. Ужин самый простой по причине древнего возраста большинства гостей, которым уже трудно было управляться со сложными блюдами, остался почти нетронутым, зато Джулия отдала должное прекрасному вину, так что, когда они поднялись из-за стола – на этот раз все, включая мужчин, поскольку должны были подъехать еще гости, – она почувствовала, что у нее слегка кружится голова.
Кофепитие оказалось сущим адом: каждая женщина сочла своим долгом подойти по очереди и «поболтать»; все очень деликатно, но на самом деле как на допросе у следователя. Джулия в отчаянии пила чёрный кофе, приготовленный в английском стиле и соответственно значительно крепче, чем кофе по-американски, и отвечала снова и снова на одни и те же вопросы, стараясь улыбаться и не повышать голоса. К тому времени как она ответила в сотый раз на одни и те же вопросы, ей хотелось закричать, но тут подошел Брэд и сказал:
– Извини, кузен Додо, но я должен оторвать от тебя Джулию. Нам надо поприветствовать других гостей.
– И часто такое происходит? – с отчаянием спросила Джулия, когда он уводил ее в сторону.
– Слава Богу, нечасто. Но в подобных случаях это совершенно обязательно. Семейная традиция. Держи нос выше, малышка. Ты чудесно справляешься. Все только о тебе и говорят. Женщины одобряют, а мужчины завидуют. И самое главное, мама счастлива. Так что, так держать! – Он кивком показал на бриллианты. – То, что она тебе их отдала, свидетельствует, что ты успешно прошла испытание, и все это прекрасно заметили. Мать является матриархом этого клана, так что большинство следует ее примеру. Ты уже взяла в плен всю семью, теперь очередь за Бостоном, и все у нас будет в порядке.
Остаток вечера показался ей сплошным мельканием лиц. Джулия снова подверглась натиску любопытных величественных матрон; женщины помоложе предпочитали держаться поближе к Брэду. Шампанское лилось рекой, и Джулия пила бокал за бокалом, потому что это было «Дом Периньон» 47-го года. Начал играть оркестр. Прием проходил в оранжерее, и люди ходили из дома туда и обратно; масса цветов, стеклянная крыша раздвинута для доступа ночного воздуха, но все равно было еще очень тепло. Джулии показалось, что нос у нее блестит, и она ускользнула, чтобы привести себя в порядок и сделать еще кое-какие дела, и случайно услышала, как две женщины обсуждают ее:
– …хорошенькая, – говорила одна из них с забавным акцентом и немного в нос.
– Брэд всегда находил себе красоток, – ответила другая.
– Похоже, никто не знает, кто она. Леди Эстер не говорит ни слова, что означает одно – говорить нечего. – В голосе звучало злорадство. – Что также означает, – продолжал голос, – что она – не выбор леди Эстер. Куда подевалась Кэролайн Нортон?
– Последний раз, когда я о ней слышала, она рыдала у себя дома в Филадельфии.
– А ты бы не зарыдала, если бы мужчина бросил тебя на финишной прямой?
– Да уж, это был шок, и это еще мягко сказано. По Эстер Брэдфорд ничего не заметно, но я уверена, она показала ему, где раки зимуют.
– Ну, создается впечатление, что она ей нравится. Зачем бы иначе устраивать этот прием? Если бы невестка не понравилась, летела бы она сейчас в самолете в направлении Англии.
– И все равно, интересно, почему он на ней женился?
– Уж точно не потому, что она беременна. Не в наше же время?
– Да? А как насчет Шарлотты Форд? Ничего не скидывай со счета, дорогая.
Они злорадно хихикнули.
– В любом случае по счету платить придется ей. Я хочу сказать, ты когда-нибудь видела, чтобы расплачивался Брэд?
Обе рассмеялись, и голоса смолкли.
Джулия немного подождала, потом вышла из ванной комнаты. К счастью, в спальне никого не было, и ей удалось проскользнуть незамеченной. Она быстро прошла по коридору в свою собственную спальню, где уставилась в зеркале на свои горящие щеки.
«Спокойнее, Джулия, – сказала она себе. – Все вполне естественно. Брэд бросил свою невесту ради тебя, а ты ничего из себя не представляешь, как заметила эта стерва. Нечего по этому поводу расстраиваться. Ты вполне преуспеваешь. Так Брэд сказал. На тебе – ожерелье Брэдфордов. Так улыбнись». Она подправила макияж, слегка подпорченный во время еды и питья, надушилась и, расправив плечи, снова спустилась вниз.
– Вот ты где! – налетела на нее Эбби. – А я-то думала, ты уже покинула поле битвы.
– Неплохо бы удалиться, пока тебя не смели, – беспечно ответила Джулия.
– Это было бы ошибкой, – засмеялась Эбби. – Ты произвела фурор. Женщинам пришлась по душе твоя скромность и открытость, а мужчинам хватило просто смотреть на тебя.
– Понравилась всем?
Эбби прищурила глаза.
– Никто никогда не получает сто процентов голосов, – заметила она. – Но я бы сказала, что девяносто ты точно получила, и это совсем не дурно. – Она взяла Джулию под руку. – Теперь пойди и попрощайся со старенькими тетушками. Десять часов, их комендантский час. Старик Доремис уже подогнал лошадей к подъезду, а он всегда злится, когда они задерживаются.
