением спросил Валентин.
– Очень быстро, поверьте. Как только я разблокирую двери его каюты. – Прима усмехнулась.
Ян навьючил тюк на спину. Прошел несколько шагов.
Тяжело, но идти можно.
– Не стоит тянуть, – сказал он.
– Я не понимаю, что именно ты хочешь делать, – сказала Адиан. – Дети ушли, мы остались…
– Оставаться смысла нет, – сказал Ян. – У нас больше нет ни укрытия, ни запасов. Все, что осталось, мы унесем. Сидеть возле сена, жевать его с утра до ночи и медленно ослабевать? Мы пойдем, Адиан. Пойдем по следам детей. Мы не будем их сдерживать, у них останется лучшая пища. Но мы попробуем их догнать.
– А смысл? – спросила Адиан. – Если даже дойдем – ты уверен, что там, за горами, остались чистые земли?
– Ядерных зарядов было не так много, – сказал Ян. – За горами села, маленькие бедные городки, их никто не станет бомбить. И в любом случае мы попытаемся.
Он увидел, как в глазах Адиан появилась пусть не надежда, но цель.
– Ты прав. Раз уж мы выжили, то какой-то смысл в этом был. Давай попробуем. Знаешь, я буду рада увидеть Лан. Может быть, мы сохраним семью.
Ян обнял ее, на мгновение зарылся лицом в гриву волос. А потом поднял второй вьюк и помог забросить на спину.
Времени на сомнения не было, как и на нежности. Дети ушли утром, сейчас миновал полдень. До темноты надо пройти по их следам как можно больше – чтобы не было искушения вернуться к пепелищу.
Для чего-то же они выжили…
Кисть у Гюнтера была закована в прозрачный герметичный лубок, заполненный прозрачным репарационным гелем. Руку он держал чуть на излете, и при взгляде на распухшие розовые пальцы Мегер непроизвольно хмыкнула.
Гюнтер сердито и недоумевающе посмотрел на нее.
– Сосиски в стеклянной кастрюльке, – с невозмутимым лицом сказала Анна.
Гюнтер пробурчал что-то себе под нос.
– Не сердись. Это нервное, – пояснила Мегер.
– Тебя бы так приложило… – мрачно сказал оружейник.
– Зато вы единственный офицер Космофлота, который вступал в наземный огневой контакт с противником! – вставил Алекс.
Гюнтер с подозрением глянул на юного навигатора, но тот был абсолютно серьезен. Ксения, сегодня допущенная в рубку, молчала, погруженная в свои мысли, командир тоже не улыбался. Оружейник вздохнул и ответил:
– Плохо вступал.
– Что поделать, люди размякли, отвыкли воевать, – согласилась Мегер. – Но может, и неплохо, а? Учитывая историю Человечества?
Гюнтер мрачно повернулся к пульту.
– Как бы там ни было, – сказал Валентин со своего места, – какими бы мирными мы ни стали, я попрошу тебя, Гюнтер, быть наготове.
– К чему? – спросил оружейник.
– Ко всему.
Гюнтер покосился на командира, потом кивнул:
– Одна рука у меня работает. Голова тоже.
– Алекс, что у тебя с курсом? – спросил Валентин.
– Все готово, – сказал навигатор. – Мы уходим в межзвездное пространство на два световых дня. И возвращаемся. Это будет недолго.
Валентин кивнул. На экране перед ним была станция Ракс – огромная и одинокая. Рядом висел основной корабль Ракс – двадцатиметровое металлическое веретено. Захваченный в бою метеорит, очищенный от остатков камня, был уже выведен в заданную точку пространства, куда корабль вскоре переместится.
– Прощай, Прима, – сказал Валентин, включая дальнюю связь.
– Прощайте, командир Горчаков. Прощай, Третья-вовне. Прощай, экипаж «Твена», – ответила Прима. Голос Ракс был спокоен и ясен, казалось, она стоит рядом, в рубке.