- На что ругался-то? - Что тут вообще происходит?..
- Да на всех. На Франческо, на Максима, на эту новую докторшу...
Рауль качает головой, раздвигает волны жаждущих подписи, одобрения, разрешения, указания и прочего личного позволения Сфорца на что-нибудь экстренно важное, ибо менее важное решают руководители отделов, но понятно, что с пропажей Антонио обычные приемные часы сбились и теперь остается только пастись под дверью и пытаться добиться встречи ну хоть когда-нибудь. Толкает дверь. Тот референт был пятном... нечто подтянутое, с короткой стрижкой, невыразительное и довольно зажатое, что для новичка неудивительно. И с чего же вдруг Карл соизволил сойти с ума?
Рауль все-таки помнил его... смутно, но помнил. Тоже выпускник новгородского филиала и очень похож на самого Максима. Деловой, азартный, компетентный и костюм носит как доспехи. Вернее, как их раньше носили - в неудобных доспехах не очень повоюешь. Только, в отличие от Максима, Карл явно не стремился тут же навести максимум возможного ужаса на всех подряд... видимо, его дома хорошим манерам учили. Но не в этом же дело.
А дело, кажется, есть, потому что Франческо на звук открывающейся двери внимания не обратил - сидит, пригорюнившись, мимо экрана смотрит. И явно не экран и не работа на нем ему до такой степени не нравятся.
Сидит - сразу и криво, и боком, и по диагонали, и вообще являя собой корпоративный логотип в виде псевдоготической буквы S, изображающей родового "Змея". И противоестественных углов столько же. Как всегда. Эти стол и кресло выверены с точки зрения эргономики по миллиметру, идеальная конструкция. Но если уж человек хочет, чтоб ему было неудобно, вредно и больно, он найдет, как извернуться, являя собой очередную победу разума над природой.
На экране ползет, подвластный автопрокрутке, какой-то научный труд, где формул больше, чем текста. Держу пари, что его никто не читает. Разве что так, записывает внутрь себя.
Положить одну руку на затылок этому... изобретателю позвоночника Мебиуса, другую на подбородок, с удовольствием дернуть влево и вправо. До мощного хруста: все семь щелчков. Выругаться про себя, потому что, не воспринимая, кто пришел, с чем, зачем, страдание в кресле доверчиво и с удовольствием отдается в чужие руки.
- Тебе так когда-нибудь по-настоящему голову свернут.
- Хорошо бы... - вяло отзывается Франческо.
Черт бы побрал этого Эулалио и все Сообщество его. Черт бы их побрал совсем. Раньше у Франческо хоть этой болячки не было. Раньше он за близких беспокоился, конечно - но одновременно был уверен, что случайности, если она вздумает клюнуть в темя, не помешаешь ничем. Нет таких мер безопасности, чтобы защитили от всех проявлений энтропии, а значит и дергаться нечего. И тут пришел чертов иезуит и подстрелил Алваро - и на элементарном примере объяснил нашему обормоту, что пора взрослеть и хоть за что-то отвечать. Только это хорошо, когда ты можешь что-то сделать. А если предел твоей помощи - сидеть и не лезть под руки профессионалам?
- Да, - говорит Рауль. - Вот только отсутствия тебя сейчас и не хватает всем до полного счастья.
Хотя это идея. Это даже очень неплохая идея, потому что в поисках - что есть Франческо, что нет его, все равно он понимает в происходящем раз в тридцать меньше, чем Максим, и то, что он визирует какие-то решения - пустая формальность, дань привычке. А для сестры это - не опора, какая это опора, это болото, наше любимое агрегатное состояние. Объяли меня воды - и растворили в коллоид. Хотя человек по природе и так коллоид. Но этот - без оболочки. И безоболочечному коллоиду совершенно бесполезно предлагать заняться текущими делами, посетителями и прочей жизнью корпорации. Поскольку брать себя в руки при необходимости он не умеет. Никогда не умел.
И нечего тут брать в руки, кроме шейного отдела позвоночника.
- А давай я тебя украду, - предлагает Рауль. - В конце концов, ты меня крал.
Во всяком случае, именно это Франческо когда-то заявил отцу Рауля в ответ на вопрос, где находится младший де Сандовал. "Я его похитил, - сказал Франческо. - Но на вашем месте, я бы не обращался ни в полицию, ни в прессу, ни в вашу собственную службу безопасности. Потому что тогда я, как умеренно честный человек, буду обязан на нем жениться".
Прозвучало это красиво, и оба восемнадцатилетних балбеса-первокурсника очень гордились остроумием, смелостью и находчивостью Франческо. Потом, разумеется, оказалось, что ответ нанес отцу тяжкую черепно-мозговую травму через ухо. Внутрь головы проник, но целиком разместиться там не смог. Отчего-то папаша выделил в качестве основной информации слово "жениться". Видимо, в то, что наследник Сфорца может кого-то всерьез похитить, он поверить не мог, а вот тут...
Если бы кто-нибудь знал наперед, что из остроумия выйдет примерно лет десять напряженных муторных объяснений насчет репутации семейства и банковского дома (что совершенно одно и то же), что именно Франческо окажется виновником "беспутного" образа жизни Рауля, богемой, растлителем, наставником во всем самом дурном, что изобретено в подлунном мире, наркоманом, заразным безумцем...
"Папа, - как-то спросил Рауль, пользуясь безопасностью телефона и расстояния в пару тысяч километров, - откуда у тебя такие неприличные картинки? Я половины того, что тебе приходит в голову, в жизни не видал, не пробовал и не собирался!". Не помогло.
Впрочем, сейчас дела обстояли немногим лучше. Начиная с инцидента в Лионе папа стал считать Рауля не угодившим в дурную компанию балбесом, а состоявшимся в этой дурной компании политиком и интриганом... и доселе не подававший признаков жизни Томас - старший брат и зеница отцовского ока - уже шесть раз звонил рыдать, что Рауля теперь ставят ему в пример. Оказалось, что добиться родительского уважения очень просто: нужно всего-то решиться предать семью, попытаться стать ловким игроком, пролететь в этом начинании со свистом, сделаться виновником самого обширного вооруженного конфликта за десять лет, наполовину уронить отцовскую банковскую систему и едва не подвести всех под национализацию.
Впрочем, самое главное - оказаться на правильной стороне. Папа проникся до глубины диафрагмы и признал, что Рауль выбрал верный образ жизни. Двадцать лет спустя, просто аурелианский роман.
- Не надо меня красть, - не менее вяло возражает Франческо. - А то без меня их тут всех паразиты съедят. Знаешь, такие... - Франческо пошевелил пальцами.
Вытряхнуть из пиджака - куда проще, чем просить раздеться, и куда быстрее. С рубашкой то же самое. Навык чистки этого горького лукового горя отработан еще с тех самых времен порока и разврата, то есть, студенческих лет. Когда-то Франческо ухитрялся приходить в состояние заболоченной недвижимости от всего на свете, начиная с похмелья, заканчивая страхом перед экзаменом, а уж ссора с очередным предметом чувств... И кто его, спрашивается, сначала укладывал отдыхать, а потом поднимал на ноги? За первый же год Рауль набрался навыков больше, чем санитар в приемном покое.
Это не шея, это не плечи, это не позвоночник... это нечто противоестественное, куда более противоестественное, чем фантазии папаши. Поскольку от процессов в его фантазиях, будь они правдивы, всем делалось бы только приятно, а от застоя в плечевом поясе - ровно наоборот.
- Такие паразиты бывают у овец. В мозгах. Ценуроз называется, а в народе - "вертячка". Рассказывай, что у тебя тут был за баран, что натворил...
- Да это я его привел. А натворил он раньше. - Франческо вздыхает. Пока еще - неосознанно. Чтобы он вернулся в тело, тело придется долго приводить в порядок. - Вернее, натворил-то Максим. Взял на работу... то, за что ты поначалу принял его самого. И оставил старшим на хозяйстве.
Это Карл? Да он же тихий был...
Руки делают работу сами, они к голове, к счастью, не прикреплены, а то быть бы уже Франческо без головы.
- И тот решил опередить начальника?
- Хуже. Начал его подставлять. Вплоть до полуутечки в прессу.
Такого у нас не было, кажется, с основания филиала. Если не считать резидента Совета в охране, но Карл явно не подарок врагов. Подставлять руководителя - это паршиво даже в рутинной ситуации, но сейчас?
- У меня класс естественников еще ни одного трупа не препарировал... Столько печенок всем выклевали, а как они выглядят - не знают. Можно, я его убью и тело отдам на урок?
- На урок деловой этики разве что, и не труп, а запись. Понимаешь, Карл этот виноват не больше лакмуса, который синеет или краснеет. Он же не голос с потолка услышал, что можно и нужно подставлять и пользоваться критическими ситуациями для роста. И не во сне ему приснилось. Он тут увидел, да?
- Что? - Нет, ну полный бред на марше. Если некого обвинить - точнее, если кое-кого обвинять не хочется, то хотя бы себя назначить виновным. Надо было мне еще вчера устроить детей и приезжать.
- Он тут, в этом кабинете мне про Габриэлу напоминал. Как я Максима через ее голову командовать назначил. Мол, можно начальство обойти, и награду получить. Он хотел еще сказать, что и убить можно, позволить убить, подставить Совету - и смерть потом использовать. - Франческо мотает головой, - Не сказал, сообразил, что до конца фразы не доживет. А жить ему хотелось.
- И что, - интересуется Рауль, - и правда - можно?
- Издеваешься?
- Нет. - Голову эту дурную к одному плечу, к другому, вперед, назад... - Слушай, если этому выродку так показалось на пустом месте, то при чем тут ты и все остальные?
- Да не на пустом...
- О, - до де Сандовала медленно доходит. - Я твоему любимому заместителю теперь могу объяснить, почему нехорошо нарушать правила. На примере, на пальцах. Почему именно нехорошо. Не потому что очередное абстрактное "нехорошо", а потому что круги по воде идут, такие вот - в том числе. Вот теперь до него дойдет, почему. И себе заодно пример утащу. Я только опять не понимаю, почему это должны делать мы и на что тратятся средства налогоплательщиков. Почему в этом их бедламе никто не может объяснить умному парню такую простую вещь...