Воспоминания о нашей командировке оказались почти в самом начале.
«27 июня 1967 года случилась наша затянувшаяся чуть ли не на месяц командировка, которая в корне перевернула все мои прежние представления о «неосвоенных, безлюдных, втуне пропадающих, труднодоступных, а потому бесполезных для страны и народа бескрайних просторах Приангарья, которые предстоит покорить, освоить, поставить на службу, преобразовать, вдохнуть новую бурную и счастливую жизнь».
Это неожиданное откровение чуть ли не дословно совпало с моими недавними размышлениями, так что после минутного удивления и даже растерянности я решил обязательно дочитать до конца если не все воспоминания, отложив их на последующие совместные разговоры и откровения, то уж рассказ о «затянувшейся командировке», которую я тоже помнил, как говорится, «от и до», решил проштудировать обязательно, хотя бы в качестве непременной преамбулы к будущей встрече с директором музея Приангарья Александром Сергеевичем Чистяковым.
«Отбыли чуть свет от причала Правого берега на основательно потрепанном, то ли порогами, то ли бесхозяйственностью, катеришке. Скорее всего, и тем, и другим. Пороги на Ангаре один серьезней другого, а экспедиция таксаторов, с которыми нам с трудом удалось договориться о совместном путешествии к створу будущей Богучанской ГЭС, вряд ли серьезно озабочивалась как внешним, так и техническим состоянием принадлежавшего им плавсредства, в чем нам вскоре пришлось убедиться на собственной шкуре.
«Нам» — это всего-навсего нам двоим: мне — добровольному корреспонденту Братской газетенки «Огни Ангары», и моему тезке, очень ещё молодому, но весьма талантливому самодеятельному фотографу. Недавняя выставка его фотографий в фойе местного ДК привлекла благожелательное внимание многочисленных посетителей киносеансов, а меня привела чуть ли не в восторг умением этого ещё почти мальчишки увидеть и запечатлеть то, что другие не замечают или не удосуживаются увидеть и восхититься. На его фотографиях это восхищение, видимо, совершенно бессознательно, приобретало какой-то философский, обобщающий смысл».
Дочитав до этих строчек, я недовольно поморщился — какую уж там философию отыскал Александр Сергеевич в этих моих ещё во многом беспомощных и во многом случайных фотографиях? Большей частью это были панорамы стройплощадок и таежных пейзажей, тогда ещё подступавших к стройкам вплотную. Пропустив то, что он там навспоминал обо мне, и то, с каким трудом ему удалось пробить эту командировку, стал читать дальше.
«Дубынинский порог мы миновали более-менее благополучно чуть ли не вплотную к береговым скалам. Дважды царапнули днищем камни, довольно серьезно приложились бортом к громадному валуну, но пока обошлось почти без последствий. Гораздо неудачней оказалось последующее плаванье. Отнюдь не из-за серьезных природных препятствий, а из-за банального, как теперь частенько говорят, «человеческого фактора». Только сейчас я догадался, почему команда и пассажиры-таксаторы так упорно сопротивлялись нашему с ними совместному путешествию. В их ближайших планах значилось не столько скорейшее продвижение к цели, сколько необходимая в их нелегкой работе «расслабуха». А если подробнее и точнее — элементарная пьянка. В собутыльники мы им явно не годились, а свидетелей, да ещё из печатных органов, иметь под боком нежелательно и даже опасно. Подействовал лишь звонок из редакции, после которого нас с явной неохотой разместили на корме, заранее предупредив, что катеришка старый, ненадежный, мало ли что. А если что, то, как говорится, не обессудьте. Я уже тогда подумал, что рано или поздно под каким-нибудь предлогом от нас постараются избавиться. Как в воду глядел. До порогов все было чинно и благополучно, а когда их миновали, часа через два первые признаки начавшейся «расслабухи» обозначились вполне отчетливо. Подошедший к нам не вполне твердой походкой моторист не очень связно попытался объяснить, как он выразился, «неприятную ситуэйшен». Мол, и «мотор чегой-то забарахлил, и течь от удара о валун, пока ещё не очень опасная, обозначилась». Капитан принял решение остановиться для ремонта собственными силами, где бог пошлет, а пассажиров, вас, то есть, высадить на берег у ближайшего поселения тут неподалеку, чтобы ни вам, ни нам не было особого беспокойства. А как только вас высадим, поплывем «чинно и благородно» ремонтироваться.
— А что за поселение? — поинтересовался я.
— Так это… На острове. Тут многие поселения на островах. Жили, не тужили. Жилье там вполне справное. Это уже потом, когда затоплять начнем, сжигать его будут.
— А сейчас там живет кто-нибудь? — резонно поинтересовался мой юный спутник.
