стить нам наши грехи. В истинном покаянии есть возвращение к Богу.
— Ну, тогда расскажите мне о том, в чем вы раскаиваетесь.
— О! Я о таком только с Богом пока готов говорить. Может быть, как-нибудь потом расскажу.
— Ну, тогда заткните свой благочестивый фонтан, может, я хоть посплю, пока мы едем.
Катя попыталась устроиться спать на кресле, но принять удобную позу мешал ремень безопасности. Она немного поерзала, после утихла, и было непонятно, то ли она спит, то ли просто сидит, закрыв глаза.
К тому моменту, как они доехали до монастыря, дождь прекратился, ветер разогнал все облака и затих. Живописная местность была озарена полной луной, которая ярко освещала блестящие от недавнего дождя монастырские постройки. Не очень далеко от монастыря, за пологим холмом с негустой рощей виднелась деревушка, в нескольких домиках горел свет. Весь открывшийся пейзаж дышал свежестью и очень походил на идиллию сельской жизни. Ворота монастыря были открыты — гостей ждали. Григорий остановился у дома, где проживал игумен, и в тот же момент дверь дома открылась и на крыльцо вышел он сам — отец Амвросий, в сопровождении невысокой тихой женщины. Настоятель радушно, как старого друга, обнял вышедшего из машины Григория и вопросительно посмотрел на продолжавшую сидеть в машине Катю. Она, немного помедлив, с трудом вылезла из машины. Отец Амвросий тепло ее поприветствовал и представил свою спутницу:
— Это Татьяна. Она покажет тебе твое жилище.
Миниатюрная Татьяна объяснила Кате, что жить та будет не в монастыре, а в соседней деревне с другими женщинами из общины. До места было рукой подать, и Григорий предложил Кате прогуляться пешком.
Неудавшаяся самоубийца шла сначала довольно бодро, свежий ночной воздух приятно холодил, но постепенно силы стали ее оставлять, ее лихорадило, и она начала отставать от идущих впереди Григория и Тани. Сначала Катя из принципа не хотела звать на помощь доставучего доктора, она еще злилась на него за сцену на мосту, да и в машине он ее порядком утомил, но потом поняла, что желания умереть от холода на сельской дороге у нее совсем нет, это тебе не с Поцелуева моста вниз головой… Катя попыталась сделать над собой усилие и догнать провожатых, но ничего не получалось, она все больше и больше отставала. В итоге ей стало совсем холодно, зуб на зуб не попадал, она ссутулилась, обхватила себя руками для того, чтобы согреться, но ничего не помогало. Она хотела крикнуть, чтобы ее подождали, но голос совсем пропал, из горла вырывались только какие-то хрипы. К ее радости, Григорий наконец отвлекся от беседы и оглянулся. Ругая себя, он торопливо подбежал, накинул на нее свою куртку и взял под руку. До деревни они дошли вместе, Катя цеплялась за Григория и еле волочила ноги.
В доме, куда они зашли, сразу началась суета. Женщины, находившееся там, обрадовались вновь прибывшей, но, увидев в каком та состоянии, стали причитать и готовить ей место для сна. Сама Катя плохо видела окружающих, она чувствовала невозможную тяжесть, ноги подкашивались, она готова была рухнуть на пол и хотела только, чтобы ее оставили в покое. Через какое-то время, посовещавшись, женщины решили выделить для Кати отдельное помещение, и ее уложили в небольшом чулане в сенях, где стояла единственная в доме кровать. Все остальные спали, положив на пол комнаты тюфяки с соломой, которые сами же для себя и готовили. Григорий вызвался посидеть с Катей, проследить за ее состоянием.
А Кате было очень плохо. Она потом, когда поправилась, не один раз спрашивала Гришу, что же с ней было, но он ей толком ничего не рассказал. Отвечал только, что немного побуянила, да и всего-то делов. Катя отрывочно, словно сквозь плотный туман, вспоминала, что просила отпустить ее, рвалась убежать, ругалась, даже вроде дралась, но все было как во сне, а может, и вообще все это ей привиделось в бреду. Только женщины, что вместе с ней жили, сказали ей про эту ночь, что «у Гриши твоего терпение просто ангельское».
ГЛАВА 2
На следующее утро Григорий рано разбудил Катю.
— Катя, вставай! Пойдем в церковь — утренний молебен скоро начнется.
— Не трогайте меня, пожалуйста, дайте спокойно умереть, — пробормотала она сквозь сон.
— Что за глупости! Никто тебе умирать здесь не даст. Пошли — увидишь, легче станет!
— Не хочу, оставьте меня в покое.
— Я ведь силой заставлю. — Григорий повысил тон: — Тебя зачем в монастырь отвезли? Молиться! Вот и пойдем.
— Оставь меня в покое, старый козел! — Катя натянула на голову одеяло, пытаясь отделаться от надоедавшего Григория, но он с силой откинул с нее одеяло.
Девушка устало попыталась объясниться:
— Сами мне твердили: такой тяжкий грех совершила! Я, может быть, раскаиваюсь, но, извините, не верю, что могу вдруг измениться. Я такая какая есть, и если Богу надо, пусть меня такую прощает, а нет — и не надо, буду дальше крест свой нести!
