– Ага, пора мне, где мои доспехи?
И где мой меч? Куда ж он делся?..
Это была длинная баллада о любви, ревности и поединке двух рыцарей за обладание прекрасной дамой. Публика заметно оживилась – певец в меру употреблял просторечные слова и повествовал о земных чувствах, что было близко каждому.
– Да, этот ничего так поет, – заметил Влад Семенов.
– Ага, вот только играть он не умеет, – усмехнулся Овчинников.
– Ну так они не музыканты эти миннезингеры, а поэты.
Распорядитель раута пригласил артистов Великой Руси. Семенов вышел с гитарой, раскланялся, сел на табуретку и начал наигрывать перебором мелодию – сначала очень тихо, потом всё громче и громче. Слушатели замерли – такой игры они еще не слышали: простая, незатейливая мелодия, казалось, проникала в самое сердце, рождая в нем тёплый отклик. И тут музыкант запел. Это была очень известная и популярная советская песня, Семенов пел ее, подражая голосу и интонациям Геннадия Белова (песню перевели для этого выступления на средневерхненемецкий):
Месяц свои блестки
По лугам рассыпал.
Стройные березки,
Стройные березки
Что-то шепчут липам.
Травы, травы, травы не успели
От росы серебряной согнуться.
И такие нежные напевы, ах,
Почему-то прямо в сердце льются…
Когда артист закончил петь, встал и поклонился публике, его встретила гробовая тишина. Владу Семенову стало не по себе – неужели народу не понравилось? Но это было не так. Народ просто потерял дар речи. Наконец поднялся со своего места хозяин замка и поблагодарил благородного рыцаря Семенова за прекрасный подарок – чудесное пение и музыку, достойную слуха королей.
Следующим вышел гость из Прованса. Одет он был бедно, но держался с достоинством. Аккомпанируя себе на лютне, он спел старую трубадурскую песню «Пастурель, в которой сеньор соблазняет пастушку, но та защищается с большим достоинством и искусством»:
Как-то раз на той неделе
Брел я пастбищем без цели,
И глаза мои узрели
Вдруг пастушку, дочь мужлана:
На ногах чулки белели,
Шарф и вязанка на теле,
Плащ и шуба из барана.
Я приблизился. «Ужели,
Дева, — с губ слова слетели, —
Вас морозы одолели?»
«Нет, — сказала дочь мужлана, —
Бог с кормилицей хотели,
Чтобы я от злой метели
Становилась лишь румяна»…
Завершил он свое выступление под одобрительные возгласы рыцарей и дам. Надо сказать, что знатная публика не просто так сидела, внимая пению местных миннезингеров и приглашенных гостей. Публика попивала вино всё время концерта. Вновь поднялся со своего места хозяин замка и спросил, помахивая кубком в такт своим словам, не желают ли выступить благородные господа из княжества Великая Русь?
Тогда в центр залы вышел Юрий Овчинников и спел специально адаптированную при переводе песню Александра Барыкина на стихи Николая Рубцова «Букет». Но стихи Рубцова как раз и были адаптированы под средневековые реалии, нетронутой осталась лишь музыка. Аккомпанировал себе Овчинников на семиструнной гитаре:
Я буду долго гнать коня в обед,
А к вечеру его остановлю.
Нарву цветов и подарю букет
Прекрасной даме, что я так люблю.
Я ей скажу: ах, с рыцарем другим
Вчера посмела ты заговорить!
Но я его уж вызвал на турнир
Придётся мне теперь его убить...
Разогревшаяся вином публика восторженно восклицала и хлопала в ладоши. Когда страсти чуть поулеглись, распорядитель вечера пригласил господ пройти в другую залу, где уже был накрыт стол – господам пора уже было закусить выпитое за вечер.
* * *
Команда Князя Балтийского начала культурную экспансию Европы. Несколько групп музыкантов разъехались по крупным городам Священной Римской империи с концертами. Пели они на разных языках – на немецком, итальянском, французском, но много песен в их репертуаре было и на русском. После первых концертов, когда уже в империи о них узнали, они чаще на русском и пели. Постепенно к русскому языку стали привыкать в Европе – непонятно, но звучит очень хорошо, мелодично… Русские песни стали разучивать трубадуры и труверы. Некоторые торговцы и даже рыцари, возвращаясь из Гамбурга, немного говорили по-русски. Так язык Великой Руси начал входить в моду в Европе. Лисин открыл в Париже, Риме и Флоренции школы русского языка.
Кроме популярных песенок, Великая Русь показала Европе и симфоническую музыку – правда, в несколько адаптированном, упрощенном виде, чтобы ее легче было воспринимать неподготовленным слушателям. Первый концерт симфонического оркестра Томской филармонии состоялся в Париже, в замке Людовика IX, которого называли покровителем искусств. На самом деле Людовик святой покровительствовал в основном зодчеству, но после концерта русского оркестра стал и покровителем музыки, выделив немалые средства на обучение в Гамбурге своих музыкантов и закупку инструментов.
