Но нет… Это были обычные, деревенского вида, пацаны славянской внешности. Выцветшие на солнце волосы цвета соломы, простые рожи, со слабыми следами интеллекта… Обоим лет по шестнадцать-семнадцать на вид. Точнее определить я не смогу. Хотя, кто их деревенских знает? Они на молоке да мясе порой в таких акселератов вырастают, что и не разберёшь сразу, то ли пацан-переросток малолетний, то ли недомерок двадцатилетний. Одеты так, что и непоймёшь из какой эпохи прискакали. Не в джинсах и не в версаче… Старая потрёпанная одежда… Серая рубаха, серые штаны… Да так почти весь двадцатый век в деревне одевались, особенно если не на праздник какой собрались, а так, лошадей выгулять… Оружия у них никакого видно не было, если не считать какой-то плётки, с продетой на руку петлёй у ближнего ко мне. Второго я толком и не видел.
Но смотрели они на нас не слишком по-доброму. Хотя… Это на меня они так зыркнули. А вот на Машу, прятавшуюся за моей спиной, глядели совсем по-другому… С любопытством и какой-то ехидной усмешкой. Мне это сразу не понравилось… Но и девочка моя это тоже поняла, и «спряталась» в воде по самую шею…
По прицелом надменных глаз, что смотрели на меня сверху вниз, я вышел на берег. Своей наготы я не стеснялся. Да и к одежде было не подойти. Путь преграждали двое всадников. Я обратил внимание, что сёдел у парней не было. И изо всей конской сбруи только кожаная уздечка и всё.
Когда-то в детстве… В том прошлом своём детстве. На лето меня отправляли к деду в деревню. Так там все мальчишки так и ездили. Нам, соплякам доверяли даже купание коней. Вроде и работа, а пацанам за радость только…
Но эти двое уж больно нагло смотрят на нас. А особенно тот второй, что сзади… Он просто пялится на Машку таким взглядом, что спустить ему эту наглость я не смогу по определению…
— Эй, ты! Лоликонщик грёбанный! А ну харе пялиться на мою сестру! Сдрисни в туман, извращенец конченный, пока я тебе матку наружу не вывернул!
Какое-то время парни молча смотрели на меня. Но потом, тот что был дальше от меня, спросил у своего приятеля:
— Hans! Welche Sprache spricht dieser Typ? (нем. Ханс! На каком языке говорит этот парень?)
— Ich weiß es nicht. Klingt es wie eine Sklavensprache? Ich konnte nur die Wörter «Schwester» und «Gebärmutter» erkennen. (нем. Не знаю. Похоже, что это язык рабов? Я разобрал лишь слова «сестра» и «матка».)
— Welche Sklaven? (нем. Каких рабов?)
— Die aus den östlichen Ländern. Sie sagen fast dasselbe. (нем. Тех, что из восточных земель. Они почти так же говорят.)
— Hat er das Wort «Wyvern» gesagt? (нем. Он вроде бы сказал слово «Виверна»?)
— Es schien dir. (нем. Тебе показалось…)
А потом я понял, что он обращается ко мне:
— Hey! Wer bist du? Was machen Sie auf den Ländereien des Barons von Drost⁇ (нем. Эй! Кто вы такие? Что вы делаете на землях барона фон Дроста?)
Ясно дело, он у меня что-то спрашивает. Но я, не смотря на то, что сейчас ношу немецкую фамилию, на языке Гёте ни бум-бум. А то что они говорят на языке очень напоминающем немецкий я понял, конечно. И что мне ему сказать? «Гитлер капут»? Или «Хенде хох!»
— Sie sehen nicht wie Sklaven aus. Haut zu sauber. Und es gibt keine Peitschenspuren auf der Rückseite. (нем. Не похожи они на рабов. Кожа слишком чистая. И на спине нет отметин от кнута.) — это снова второй подключился к разговору.
— Es lässt sich leicht beheben… (нем. Это легко исправить…) — ответил ему первый, поигрывая плетью в руке.
— Du solltest ein Mädchen nicht schlagen. (нем. Девку не стоит бить.)
— Hat dir dieser Rotschopf gefallen? Ist es nicht immer noch zu klein für Unterhaltung? (нем. Тебе что, понравилась эта рыжая? А не маловата ли она ещё для твоих развлечений?)
— Was ist der Unterschied? Es gibt ein Loch, aber der Rest spielt keine Rolle. (нем. Да какая разница. Дырка есть, а остальное не важно.) — откликнулся второй и гнусно заржал.
И тут из-за моей спины раздался тонкий девичий голосок. Вот чего я от своей спутницы не ожидал, так это того, что она свободно говорит по-немецки. Хотя чему тут удивляться. Она же немка по происхождению. И в отличие от меня, настоящая немка, а не поддельная.
В голосе Маши прозвучал такой холод, что даже я поёжился. А может это просто свежий ветерок от реки обдул моё голое мокрое тело…
— Räudiger Hund! Du wirst deine Worte bereuen! (нем. Пёс шелудивый! Ты ещё пожалеешь о своих словах!)
И тут же без перехода, обратилась ко мне.
— Максим! Убей их!
— Обоих сразу?
— Того что дальше, оставь на потом. Он про меня всякие гадости говорил. Я сама хочу с ним разобраться.
— Не вопрос… — ответил я.
После чего достал из пространственного хранилища один из пистолетов и выстрелом почти в упор, снёс переднего всадника на землю. С трёх метров промахнуться было трудно. Я стрелял не в голову, а куда-то в середину тушки. И, как видно, не промахнулся.
Выстрел прозвучал оглушительно громко, как гром среди ясного неба. Лошадь, лишившись своего седока, взвилась на дыбы, шарахнулась в сторону и умчалась куда-то в неизвестном направлении.
Второй всадник попытался дёрнуться, но я навёл на него пистолет, и скомандовал:
— Слезай с коня, фашист недоделанный!
Маша тут же перевела ему мои слова.
— Runter von deinem Pferd, Bastard! (нем. Слезай с лошади, ублюдок!)
Тот под дулом моего пистолета почти скатился с лошади…
— Лёчь на землю! Мордой вниз! Руки за голову! — продолжал я отдавать команды.
— Runter auf den Boden! Mit dem Gesicht nach unten! Hände hinter dem Kopf! — синхронно переводила мои слова Маша.
Пленник быстро выполнял все команды. Похоже, что подчиняться приказам его хорошо научили.
Я достал из запасов Оганяна кусок верёвки, и крепко связал руки нашего пленника у него за спиной. Оставшийся конец обмотал вокруг щиколоток и подтянул к связанным рукам. Так обычно менты вяжут буйных хулиганов у себя в отделении. У них это называется «ласточка».
Пока я вязал пленника, голая Маша стояла рядом со мной и что-то выговаривал связанному парню.
Из-за этого я и не расслышал, что происходит за моей спиной. А зря… Лишь в самый последний момент, я что-то почувствовал и обернувшись, почти не глядя выстрелил.
Тот, в кого я стрелял, оказался недобитком. И пусть это послужит мне наукой. Не оставляй недобитых врагов за спиной.
Помнится во времена СССР была такая фраза: «Социализм — это учёт и контроль!» И это правильно. Пересчитай врагов, а потом проконтролируй. Недаром в девяностых фраза «контрольный в голову» ушла в народ.
На этот раз я попал ему прямо в лоб. Тут уже и доктор не нужен, чтобы диагноз поставить. До этого-то он имел только проникающее ранение в грудь, а теперь вон как «пораскинул мозгами».
После того, как я добил «первого всадника», второй мелко-мелко затрясся.
— Töte mich nicht! Bitte! Töte nicht… (нем. Не убивай меня! Прошу тебя! Не убивай…)
— Чего он хочет?
— Просит, чтобы ты его не убивал.
— Ты хотела с ним поговорить. Можешь начинать…
Маша тут же влепила связанному пленнику голой пяткой по рёбрам. А потом ещё раз. И ещё…
— Halt die Klappe, Kreatur! Wolltest du mit meinem Loch spielen? Was? Hast du deine Meinung geändert, du Bastard? (нем. Заткнись, тварь! Ты хотел позабавиться с моей дыркой? Что? Передумал, гадёныш?)
Да. Смотреть на неё было страшно. Стоит голая девочка и кричит на связанного парня. Наверное, он сказал ей что-то такое, чего она ему не сможет простить никогда. Надо бы её притормозить. А то я хотел ещё допросить его на предмет того, где мы находимся и какой сейчас год от Рождества Христова.
И тут моя подруга сделала такое, чего я от неё совсем не ожидал. Она взяла и стала мочиться ему прямо на лицо. Омерзительное зрелище. При этом она ещё и приговаривала:
— Hier ist mein Loch für dich! Genieße es, Geschöpf! (нем. Вот тебе моя дырка! Наслаждайся, тварь!)
— Ты чего это творишь, Маш?
— А это я от испуга, Макс…
— Я такого от тебя не ожидал. Интересно, что они такого сказали, что ты так на них обиделась?
— Они… Этот вот хотел позабавиться с моей… дыркой. Так он сказал.
— Ну, тогда ясно. А сейчас… Ты бы оделась, что ли.
— Ты сам голый… И это у тебя там поднялось, потому что я тебе нравлюсь голая? — указала она на мои причиндалы, которые совсем не к месту стали больше, чем обычно…
— Нет. Это от холода. Но я оденусь чуть позже. Не хочу одежду испачкать кровью.
— Ты его будешь резать?
— Обязательно. Особенно если он не будет со мной откровенно разговаривать.
— А можно я тоже ему кое-что отрежу? — кровожадно спросила Маша и улыбнулась.
В ходе экспресс-допроса, пленник с помощью переводчика Маши, сообщил, что его зовут Йохан, они с Хансом слуги барона фон Дроста…
Ну, а дальше пошли сплошные непонятки. Оказалось, что они не немцы, и не германцы вовсе, а баварцы… Год на дворе семь тысяч четыреста девяностый от сотворения мира. Ни про какого Иисуса Христа он не знает, а самый главный бог у них одноглазый Один.
Я медленно офигевал от всего услышанного.
Европа оказалась поделена на кучу мелких государств, как лоскутное одеяло. А на востоке живут свирепые варвары-азиаты.
Никаких мировых войн не было и в помине, а всякие войны ведутся тут по старинке честным железом. И лишь только восточные варвары используют страшное оружие похожее на то, что использовал я, только большое, длинное, более шумное и дымное.
Иногда Йохан переставал говорить, но я втыкал ему в руку или в ногу свой ножик и слегка поворачивал в ране, и мальчик снова начинал петь, как баварский соловей…
Оказалось, что у них тут с технологиями совсем швах. Оружие делают кузнецы. Никаких фабрик, заводов или мануфактур нет и в зачаточном состоянии. Каждый суслик агроном, а каждый барон — царь и бог, но в пределах своей деревни.