– Лошадей?
– Тетки относятся неодобрительно к двигателю внутреннего сгорания. Они ездят в том экипаже, в котором ездили всю жизнь. Да тут и недалеко, только подняться на холм. И лошади такие же старые, как и тетушки, они дальше и не осилили бы, во всяком случае, зимой. Зимой мы сами к ним ездим.
Заботливый Брэд уже надевал на тетушек древние бархатные накидки, отороченные соболем. Правильно поняв его молчаливое указание, Джулия вышла вместе с ним, чтобы проводить древних дам до коляски, со столь же древним кучером на облучке, который с фамильярностью, рожденной годами тесного общения, пожурил их за то, что заставили пару его лошадей ждать.
Дверца захлопнута, копыта застучали по мостовой, и коляска укатила в гору. Брэд облегченно вздохнул.
– Готов поклясться, они выглядят точно так же, как когда мне было пять лет. Они кормили меня шоколадным печеньем, когда мы с мамой их навещали.
– Они никогда не были замужем?
– Нет. Дядя Элиот был самым ужасным деспотом в семье. Уверял, что все недостойны его дочерей. Я думаю, он не возражал бы против принца Уэльского, но этого позднее прихватила другая американка. Он был ужасным старым снобом, обожал маму из-за ее чистой голубой крови. Она рассказывала, он из кожи вон лез, стараясь выдать своих дочерей за какого-нибудь герцога или кого-нибудь в этом роде, но ничего не вышло, так как, несмотря на свое богатство, он был скуп и не соглашался отстегнуть для этого дела достаточно миллионов. Так они и остались дома, и все старели и старели. – Он обнял ее за плечи. – Радуйся, что ты живешь в Бостоне сегодня, а не семьдесят лет назад.
– С тобой мне безразлично, где жить.
– Мило. – Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она было прильнула к нему, но он быстро отпустил ее, сказав: – Пора возвращаться к гостям. Старые скоро разъедутся, и мы сможем расслабиться. Клянусь, Бостон последний город на земле, где возрасту придается такое большое значение.
Она всегда знала, что Брэд обожает вечеринки, любит общество. Наблюдая за ним позже в течение приема, всегда находящимся в центре веселой группы, порозовевшим от шампанского, с сияющими глазами цвета морской волны, она видела, насколько он чувствует себя в своей тарелке.
– Как он красив, верно? – тихо спросила её свекровь. – Я видела, как ты наблюдала за ним, Джулия. Осмелевшая от шампанского, она ответила: – И кошке позволено смотреть на короля.
Леди Эстер засмеялась.
– Что мне в тебе нравится, Джулия, – сказала она, – так это твоя смелость. Ты мне напоминаешь меня. – Она наклонилась вперед. – Кроме того, мыс тобой здесь две лучше всех одетые женщины. – Она кивком показала на группу представителей старой гвардии: дамы неопределенного возраста в туалетах, на которых явно сэкономили, зато увешанные сверкающими драгоценностями на манер новогодних елок.
– В Бостоне, – продолжала леди Эстер, – считается комплиментом сказать о человеке: «Он или она до сих пор хранят первый, заработанный доллар». – Она кивнула, поднялась и заметила: – А теперь мне пора вернуться к работе. – И направилась к гостям через комнату.
Как верно заметила Салли Армбрустер, мать Брэда была произведением искусства. Джулия, когда не смотрела на своего мужа, следила за свекровью. И училась. Джулия была не робкой, а просто сдержанной, и не любила большие сборища. Но, очевидно, Брэд не представлял своей жизни без них, и это означало, что они станут частым явлением. Посему она заставила себя подходить к людям, удовлетворять их любопытство, давать себя рассматривать. Она старалась угодить и потому не уходила от общения. Джулия терпеть не могла быть объектом любопытства и сплетен, но ее чувство долга заставляло ее поступать так, а не иначе. Поэтому она переходила от группы к группе, болтала, шутила, улыбалась чужим остротам, что-то рассказывала. Время от времени она ловила на себе взгляд своей свекрови и видела ее легкий кивок, означающий одобрение. Всем очень понравилось ее платье: черный бархат, плотно прилегающий к фигуре, с фалдами на бедрах и небольшим шлейфом. Глубокое декольте выгодно оттеняли брэдфордовские бриллианты, о чем тоже много говорили. Создавалось впечатление, будто свекровь наградила ее медалью. Но вот гости стали расходиться.
– Не забудьте: двадцать второго вы обедаете с нами. Восемь часов, черный галстук обязателен. Мы будем ждать с нетерпением.
– Я тоже, – весело подхватывала Джулия.
– Самый восхитительный вечер за долгое время, – говорил другой гость, – Приемы у Брэдфордов всегда лучше, чем у кого-либо.
– Очень мило с вашей стороны.
– Я, как обычно, ухожу одним из последних. Невозможно заставить себя уйти.
– Вы очень добры.
– До свидания и огромное спасибо.
– Я рада, что вам понравилось.
Джулия пожимала руки и улыбалась всем до того, что скулы у нее начало сводить. Когда наконец дверь за последним гостем закрылась и Томас запер ее, она с облегчением вздохнула и закрыла глаза.
– Пойдем со мной, Джулия. Я знаю, что нужно, – приказала леди Эстер, направляясь вместе с Джулией в розовую гостиную.