— Вроде проживают. Дымок от печки проглядывается. Да вы не переживайте, дня за два управимся. А чтобы не скучно было, капитан вам вполне достаточный паек выделил, — и моторист поставил рядом со мной немаленькую сумку с продуктами. — Там хлеб, консервы, сальца маленько на закусь. Что закусывать — тоже имеется. Ночью на Ангаре без сугрева заскучаешь только так. Вода в ней байкальская, холоднющая. Погодя к острову пристанем, трап скинем, выбирайтесь и не сомневайтесь — через два дня будем как штык. Выходьте на то же самое место и поджидайте. А мы вам сигнал звуковой подадим для ориентировки.
Часа через два пристали к большому острову. Мы высадились, катер развернулся и пополз в обратном направлении вверх по реке искать подходящее место для пристанища, где можно было бы оттянуться уже в полную силу, ни на кого не оглядываясь».
Все так и было. До мельчайших подробностей. Я тоже надолго, если не навсегда, запомнил начало нашей затянувшейся командировки в прошлое.
Островов в этих краях на Ангаре предостаточно. И селились здесь люди в основном на плодородных прибрежных взгорьях, но чаще на таких вот островах. Ледоходы на Ангаре почти безопасные, берега и острова почти не затрагивают, и если уж оседать здесь основательно, то именно на островах. И безопасно, и удобно для окрестного передвижения. Климат здесь, как принято говорить, стабильный, рыбалка отличная, тайга со всяческим зверьем, ягодами, травами, грибами, кедрачом и сосняком вплотную. А малая заселенность, или, как стали вещать пришлые покорители природы, «неосвоенность», бережно оберегала окружающую природу и не дала бы умереть с голоду почти любому, имеющему руки и голову человеку.
Много лет спустя, выехав на съемки фильма об археологических раскопках в зоне затопления Богучанской ГЭС, которые тогда весьма масштабно проводил институт археологии Сибирского отделения Академии наук, я был поражен обилием поселений и стоянок с многотысячелетней историей, раскопанных археологами в прибрежной и островной зоне затопления. Найденные артефакты наглядно свидетельствовали о довольно плотной и активной заселенности этих мест. Даже какой-то неизвестный ранее народ отыскался как раз там, где, по словам газетных торопыг, «ещё нога человека не ступала». Оказывается, ступала, ещё как ступала. Да и в последние годы перед началом «стремительного преображения и покорения таежного Приангарья и Приилимья» жизнь здесь была вполне полноценна, устойчива, своеобразна, исторически обоснованна, на редкость трудолюбива и по-своему независима, хотя и достаточно уважительна в отношениях с окружающей природой и далекой городской властью. По-другому здесь просто и быть не могло. Во всяком случае, именно так мне думалось. И тогда, да и сейчас, пожалуй. Чем глубже я вникал в историю и своеобразие этих мест, тем более отчетливо и наглядно убеждался в этом.
Михаил Федорович Упоров встретил нас на полпути от берега к своему дому, стоявшему на отшибе от остальной деревни, отгороженной от реки густым березовым колком. Расслышав, видимо, наш приставший к острову катеришко, он, прихрамывая, вышел навстречу поинтересоваться, что за оказия. Разглядев нас с Чистяковым и не желая выставлять напоказ свое любопытство, остановился, поджидая, когда мы сами подойдем к нему и разъясним свое неожиданное появление. Когда мы всё объяснили и поинтересовались, где и у кого могли бы расположиться и переночевать денек-другой, хмыкнул и показал рукой в сторону деревни:
— Где поглянется, там и обосновывайтесь.
— Хозяева как, не против будут? — поинтересовался Чистяков, с интересом вглядываясь в добротные, ладно срубленные избы, хотя назвать их избами язык не поворачивался. Вполне надежное обустроенное жилье для самостоятельного проживания вдали от непосильного человеческого многолюдья, не столько помогающего в повседневном проживании, сколько обременяющего его массой не всегда нужных, а порой и непосильных забот и обязательств.
— А хозяева в настоящий момент полностью и навсегда отсутствовать здесь порешили. Кто в могилку подался, а кто попросту сбег, чтобы не видать, как их родное природное пристанище рушить и сжигать начнут. Не каждая человечья душа такое непотребство выдержать сможет, — витиевато объяснил нам Михаил Федорович, предварительно выспросив наши имена и должности, а со своей стороны представившись «последним огрызком некогда вполне достаточного поселения с колхозным прозвищем «Верный путь». — Так ведь и верному пути когда-то конец должен настать. Вот и дожидаюсь, когда полностью настанет.
— Один-одинешенек? — сочувственно поинтересовался Чистяков.
— Зачем один? Баба имеется. Это в настоящее время она к своим подалась на тот берег. Побрехать ей здесь не с кем стало. С собаками разве только. Со мной зубатиться, видать, надоело, никакого интересу. Так и собаки с ней подались. Как разглядели, что она лодку спускает, тоже с ней забрались и назад ни в какую. Здесь им сейчас со скуки помереть только и остается. Это зимой гуляй во все четыре стороны, А летом из конца в конец пометили наш островишко на десять рядов, и от безделья подвывать стали.
Он проводил нас до ближней и вполне добротной избы, раскрыл подпертую калитку в таком же добротном высоком заборе, пригласил: