— Merde, — выругался Гюнтер, отнимая ото рта серый бумажный пакет. Тот хлопнул, закрываясь и сворачиваясь в тугой шарик. Отпустил, полюбовался, как пакет плавает в воздухе — невесомость, бывшая неизменным спутником космонавтов прошлого, сейчас стала редким аттракционом, сгреб и сунул в карман комбинезона. — Прошу простить мой французский.
— Я не знал, что вы используете методы Ауран, — признался Валентин.
— Метод перемещения есть лишь метод перемещения, — ответила Ксения. Ей сдвиг дался ничуть не легче, она тяжело дышала и сжимала ладони на подлокотниках кресла. — Ракс знал его раньше Ауран. Он неприятен для большинства разумных видов… но он удобен для коротких перелетов. Сдвиг — наиболее малозаметный способ перемещения. Вторичное излучение демаскирует нас, но мы зашли со стороны звезды…
— У них есть солнечные обсерватории.
— Есть, но они не включены в единую систему планетарной обороны. Наше появление — как спичка, зажженная перед мощным прожектором. Ее могут заметить, но пока поймут, что это не солнечная активность, мы уже закончим операцию.
— В радиодиапазоне и в оптике мы, конечно, не видны? — уточнил Гюнтер.
— Практически, — коротко сказала Ксения. — Не надо об этом беспокоиться. Нас могут заметить, но опять же — не сразу. Это проверено.
— Ксения, скажи честно, — попросил Валентин. — Вы на этих штуках посещали Землю до Соглашения?
Третья-вовне слабо улыбнулась:
— Большей частью это были Ауран. Они же признали, что курировали вас.
— Но их корабли другой формы, — настаивал Валентин.
— Форма — это лишь форма, — уклонилась Ксения. — Посмотрите, какая чудесная планета, командир.
Валентин понял, что прямого ответа не будет.
В кабине они размещались лежа, как космонавты в старину. Ксения в центре, Валентин справа, Гюнтер слева. Разве что ложементы были универсальные, подстраивающиеся под каждого, и многочисленные приборы, которые заполняли кабину «Союзов», «Аполлонов» и шаттлов, отсутствовали. Крыша кабины была то ли прозрачной, то ли представляла собой экран с великолепным качеством изображения — Валентин решил не спрашивать, опасаясь наткнуться на очередной двусмысленный ответ. Ракс не любили рассказывать о своих технологиях. Ощущение было таким, будто они лежат втроем под звездным небом, в центре которого висит шар планеты.
Желанная, как называли эту планету кисы (в той, правильной, реальности, откуда прибыл «Твен», кисы перешли на слово «Земля», практически идентичное человеческому, здесь — нет), конечно же, была красива.
Но по-своему красивы все планеты. И раскаленный ад, и вымороженная пустыня, если смотреть на них с орбиты, изумительны. Газовые гиганты завораживают атмосферными вихрями, каменные, лишенные атмосферы планеты — узорами кратеров и первозданными скалами.
Желанная — Валентину не хотелось называть ее Землей — была красива именно наполнявшей ее жизнью. Зеленое, белое и голубое, три цвета-индикатора жизни, правили бал. Бескрайний океан — лазурно-голубой даже с орбиты, может быть, потому, что при всех своих размерах он был не слишком глубоким. Огромный зеленый материк, напоминающий формой Австралию, но расположенный на экваторе и размерами превосходящий Евразию с Африкой, вместе взятые. Редкие крапинки островов, россыпи архипелагов — единственный крупный, размером с Тайвань, остров, насколько знал Валентин, располагался на противоположной стороне планеты. И белые пряди облаков — над береговой линией гуще, над центром материка реже.
— Земля красивее, конечно, — сказала вдруг Ксения. — У вас несколько материков, это большая редкость.
— Да, у нас Пангея разломилась, — осторожно сказал Валентин.
— До Пангеи у вас были Ваальбара, Кенорленд, Нуна, Родиния, Паннотия. Вашу планету все время лихорадило. Очень редкое явление.
— То есть у вас тоже один материк? — спросил Валентин. Это даже не было попыткой что-то узнать, он привык к скрытности Ракс. Скорее традиционной шуткой.
Но Ксения ответила:
— В прошлом — да. Сейчас все совсем иначе.
Планета приближалась, неуклонно и неотвратимо. Двигатели катера молчали, но они вошли в сдвиг на скорости около пятисот километров в секунду, с этой скоростью и вышли — несущаяся к планете тень, летающая тарелка, одна из тех, что сводит с ума ученых и обывателей в мирах ниже пятого уровня.
— Полчаса до посадки, — сказала Ксения. — Тормозить будем жестко, уже в атмосфере. Нас заметят, но должны будут принять за космический мусор.
Она помолчала и добавила:
— Надеюсь.
Бродяги появились днем. Ян с молодежью занимался утеплением — они обкладывали стены домика пластами снега, используя в качестве арматуры прутья.
— Есть железобетон, а у нас будет деревоснег, — рассуждал Ян вслух. — Наглядная иллюстрация принципа ремонта при помощи соплей и палок.
Лан тихонько рассмеялась. Девочка стала смелее, привыкала к ним, и Ян радовался этому, как настоящий глава семьи.
— Сверху обрызгаем водой. Сейчас будет холодать, все это схватится, — продолжал Ян. — На севере люди строят снежные домики, вот мы и воспользуемся их опытом…
Рыж тронул его за плечо, и Ян повернулся.
К хижине шли люди.
Их было десятка два. Либо большая семья, либо сбившиеся в кучку одиночки. Скорее, второе — уж больно странный был состав по возрасту и полу. Десяток мужчин, едва вышедших из возраста средней семьи, полдесятка женщин, трое ребятишек — слишком юных, таким положено быть в младшей семье, с родителями. Вожака с первого взгляда Ян не увидел.
Все, даже дети, тащили тяжелые рюкзаки. Одеты были тепло, но как-то нелепо, негармонично, словно каждая вещь оказалась в гардеробе случайно. Пожалуй, так оно и было.
— Привет вам! — крикнул Ян.
Люди остановились — медленно, делая еще по два-три шага, как игрушки, у которых кончился завод. Встали — молча глядя на домик, на Яна с подростками.
— У нас маленькая семья, — сказал Ян. — Принять никого не сможем, простите.
Автомат стоял рядом, прислоненный к еще не утепленной стенке домика. Автомат придавал уверенность. Ян смотрел на беженцев и ждал.
Один из мужчин, постарше, почти ровесник Яна, вышел вперед. Вот он, вожак.
— Нам нужен твой дом, — просто сказал он.
— Это наш дом и наша земля, — ответил Ян. — Идите дальше.
Мужчина покачал головой. Взгляд его вдруг поймал Рыжа — и лицо исказила гримаса. Но он не стал ничего говорить, просто достал из кармана и открыл здоровенный складной нож. Словно это было сигналом, за оружием полезли остальные, даже женщины и дети. В основном доставали ножи, но двое сняли с поясов увесистые полицейские дубинки.
— Не делайте этого, — сказал Ян. Протянул руку, нащупал ствол автомата, подтянул к себе, взял на изготовку.
Люди остановились, глядя на оружие с туповатым раздражением.
— Я вооружен, — сказал Ян. — Мы вооружены. Уходите.
Он вдруг ощутил приступ паники — резкой, до дрожи в ногах. Автомат в руках был уверен в себе, а Ян — нет. Автомат был готов убивать, он был машиной, созданной для одной-единственной цели. А Ян был человеком, и вся его армейская служба, вся рассудительность — нет, он никогда не увлекался безоглядным пацифизмом, — сейчас дали сбой.
Это не дубинка. Не нож. Не пистолет.
Это армейский автомат. Сорок восемь граненых пирамидок-пуль дремали в магазине, ожидая нажатия на спусковой рычаг. Если очень повезет — можно изрешетить всех.
Если он сможет нажать на спуск.
Вожак, похоже, почувствовал его колебания. Снова пошел вперед, протягивая руку, всем видом излучая уверенность, что Ян отдаст оружие. И на какой-то миг Ян подумал, что так и будет.
Потом раздались выстрелы.
Вожак сложился пополам и рухнул, прижимая руки к животу. Кровь стремительно пропитывала грязный снег. Вся группа остановилась. Кто-то попятился, но никто не бросился бежать. Стояли и смотрели, как молча, глотая воздух ртом, умирает их лидер.
Адиан вышла из домика, повела стволом автомата вверх и дала короткую очередь в воздух.
Ян как-то бесстрастно подумал, что она даже поставила автомат на отсечку по четыре патрона. И выстрелила удивительно точно, уложив все пули в живот вожаку.
— Остаться здесь можно только так, — сказала Адиан, глядя на умирающего. — Кто еще хочет?
Люди молчали.
— Половину продовольствия выгружайте здесь. — Она указала рукой на утоптанную землю перед домиком. — Остальное можете забрать. И проваливайте.
Никто не спорил. Только одна женщина, самая старая, всхлипнула, но тут же подавила зарождающийся крик. Люди принялись молча выгружать брикеты прессованной пищи. Вожак дернулся на снегу, засучил ногами — и затих.
— Адиан, — сказал Ян негромко. — Адиан…
— Им все равно мало, — так же тихо ответила Адиан. — А нам поможет.
Ян посмотрел на детишек. Двое мальчишек и девочка — они тоже безропотно вынимали еду из своих рюкзаков.
— Давай оставим детей, — сказал он.
— Нет, — жестко отрезала Адиан. — Не прокормим.
Ян заглянул ей в глаза. Увидел прячущийся под непреклонной решимостью страх. Страх не перед этими людьми, мгновенно превратившимися в безропотную покорную толпу.
Страх перед зимой, холодной и долгой, страх перед голодом. Вечный человеческий страх.
— Адиан… с тем, что мы у них забираем, — прокормим…
— Как знаешь, — ответила она наконец.
Ян повернулся к людям. Те уже отдали еду — можно было лишь гадать, насколько честно они отмеряли половину, и отошли в сторону. Все по-прежнему молчали.
— Дети могут остаться, — сказал Ян. — Вас слишком много, но детей мы готовы приютить. Они станут нашей семьей.
Дети молчали. Мальчик поменьше заглянул в лицо старшему, тот покачал головой. Девочка смотрела на Яна покорно, но с неприязнью и отвращением, словно он предложил ей что-то гадкое.
— Останьтесь, — сказала та женщина, что едва не разрыдалась. — Будете жить, оставайтесь.
Старший мальчик покачал головой. Младший и девочка повторили его жест.