— Ты не крест, а бред несешь! — Григорий рассвирепел. — Без страстного желания стать другим не может произойти внутреннее преображение! Ты должна захотеть стать другим человеком, и, пока ты не обратишься к Богу с мольбой о прощении и очищении, ничего не изменится! Ты не просто должна положиться на Божье милосердие, ты обязана желать преображения!
Катя села на кровати и, не поднимая на собеседника глаз, тихо произнесла:
— Ну а если не могу молиться, нет у меня веры в ваше чудесное исцеление?
— Ты, главное, молись — Он тебя услышит! Он всех слышит. Только предавшись в руки Господа, ты почувствуешь в себе новые силы.
Катя, все так же тупо уставившись в пол, сидела на кровати, Григорий с силой потянул ее за руку и заставил подняться.
— Мне тебя одеть или ты сама справишься?
Она злобно зыркнула на Григория и вытолкала его за дверь, пообещав быстро одеться. Григорий закурил, ожидая ее выхода, и, дождавшись, проводил ее до монастыря в церковь, где уже начался молебен.
Звуки жили по своим собственным законам, и сладить с ними не было никакой возможности. Они то накатывались тяжелой волной, то замирали где-то вдали, и тогда их было почти не разобрать, до слуха долетали лишь отдельные обрывки фраз, и общий смысл понять было невозможно. Свет тоже начал свою хитрую игру, то ярко освещая убранство церкви так, что хотелось зажмуриться, то почти исчезая, и все вокруг терялось в густой темноте, и не было видно окружающих ее людей, сосредоточенно слушавших утренний молебен. Только горели сквозь темную пелену огоньки свечей, зажженных возле икон. Иногда огоньки начинали кружиться в медленном вальсе, и тогда все вокруг исчезало, оставляя им простор для кружения. Даже стоящий рядом и поддерживающий ее Григорий как будто растворялся в темноте, терял четкие контуры и становился зыбкой тенью. Ног она почти не чувствовала, иногда приходило ощущение неимоверной легкости, казалось, что она парит, не касаясь земли, — это было самое приятное из того, что она ощущала в последнее время. А иногда ее будто прижимало к земле чьей-то могучей рукой, и она судорожно хваталась за Григория, чтобы хоть как-то устоять на ногах.
Неожиданно она поняла, что они уже вышли из церкви, служба закончилась и народ расходится по своим делам — наверное, ее из храма вывел Гриша. К ним подошел отец Амвросий, но у Кати почемуто не получалось на нем сфокусироваться, и на его приветствие она только вяло кивнула. Она опять сосредоточилась на своих неприятных внутренних ощущениях, и реагировать на внешние раздражители сил уже не хватало. Видя ее состояние, игумен обратился к Григорию:
— Доктор, я вижу, что вы взялись еще и наркоманам помогать. Что ж, похвально, но не много ли вы на себя взвалили? А вдруг не сдюжите?
— Это подружка моей жены, они вместе работали. — Григорий почувствовал необходимость объясниться. — Как христианин, я обязан ей помочь.
— Это так. Но не забудьте, что читаете псалтырь сегодня, как договаривались.
— Да, конечно, я Катю на кого-нибудь оставлю на это время.
Отец Амвросий на мгновение задумался.
— Попросите Татьяну присмотреть, у нее медицинское образование есть, а я ее от работы на это время освобожу, найду, кем заменить.
Григорий посмотрел на Катю — она была полностью погружена в себя. Он осторожно взял ее под руку, чтобы пойти в сторону общей кухни, но она не захотела тронуться с места. Григорий тихонько потянул ее за руку:
— Катя, пошли. Завтрак скоро начнется.
— Я есть не хочу, я лучше пойду посплю.
— Тебе, в твоем положении, нельзя голодать. Пошли, я на кухне что-нибудь прихвачу и отведу тебя в избу.
Они медленным шагом добрели до трапезной, Григорий усадил Катю на скамейку рядом, а сам сбегал внутрь и взял еды. Дорога до деревни заняла очень много времени, сил идти у Кати почти не было, они то и дело останавливались, чтобы передохнуть. Зайдя в избу, Катя, как подкошенная, без сил рухнула на кровать.
Григорий не оставлял попыток ее накормить.
— Тебе надо перекусить.
— Спасибо, но я не хочу, — пробормотала Катя, не открывая глаз.
— Ничего, аппетит приходит во время еды, сейчас чайник вскипит.
Он ненадолго оставил ее одну и вернулся с дымящейся чашкой и тарелкой с бутербродами. Катя никак не отреагировала на его возвращение. Но Григорий был намерен, во что бы то ни стало, не дать бедняжке умереть голодной смертью, он силой усадил ее на постели и заставил съесть все, что принес. От еды неприятные ощущения только обострились, ко всему прибавилась и тошнота. Катя села на кровати, жутко кружилась голова, и мутило в животе.
— Как-то мне нехорошо. — Она попыталась встать.
Григорий усадил ее обратно:
— Посиди немного спокойно, не вставай.
Катя еще какое-то время посидела, прислушиваясь к своим ощущениям, они становились все более невыносимыми, она еще раз попыталась подняться, но Григорий был рядом и не дал ей этого сделать. Катя не успела ничего сказать, как ее вывернуло прямо на Гришу. На хирурга было страшно смотреть, он прямо побелел и запричитал: