куда — неведомо. А уже под самый 1947‑й год пришло письмо от дяди Феди на адрес Надежды Никитишны, которая к тому времени уже едва поднималась, чтобы хоть что-то сделать по дому. Полноценной хозяйкой в избе осталась четырнадцатилетняя Вера, которая буквально из сил выбивалась, обихаживая мать и постоянно хворавшую младшую сестренку. Одна надежда оставалась на возвращение Степана. Ждали от него хоть какой-то весточки, а пришло послание от дяди Федора. Писал, конечное дело, не он сам — кто-то сердобольный поспособствовал. Низкий ему поклон. И Никитишна и Вера буквально ожили. Никитишна, пересказывая соседкам содержание письма, даже улыбнулась раз-другой и робко прибавляла в конце: «может, дождуся еще…»
«Пишет вам по просьбе и поручению Федора Анисимовича Щапова вольноотпущенный по причине нездоровья и мавловиноватости Григорий Фрыгин. В настоящее время нахожусь помощником санитара при здешнем временном лазарете. Федор Анисимович по старости лет и преклонному нездоровью находится со мной поблизости, то есть рядом. Разыскав в моей и его судьбе много общего, ведем на эту тему многочисленные разговоры и взаимные сочувствия. По этой самой причине Федор Анисимович обратился ко мне с убедительной просьбой отписать вам о том, где и в каком положении находится в настоящее время ваш сын Степан Михайлович Малыгин.
Сразу по их прибытии на положенное место местное руководство высказало крайнее недовольство как возрастом обоих, так и незначительностью ими содеянного. Не буду дословно пересказывать их выражения в адрес вашего местного судопроизводства по причине их нецензурности. Было, например, такое высказывание, что «у них погоны от дурной головы защита». Потому что и тому, и другому, судя по полной их безобидности, в здешнем серьезном контингенте находиться очень даже опасно из-за полного взаимного несовпадения. По первости так и получилось. Федор Анисимович сразу помирать собрался, а Степа бежать намылился. Без понятия о полной безнадеге такого решения в здешних климатических условиях. Спасло их только то, что наш майор — пострадавший от ранений фронтовик и окружающую обстановку очень даже правильно оценивает. Федора Анисимовича приказал до полного выздоровления в лазарете содержать, а Степана в нашу кочегарку определил с правом отдельного при ней проживания. А своему вышестоящему руководству, по словам тех, кто в курсе, ругательную докладную отправил. Так прямо и написал: «Дуракам не коммунизм надо строить, а от собственной глупости спасаться». Очень даже правильное соображение. Так что имеется теперь надежда на пересмотрение в скором времени обстоятельств пребывания того и другого в здешнем неблагоприятном климате.
При первой возможности письмо передам в ближайшее почтовое отделение.
Все перечисленные приветы и пожелания от Федора Анисимовича писать не буду — бумаги не хватит. Передавайте сами, кому пожелается.
Лично от меня всего наилучшего. Григорий Борисович Фригин».
«Скорое время» длилось почти год. А вот майора из начальников поперли. Не понравились вышестоящему руководству его категорические высказывания насчет дураков и коммунизма.
Часть втораяЗона затопления. 1977 год
Возвращение
Мотор отказал посередине реки, и Анисимов почти сразу испуганно разглядел, как беспомощно одинока и мала его лодка на взъерошенной холодным северным ветром реке. Он торопливо попытался завести мотор, оттолкнул ногой мешающее ружье, скинул старенький тулуп. Мотор так и не отозвался на резкие рывки шнура. Тогда Анисимов стал торопливо прилаживать лежащие на дне неловкие алюминиевые весла. Впереди был уже слышен порог, и течение, спотыкаясь на воронках, стало еще стремительнее. Он греб изо всех сил торопливыми, но не сильными гребками. Серые скалы берега были, казалось, совсем рядом, но река уже взгорбилась крутыми буграми волн, замелькали мокрые камни. Лодку с силой ударило об один из них, развернуло, закрутило. Анисимов все еще пытался грести. Река, зажатая на километры вперед скалами, грозно ревела…
Лодку перевернуло совсем неподалеку от берега. И не понять было — то ли Анисимов сам доплыл, то ли вынесло его крутящейся беспорядочно водой на берег. Цепляясь за камни, он пополз прочь от реки, с трудом поднялся на ноги.
Ветер беззвучно рвал желтые листья тальника, приютившегося в расщелинах скал, ерошил сухую траву. Спотыкаясь, не справляясь с сотрясающей тело дрожью, Анисимов побрел по берегу. Попытался бежать, задохнулся, снова пошел по узкой кромке берега под скалами. С одной стороны — упирающиеся в низкое небо скалы, с другой — ревущие пороги. Анисимов снова попытался бежать…
«Сельский час»
В сельхозредакции местной студии телевидения готовились к выходу в эфир. Помреж с телеоператором, просматривая, раскладывали фотографии. Сбоку у стены чинно сидели две знатные доярки. За отдельным столом режиссер рассеянно слушал зачитывающего по бумажке свое предстоящее выступление механизатора. Ведущий будущую передачу редактор вносил в текст торопливые поправки и перечитывал их про себя, то и дело поглядывая на часы.
— Сколько раз говорил, чтобы не подсовывали глянцованные фотографии! — неожиданно взорвался телеоператор. — Буду выбрасывать.
