— Остановитесь! — кричит Врамин, превращаясь в ослепительно-зеленого великана посреди хаоса.
— Если вы не остановитесь, от этого мира не останется камня на камне! — кричит он, и голос его рушится вниз, как раскаты грома, трубит и свищет над ними.
Они, однако, продолжают биться, и волшебник, схватив за руку своего друга Мадрака, пытается открыть им двери, чтобы покинуть Блис.
— Гибнет гражданское население! — кричит какое-то мгновение Генерала.
Смеется в ответ мгновение Вэйкима.
— Какая разница, есть ли на мертвеце форма, нет ли ее, когда вступает он в Дом Мертвых?
Проступает контур огромной зеленой двери, постепенно обретает плоть, дверь начинает открываться.
Врамин уменьшается в размерах. Когда дверь распахивается настежь, его и Мадрака подхватывают огромные валы, встающие и опрокидывающиеся в исхлестанном ветрами океане, и выносят через открывшийся проем наружу.
Армии Вэйкима и Генерала тоже на гребне волн хаоса, гонимых ветрами перемен, их тоже сносит к зеленой двери, распахнутой настежь, словно некий светозарный магнитно-водоворотный центр. Все еще сражаясь, плывут они к стоку, ныряют в него, исчезают.
Бронза, когда дверь начинает закрываться, движется почему-то очень медленно, но все же успевает протиснуться в проем до того, как обрушивается на пустое пространство, где только что была открытая дверь, хаос.
Тогда замирают вдруг грохот и суматоха, и переводит, кажется, с облегчением весь Блис дух. Почти все переломано, множество народу умерло или умирает в данный момент, каковой мог бы иметь место за тридцать три секунды до начала той фуги Вэйкима и Генерала, которая нынче не состоится, не начнется на засыпанной мусором территории Ярмарки, покрытой зияющими трещинами и дымящимися воронками.
Среди рухнувших арок, опрокинутых башен, стертых с лица земли зданий с огненным мечом наголо шагает спасение. Дневною горячку сеют Дома Силы, и где-то лает собака.
Гнев Алой Леди
Мегра из Калгана спасается бегством. Пробираясь сквозь разношерстную толпу, она почти не замечает многообразия цветов и форм вокруг себя. Вдруг из множества глоток вырывается вопль. Над Ярмаркой поднимается холодный, злобный ветер. Вверх смотрит Мегра, остановившись на миг среди хлопающих на ветру флагов и вымпелов, сопротивляющихся его напору шатров и палаток; и картина, которую она видит, приковывает к себе ее взгляд, ватными делает ноги.
Это скачет на Бронзе Стальной Генерал. Он спускается вниз, медленнее, медленнее. Мегра о нем читала, о нем слышала, ибо присутствует он во всех апокалиптических писаниях всех наций и народов.
Позади нее во вспышке зеленого пламени исчезает павильон Она оглядывается и видит, как, прорезав воздух, зависает в нем, продолжая ослепительно пылать, зеленая вспышка.
В сторону сворачивает огромный зверь, Бронза, все медленней скачет он с каждым шагом, все медленней; и вот спускается он к полуразрушенному павильону, где остались биться друг с другом Вэйким и воитель-жрец Мадрак. Глядит Мегра в ту сторону, но в любой толпе рост ее не позволяет ей увидеть что-либо за пределами того барьера, которым позаботилось окружить ее человечество.
Наконец исчезает из ее поля зрения и сам Стальной Генерал, вновь проталкивается она через многоногую массу к шатру, где скончался очередной человек.