Следующим инструментом культурной экспансии стала живопись. В то время в Европе светская живопись находилась в самом зачаточном состоянии, художники получали заказы в основном на роспись храмов. До эпохи Возрождения было еще далеко. Средневековое искусство не знало портрета в современном значении этого понятия. В отличие от мастеров Древнего Египта, античности или позднейшего Нового времени, средневековые художники не преследовали задачу живого сходства образа с оригиналом. Принцип «подражания натуре» был чужд эстетической природе Средних Веков. По распоряжению Великого князя Валерия Ивановича Миронова в СССР завербовали несколько художников, умевших недурно передавать портретное сходство в рисунке и живописи. Художники были отправлены в Гамбург в распоряжение Лисина. Так появились первые портреты европейских аристократов, за которые те платили огромные деньги. Но кроме денег художники приносили прибыль еще и рекламой гамбургского филиала Томского университета – там открылся художественный факультет станковой живописи, в который потекли желающие обучиться этому ремеслу. И не только желающие – графы, бароны и герцоги присылали своих людей учиться живописи, чтобы иметь у себя таких же искусных художников.
Великая Русь во всём задавала моду в Европе.
– Скоро каждый молодой человек в Священной Римской империи и в её окрестностях будет мечтать учиться и работать у нас, – докладывал Лисин Миронову.
– Что ж, – улыбнулся Великий князь, – у нас работа найдется для каждого.
– Ваше Величество, – Лисин озабоченно сдвинул брови, – но мы не справляемся. Нам нужно больше преподавателей.
– В университет? – спросил Миронов.
– Нет, нам нужно больше школ. Нужны учителя русского языка, математики, физики, химии. Русского языка особенно.
– Хорошо, – кивнул Миронов. – Постараюсь обеспечить твои нужды.
– Вот буквально на прошлой неделе из Италии прибыла целая ватага молодых людей. Они там несколько месяцев собирались к нам в университет приехать. Двадцать человек. Знаете, кто их надоумил?
– И кто?
– Фибоначчи. Он теперь всем своим ученикам так и говорит: «Хотите изучать науки? Хотите действительно понять, как устроен мир? Езжайте в Великую Русь и учитесь там, а не у меня».
– Ну хорошо, – проговорил Великий князь.
– Да, это хорошо, но их учить нужно – и русскому языку, и математике и вообще всему чуть ли не с нуля. А ведь это первые ласточки, скоро у нас вся Европа захочет учиться.
– Ну, всю Европу мы не сможем выучить, – улыбнулся Миронов, – но я тебя услышал, будут у тебя учителя. А уж средства на оплату их труда, на организацию и на строительство школ ты сам изыскивай.
– С этим проблем не будет, Ваше Величество, – ответил Лисин.
Лисин умолчал об одной проблеме. Римская католическая церковь была очень недовольна как усилением влияния Великой Руси в целом в Европе, так и её культурной экспансией. Дело в том, что кардиналы не рассматривали культуру отдельно от духовной жизни человека, и всё, что касалось культурных практик, идущих вразрез с религиозными догматами, расценивалось как противоречащее им. Особенно это касалось живописи – то, что художники изображали не Христа и его апостолов, а живых людей, да еще и с таким «сатанинским» сходством, кардиналы объявили богонеугодным делом и пытались давить на аристократов, грозя им отлучением от церкви, если они не воздержатся от заказов собственных портретов. Кардинал Болоньи даже выступил за то, чтобы суд католической церкви под названием «Инквизиция», созданный совсем недавно, в 1215 году папой Иннокентием III, включил художников, рисующих портреты с «дьявольской похожестью на живых людей» в список тех, кого надлежит сжигать на кострах. Пока этого кардинала папа не поддержал, но это пока. Фридрих II крепко прижал папскую власть в Священной Римской империи и даже в самой Италии. Но Лисин знал из истории мира России (прочитал об этом в Интернете), что Фридрих II умрет в 1250 году и папская власть на Апеннинском полуострове укрепится. И тогда от католической церкви можно ожидать чего угодно.
Лисин не доложил об этом Великому князю потому, что хотел сначала собрать больше информации и разработать хоть какой-нибудь более или менее реалистичный план действий. Он же был не просто представителем Великого княжества в Европе, он был Князем Балтийским, и он не хотел сваливать проблему на Центр, как только с ней столкнулся.
Глава 11
Похищение Миронова. План А
Возглавить операцию по похищению Миронова Вальдхайм поручил руководителю советского отдела внешней разведки ЦРУ Роберту Эймсу. Эймс вызвал своего лучшего агента Джона Смита. Смит был опытным и квалифицированным агентом, за глаза в конторе его называли Агент 007. Он и сам втайне считал себя кем-то вроде знаменитого персонажа шпионских романов Яна Флеминга. Он любил работать «на земле», его стиль отличался изобретательностью на грани авантюризма и смелостью на грани безумия. Но Смит был очень удачливым, его операции всегда заканчивались успехом, а победителей не судят, так что его авантюризм начальство, естественно, раздражал, но по результатам вполне устраивал.