Он махнул в сторону урны на алтаре.
− Ты не прав, – твердо сказал Рикард. – Ты восстановил справедливость для того, кому больше неоткуда было ее дождаться. И еще спас мою голову. Я хочу кое-что спросить, если тебе можно об этом говорить.
− Валяй.
− Ходят слухи, что ты причастен к повышению комиссара Хюви. Есть для этого основания?
Адамат покачал головой.
− Я тут ни при чем. Я только принес ей добрые вести. Сам Железный король одобрил назначение.
− Но ты в этом как-то замешан, разве нет?
− Я… – Адамат помедлил, не зная, сколько можно сказать. – Я убедил некоторые заинтересованные стороны в том, что у Хюви нет политических амбиций – это правда; что ее легко контролировать – это, возможно, не совсем так; и что ее легко заменить – что вряд ли случится в ближайшее время. Она идеально подошла для этой работы.
− Ты никогда не переставал меня удивлять, Адамат.
− А ты меня. – Адамат поерзал на скамье. Дальнейший разговор об этом деле вызывал неловкость. – Ты отошлешь прах семье Мелани?
− Да. Вместе с подарками: деньги и все такое. Плевать, если это покажется пошлым.
Рикард испустил долгий вздох, и Адамат задумался, действительно ли его друг любил эту женщину так сильно, как утверждал. Адамат не сомневался в искренности его горя; Рикард не был чужд эмоциям.
Адамат сжал плечо Рикарда.
− Я слышал о голосовании.
− Мы бы не выиграли, – сказал Рикард. – Даже при поддержке виконта Брезе. В глубине души я знал.
− У тебя почти получилось, – возразил Адамат, хотя «почти» было явной натяжкой. Для принятия закона, который легализовал бы небольшие профсоюзы, не хватило десятков голосов.
− Лучше, чем раньше. – Рикард повернулся к Адамату и решительно кивнул. – Я не остановлюсь. Даже если меня бросят за решетку и попытаются опозорить. Я это сделаю, Адамат.
− Сформируешь профсоюз?
− И не только. Чего бы мне это ни стоило, я протащу Адро в новую эпоху, невзирая на любые крики и сопротивление.
«Обреченные»
Время действия – за 19 лет до событий «Кровавого завета»
Капитан Верундиш подумывала о самоубийстве.
Пистолет лежал на коленях: пуля в стволе, затравка на полке, курок взведен.
Что проще – сунуть дуло в рот, направить в мозг и спустить курок. Какому-нибудь бедняге-пехотинцу поручат очистить палатку от крови и осколков черепа, а может, ее просто разберут и сожгут. Тело отправят обратно в Адро, где...
Впрочем, зачем раздумывать над подробностями? Ей уже будет все равно.
Ее пальцы легли на рукоять пистолета, потертую и гладкую на ощупь. Пистолет принадлежал еще ее деду, и она была рада, что у нее не слишком много родственников, чтобы скорбеть по ней. Да и будут ли они скорбеть после того, как она изберет путь труса?
Будет ли Женеви помнить мать?
На столе рядом с койкой лежало письмо. Отправителем значился человек, который по закону считался ее мужем, но претендовал на эту роль лишь номинально. Верундиш хотелось сжечь письмо и стереть из памяти все, что там говорилось.
Снаружи палатки кого-то поприветствовал знакомый голос. Верундиш успела сунуть пистолет под подушку и стряхнуть крупицы пороха с колен как раз перед тем, как мужчина откинул клапан палатки.
Капитан Констер нырнул внутрь, эффектным жестом сняв шляпу. Он был высоким и худым, как ивовый прут, с длинными каштановыми волосами, стянутыми сзади и перекинутыми через плечо. У него был озорной взгляд проказника, к уголкам губ спускались густые бакенбарды. Форма свободно болталась на его жилистой фигуре.
Он подошел и наклонился поцеловать ее в губы, заглушив протесты. Через мгновение она поняла, что отвечает на поцелуй, но Констер слишком быстро отстранился, широко улыбаясь.
– Любовь моя, – сказал он, – я только заскочил к тебе по пути к генералу Тамасу.
Верундиш подняла брови:
– Повышение?
– Думаю, да.
Констер выпрямился в полный рост, задев головой потолок палатки, и изобразил, будто перебрасывает парадный плащ через плечо.
– В следующую нашу встречу я буду майором Констером.
Верундиш откинулась на койке и смерила его взглядом.
– Дурачок ты.
– Но ты все равно меня любишь.
– Я не самая мудрая женщина.
Он замолчал, будто почувствовал неладное.
– Вери?
Она слегка качнула головой, предупреждая его вопросы. Он не обратил внимания.
– Что-то не так?
– Ничего.
– Расскажи. Еще письмо? – Он перевел взгляд на конверт, который лежал на столике рядом с койкой. – Вот ублюдок! Чего он хочет на этот раз? С Женеви все в порядке?
– Ничего страшного, – тихо ответила Верундиш.
Констер лишь осложнял ситуацию. Лучше, если бы у нее не было любовника, тогда бы никто не горевал по ней. Так проще. Она сделала глубокий вдох и напомнила себе, что это всего лишь солдатская любовь. Рано или поздно кампания закончится, и они вернутся домой. Констер найдет себе девушку помоложе, а Верундиш отправится в стылый дом к ненавистному мужу.