Чтобы проложить себе путь там, где любой другой вынужден был бы застрять, приходится Мегре использовать силу; словно брассистка, мощными гребками посылает она себя вперед между массивными туловищами, сквозь чересполосицу конечностей, между машинами, снабженными лицами и перьями, женщинами с мигающими лампочками в груди, мужчинами, на суставах которых угрожающе топорщатся шпоры, полчищами заурядно смотрящихся представителей всех шести рас; мимо женщины, из синей грудной клетки которой доносится неумолкающая скрипичная мелодия, — от ее крещендо у Мегры закладывает уши, мимо мужчины, который носит свое сердце на боку, в щелкающем счетчике Гейгера; она отпихивает схожее с раскрытым зонтиком существо, в неистовстве пытающееся обвить ее своим щупальцем; теперь расталкивает она ораву желторотых гномов, сворачивает в проход между павильонами, пересекает площадку с утоптанной почвой, покрытой слоем опилок и соломы; она торопится и ныряет между двумя следующими павильонами, когда свет вокруг нее начинает вдруг медленно меркнуть, и она отшвыривает рукой крохотное крылатое созданьице, которое, что-то невнятно тараторя, кружит вокруг ее головы.
Тогда оглядывается Мегра и видит картину, подобной которой не видывала на своем веку.
Остановилась там ярко-красная колесница, еще разогретая небесной пылью, и пусты постромки ее. Глубоки колеи, проложенные колесами в почве, но коротки, метра три, не больше. А дальше земля нетронута.
Видна на колеснице женская фигура, высокая женщина в плаще и под вуалью. Вниз свисает выбившаяся прядь ее волос, и цветом она — как кровь. В правой руке, почти столь же красной, как и ее ногти, держит она поводья, но ни к чему не прикреплены они перед колесницей. Крохотное тараторящее крылатое существо, от которого отмахнулась Мегра, устроилось теперь у женщины на плече, сложило крылья так, что их больше и не видно, подергивает голым хвостом.
— Мегра из Калгана, — раздается голос, будто отвешивая ей пощечину расшитой драгоценностями перчаткой, — вот и пришла ты ко мне по моему желанию, — и пар, исходящий от колесницы, клубится над красной женщиной.
Мегра вздрагивает, она чувствует, как на сердце ей опускается что-то вроде глыбы лежащего между звезд черного льда.
— Кто ты? — спрашивает она.
— Меня зовут Изида, Мать Праха.
— И почему нужна я тебе? Я не знаю тебя, Госпожа, — разве что по сплетням из легенд.
Смеется Изида, а Мегра хватается за металлическую стойку, которая подпирает павильон справа от нее.
— Я искала тебя, крольчонок, чтобы страшно отомстить.
Почему, Леди? Я ничего тебе не сделала.
— Может так, а может и нет. Может быть, я ошибаюсь, хотя думаю, что нет. Ну да скоро узнаю. Нам придется подождать.
— Чего?
— Исхода битвы, которая, я думаю, вот-вот разразится.
— Как мне ни нравится твое общество, Госпожа, но я не намерена ждать здесь с какой-либо целью. Ты должна извинить меня. У меня дело…
— Милосердие! Я знаю..
И она опять смеется, и сжимаются пальцы Мегры на металле подпорки, и гнется та под девичьей рукой, и обретает наконец свободу от тут же падающего павильона.
Замирает смех Изиды.
— Дерзкое дитя! Уж не осмелишься ли ты поднять против меня оружие?
— Бели будет на то нужда, хоть я и сомневаюсь, Мадам, что оно мне понадобится.
— Тогда замри, как статуя, где стоишь!
И с этими словами касается Красная Ведьма рубиновой подвески у себя на груди, и выбивается из нее луч света и падает на Метру.
Борясь с накатившим на нее оцепенением, параличом, швыряет Мегра в Изиду металлическую стойку, и та крутится в воздухе, как большое серое колесо, словно циркульная пила, диск, устремленный к колеснице.
Бросив поводья и подняв вверх руку, Изида продолжает сжимать подвеску, из которой вылетает теперь целый сноп лучей. Они падают на вращающийся в полете металл, на миг он вспыхивает с яркостью метеора — и тут же исчезает, лишь бесформенная груда шлаков падает на запекшуюся под местом вспышки почву.
Мегра чувствует, что ледяная хватка на ее теле разжалась, и прыгает вперед к колеснице, с размаху бьет в нее плечом, сбивая Изиду на землю, ну, а наперсник ее удирает, хоронится за пошатнувшимся колесом.
Мегра подскакивает к ведьме, готовая нанести удар ребром ладони, но увидев, что упала вуаль Изиды, замирает она на долю секунды, не в состоянии дотронуться до предмета столь дивной красы, что зрит она перед собой, — огромные темные глаза на красном, сияющем пламенем жизни лице, формою схожем с сердечком; ресницы, взлетающие выше бровей, словно крылья порхающей малиновой бабочки; блеск розовых, как плоть, зубов в неожиданном просверке улыбки, подобную которой, если повезет, можно иногда увидеть, когда долго смотришь в огонь.
Продолжает сгущаться тьма, свирепеет ветер, вдруг содрогается, будто от далекого удара, земля.
Снова падает на Мегру свет рубиновой подвески, и пытается подняться Изида, вновь падает на колени, хмурится.
— О неразумное дитя, если бы ты знала, какая судьба тебе уготована! — говорит она, и Мегра, припоминая дошедшие из тьмы веков стародавние легенды, молит не только официального бога общепринятой ныне религии, но и давным-давно павшего.
— Озирис! Владыка Жизни, избавь меня от гнева супруги своей! Ну, а коли не услышишь ты моих молений, обращу я их к темному богу Сету, которого и любит, и боится эта Леди. Спаси меня!
И тут замирает голос у нее в груди. Встает наконец Изида и смотрит на нее сверху вниз, а землю между тем все сильней и сильней сотрясают чудовищные толчки, сумерками становится ясный полдень, — и в небесах, и на земле. Вдалеке все ярче разгорается синее свечение, откуда-то долетают звуки яростной схватки двух армий. Доносятся крики, вопли, стоны. У горизонта ландшафт начинает подрагивать, будто мир охватывают волны жара.
— Ты, может, считаешь это официальным ответом, — кричит Изида, — на свои кощунственные речи? Но это не так! Знаю, я не должна убивать прямо сейчас, нет, будет моя месть несравненно более жуткой. Получишь ты от меня в дар нечеловеческую мудрость и весь человеческий стыд. Ибо уже узнала я то, ради чего сюда приходила, посетила Блис, — и пора отомстить! А теперь, со мной в колесницу! Живее! Этот мир скоро может перестать существовать — ибо не удастся Генералу взять верх над твоим любовником! Будь он проклят!
Трудно и медленно подчиняются приказу мышцы Мегры, и забирается она наконец в колесницу. Рядом с ней встает Красная Ведьма, вновь набрасывает она на себя вуаль, расправляет ее складки. Вдалеке зеленый великан выкрикивает какие-то слова, но не слышны они, ибо тут же подхватывает их ветер и уносит куда-то прочь. Мерцая в неверном свете, проносятся всевозможные осколки и обломки по кругу в огромном вихре, который движется по Ярмарке. Все покрывается пятнами, меркнет, двоится, троится, одни образы расщепляются, другим удается удержаться. В земле то тут, то там открываются трещины, расщелины. Вдалеке рушится город. Маленький наперсник прячется в складках плаща ведьмы, крик застыл у него на губах. Сумрак разбит под ударами мрака, на землю с грохотом обрушивается ночь, и всеми цветами расцвечиваются те темные закоулки, где цвету бывать не должно. Изида натягивает поводья, и вспыхивают в колеснице языки алого пламени, но не причиняют вреда, а заключают их всех в сердцевину рубина — или яйца Феникса, и нет ни ощущения движения, ни звука езды, — да и вообще никаких звуков; и вот — вдруг — мир, называвшийся Блис, со всеми его сложностями, с его хаосом, бедламом, чумой, с его спасением, лежит далеко-далеко от них, словно светлый зев колодца, в который они падают, а по сторонам, как плевки, шлепают звезды.