— Нештатный автор, Игорь, что с него возьмешь, — лениво объяснил режиссер. — Хорошо еще разобрать что-то можно.
— Греть нас будут, а не вас, — не унимался телеоператор.
Зачитывающий текст механизатор, чтобы было слышнее, невольно повысил голос:
— Несмотря на трудные погодные условия нынешней осени, наше механизированное звено значительно перевыполнило план вспашки зяби. И если бы не вынужденные простои из-за несвоевременной мётки соломы, мы могли бы полностью завершить вспашку зяби к началу октября.
— Говорите… Степан Иванович, просто, — перебил его режиссер. — Была, мол, плохая погода, дожди, товарищи, нас иногда подводили. А мы, несмотря ни на что, работали. Без бумажки попробуйте.
— А как позабуду все? — вытер со лба пот будущий выступающий.
— Забудете, как работали, Степан Иванович? Быть этого не может. А текстик я у вас ликвидирую…
Режиссер попытался забрать текст у механизатора, который явно не хотел его отдавать.
— Доэкспериментируешься, — подал реплику из своего угла редактор. — Раскадровка накроется.
— А ты не спи, — хмыкнул тот. — Взялся вести, держи ушки на макушке. Вопросы задавай, улыбайся поощрительно, поддакивай.
— Не было этой фотографии на тракте! — снова взорвался нервный телеоператор.
— Была, — перевернув фотографию, возразил помреж. — Вот номер…
— Значит, камеры перепутали, — не сдавался телеоператор. — У меня не было.
В редакцию заглянул ассистент режиссера:
— Все в студию!
Теперь уже занервничал и невозмутимый прежде режиссер:
— Где Смолин? Что за отношение!
— Едет уже, что ты волнуешься. Я только что звонил — едет, — успокоил его редактор.
— Следующий раз я умываю руки. Да еще без репетиции. Пойдешь сам к главному.
— Пойду, пойду… Слушай, я тут выброшу кусочек — вот и вот… Остальное за кадром, на пленочке.
— У меня же вся раскадровка полетит, — продолжал возмущаться режиссер.
— В студию, в студию! — распахнул двери помреж.
— А Павел Егорович как же? — демонстративно не поднимаясь, спросила одна из доярок.
— Без него не пойдем, — заявила вторая.
— Мы его прямо в студию приведем, — успокоил их редактор. — Да вот он, легок на помине.
В редакцию вошел Смолин.
— Не опоздал? — спросил он редактора.
— Почти… — демонстративно посмотрев на часы, буркнул режиссер и крикнул вслед уходящему помрежу: — Проследи, чтобы снова прежнюю ставку не поставили.
— Далась вам эта ставка, — отреагировал телеоператор. — Я ее контровым отобью…
— Что порешили, Павел Егорович? — спросил у Смолина механизатор.
Доярки подались вперед, прислушиваясь.
— Решили, — нехотя отреагировал Смолин и повернулся к редактору: — Не знаю, как и быть теперь, Всеволод Ильич. Вроде не вправе я теперь в своем прежнем качестве выступать.
— Утвердили? — догадался редактор.
— Утвердить еще не утвердили, область будет утверждать. Пока только рекомендовали. Но весьма настоятельно. Я, правда, не очень отбрехивался, но просил подумать, пока заместителя отыщут.
— Ну что ж, поздравляю.
— Совсем что ль от нас, Павел Егорович? — испуганно поинтересовалась одна из доярок.
— А взамен кого? — подхватила вторая. — Наплачемся мы теперь. Новый воз да еще не на ту колею свернет…
— Выходит, бумажками теперь командовать будете, Павел Егорович? — не утерпел и механизатор.
— Бумажки они, Степа, смирные. С ножом к горлу да с матюками запчастей требовать не будут, — приобняв механизатора, засмеялся Смолин.
— Я для себя, что ли… — засмущался тот.
— Товарищи, все в студию! — скомандовал появившийся помреж. — Через семь минут в эфир.
Редакция опустела. Смолин и редактор, поотстав от всех, шли по коридору.
— Тогда я коротенечко обозначу это дело в самом начале? — спросил у Смолина редактор. — Мол, нынешний директор совхоза Павел Егорович Смолин сегодня рекомендован райкомом и райисполкомом на должность заместителя начальника производственного объединения совхозов…
— Подожди, — не согласился Смолин. — Тут смотри, что получается: в совхозе все вверх ногами — строительство, переселение, то, другое, третье, а директор пятки смазывает. Как-то не очень получается. Давай пока замнем это дело. И согласия я еще не дал…
В аппаратной светились экраны телевизоров. Ассистент за пультом командовал по связи телеоператорам:
— Ведущего правее… Ещё, ещё…
Режиссер сел рядом:
— Сколько осталось?
— Выходим! — скомандовал ассистент. — Внимание, в студии тишина! Приготовились…
— Титр на пленку накладывай, — напомнил режиссер.
Зазвучала дежурная музыка очередной сельскохозяйственной передачи. На экранах телевизоров панорамой с тайги открылась улица строящегося совхоза. Оператор с дотошной и неразборчивой обстоятельностью показывал строительство новых домов и мастерских, копку траншей и работу отделочников в котельной, ремонт техники и работу доярок на новой ферме, квартиры новоселов, освоение земли из-под тайги…