Что ж, если она покончит с собой, возвращаться не придется.
Констер бросился перед ней на колено.
– Разведись с ним. Выходи за меня замуж. Меня вот-вот повысят до майора. Мы вернемся в Адопест и заберем Женеви у этого урода.
Ох, дурачок. Он лишь сыпал соль на рану.
– Ты несерьезно.
– Серьезно. Очень даже серьезно.
Если бы все было так легко. Жизнь никогда не бывает легкой, как говорила мать.
– Он хочет развестись еще сильнее, чем я, – сказала Верундиш.
– Отлично! Подай на развод и выходи за меня замуж.
– Ты знаешь, кто мой отец?
Констер, похоже, опешил.
– По-моему, ты говорила, что он священник.
– Да. Он тот священник, который нас поженил. И чтобы узаконить развод, ему придется подписать бумаги.
Лицо Констера вытянулось. Он перенес вес тела с колен и сел на пол.
– Он не признает развод. В этом дело?
– Он считает, что это грех перед Кресимиром. И что лучше терпеть брак с мужем, который изменяет, ворует, лжет и угрожает избить дочь, нежели развод.
– Мне жаль говорить это, любовь моя, но твой отец – дурак.
– Знаю. Я сказала это ему в лицо. Тебе пора, а то опоздаешь к генералу. – Подавшись вперед, Верундиш коснулась его коленей и провела большим пальцем по щеке. – Возвращайся, как закончишь, и отпразднуем.
Констер покинул палатку бодрой походкой человека, к которому мир всегда поворачивается своей лучшей стороной. Верундиш улыбалась, пока он не ушел, а затем улыбка сползла с ее лица, как треснувшая маска.
Она взяла письмо и перечитала последний абзац.
«Твой отец по-прежнему не дает нам развод. Я собираюсь жениться на своей любовнице к концу года. Либо добейся развода, либо покончи жизнь самоубийством. Если я не избавлюсь от тебя в течение трех месяцев, то продам девчонку старлийскому работорговцу».
Она понятия не имела, сколько прошло времени, но все еще сверлила взглядом письмо, когда Констер снаружи позвал ее по имени. Верундиш пошевелилась. Вдалеке послышался залп адроанской артиллерии по Дарже – гурланской крепости. Галдели сослуживцы, готовя ужин.
Предполагалось, что к возвращению Констера на ней будет гораздо меньше одежды. Она натянула на лицо улыбку – хотя бы так.
Стоп. Что-то случилось. Констер никогда не называл ее полным именем. Ему одному во всей армии хватало наглости звать ее Вери. Ему одному во всей армии она это позволяла. И она не помнила, когда в последний раз он спрашивал разрешения войти в палатку.
– Заходи, – сказала она.
С лица Констера исчезла привычная улыбка, глаза смотрели незряче и затравленно. Верундиш видела такой взгляд у людей, которым оторвало конечность во время артобстрела или у которых на глазах застрелили друга.
– Что случилось? – спросила она, отодвинув собственные заботы подальше. Застрелиться можно и позже вечером, когда Констер уйдет.
– Можно присесть? – Он отвел взгляд.
Верундиш вспомнила, как он множество раз врывался в палатку, хватал ее на руки и с громким смехом бросал на койку. Ее беспокойство усилилось.
– Конечно.
Она разгладила одеяла и заодно убрала заряженный пистолет из-под подушки под койку, где его было труднее обнаружить.
Констер опустился рядом с ней. Она взяла его руку, отметив, как его нежная белая кожа контрастирует с ее грубоватыми черными пальцами. Констер не работал ни дня в жизни, но Верундиш не имела ничего против. Именно его беззаботное отношение ко всему привлекло ее в первую очередь.
– Меня назначили возглавить «Обреченных» во время штурма Даржи, – сказал Констер.
У Верундиш перехватило дыхание.
– Нет! Я думала, тебя должны повысить!
– Если выживу, стану майором.
На его лице появилась мимолетная улыбка и тут же пропала. Он склонил голову, будто для молитвы.
«Обреченные». Передовой отряд во время штурма вражеской крепости. Первые на прорыв – навстречу штыкам, пушкам и магии. Мало кто из «Обреченных» переживал первый залп, не говоря уже о захвате самой крепости.
– И ты ничего не можешь сделать? – спросила Верундиш.
Констер покачал головой.
– Прямой приказ генерала Тамаса. Думаю, – глаз у него задергался, – ему не нравится, что офицерский чин купил мне отец.
Генерал Тамас славился своим убеждением насчет того, что чин необходимо заслужить, а не купить. Он часто ставил аристократов в самые опасные места, чтобы проверить их храбрость. От его позиции выигрывали простолюдины под его командованием, и его за это любили. Но все зашло слишком далеко. Констер погибнет.
– Почему «Обреченные»? Почему сейчас?
Констер изучал свои сапоги.
– Фельдмаршал Беравич приказал взять крепость незамедлительно. Не могу представить, чем он пригрозил генералу Тамасу.
– Когда? – спросила Верундиш.
– Через три дня. А пока мы удвоим усилия артиллерии. Избранные говорят, что нашли слабое место в стене, и в ночь штурма ударят по нему магией. Пролом будет как раз таким, чтобы мы вошли в крепость.