В одном из пустых дворов, где-то на Таганке, я вышел, и направился в давно известный мне подъезд. Подъезд был тихий и проходной. Я о нём узнал в своём прошлом будущем. Одного моего знакомого там кинули на бабки. Пока он ждал их у входа в подъезд, мошенники ушли через двор и скрылись, на поджидающей их машине. В более поздние времена такого почти не осталось. На подъездах появились металлические двери, а запасные выходы перекрыли. Да и почти во всех дворах появились шлагбаумы, чтобы абы кто не заезжал куда попало. Но сейчас времена были ещё не те, и как говорится: «Заходи кто хочет и делай что хочешь».
Ну а мне нужно было сейчас тихое место для того, чтобы приготовить одежду для Машки. Когда нас менты приняли, на ней был вполне себе модный по нынешним временам джинсовый костюм из варёнки. Но как она одета сейчас, я понятия не имею. Помнится, что в летний период в камерах довольно-таки жарковато. И те, кто там сидят, могут находиться, как бы так выразиться, совсем налегке. Не знаю, как в женских камерах, но у парней так и было. Так что если я застану её там в полном неглиже, то лучше будет сразу её переодеть. Ладно. Это уже детали. Отобрав набор одежды и обуви, я сложил всё в один пакет. Так будет удобнее, когда это всё нам будет нужно.
Таксист спокойно ждал меня на том же месте, не проявляя никакой нервозности. Ну ещё бы. Червонец я ему вперёд уже заплатил. А на счётчике даже и трёшника ещё не натикало.
Я решил, что подъезжать прямо к СИЗО не стоит. Тем более, что для моих манёвров это и не требовалось. Сперва хотел подъехать с набережной Яузы, да и постоять в большом доме, что как бы прикрывает тюремные постройки от глаз людских, но потом вспомнил, что там вроде бы давали квартиры сотрудникам. А лишние внимательные глаза мне не нужны. Так что, я остановился на более интересном варианте.
— Шеф! Давай на Электрозаводскую. А там я покажу.
Хорошо по Москве ночью кататься. Можно ехать и с ветерком. Камер на всех столбах ещё не скоро понавешают. А с редкими гаишниками пока ещё можно легко договориться за очень небольшие и смешные деньги. Но на всякий случай, я сказал таксисту, чтобы он особо не гнал.
Все попытки водителя поговорить со мной, я обломал. Не сболтнуть бы чего лишнего. Таксисты — народ внимательный. Отболтался тем, что очень устал, и большую часть пути делал вид, что дремал, следя за дорогой вполглаза. Зато я был не против, чтобы он включил музыку. Думал, что он врубит радио, но парень воткнул в магнитолу кассету, и зазвучали знакомые аккорды Виктора Цоя. Я был не против. Я сам любил песни группы «Кино». Не все, конечно, но многие. Слушая про группу крови и пачку сигарет, я чуть было не заснул на самом деле. Разбудил меня голос таксиста:
— А где на Электрозаводской?
Знать бы ещё где… Я объяснил, что был тут всего лишь пару раз, и дом моей девушки надо будет немного ещё и поискать. Таксист был не против.
Я нашёл более-менее уютный тихий дворик недалеко от Злектрозавода.
— Здесь подожди!
Отдал водителю ещё один червонец, я углубился во двор пятиэтажки. А таксисту пояснил, что здесь живёт знакомая девушка…
Была у меня мысль присесть на лавочку во дворе, а потом уже полететь в сторону сизо. Здесь напрямки и километра не будет. Этого расстояния мне вполне хватит.
Но двор не был таким уж спокойным. Окна в доме горели. Люди ходили… Вернувшись в машину, я решил. Что лучше будет действовать оттуда.
— Блин. Эти девчонки не могут собраться быстро. — пояснил я парню. — Сказала, что скоро придёт. А это «скоро» у них может быть и полчаса…
Водитель согласился со мной и попытался рассказать мне какую-то похожую историю из своей жизни. Но я прервал его разговорчивость, вручив ему ещё один червонец.
— Шеф! Я вздремну тут у тебя на заднем диванчике. Устал сегодня не по-детски. Музыку можешь не выключать. Она мне не помешает.
Устроившись поудобнее на заднем сиденье, я покинул своё тело и полетел в сторону Матросской Тишины.
Планировка мне была знакома. Бывал я и тут в своём прошлом будущем времени. Но я был на «Малом спецу», а мне сейчас нужны была «больничка». Примерно я представлял, где это находится, но только очень приблизительно. Поэтому мне пришлось полетать по коридорам, минуя всякие железные двери с решётками. Несмотря на позднюю ночь, тюрьма жила своей жизнью. Снаружи по стенам были протянуты всякие верёвки, которые двигаясь туда-сюда, доставляли из хаты в хату малявы и грузы. Но мне не было до этого никакого дела. У меня была только одна конкретная цель: «Найти Машу и забрать её отсюда».
Ночь 21 августа. 1990 год.
СССР. Москва. Матросская Тишина.
Больничный корпус. Камера № 4.
Интерлюдия.
Слова оперативника Ирина восприняла очень серьёзно. Сидеть ни за что много лет её совсем не хотелось. Она не понимала даже за что её вообще посадили. На неё напал с ножом пьяный мужчина. Она защищалась… Она даже отняла у него нож…
Да. Надо было не тыкать его этим ножом, а просто врезать ему посильнее, да и уйти куда подальше. Но в тот момент её взяла такая злость. Что она не могла уже остановиться. А менты на все её слова, только ухмылялись… Они мужики, и им, скорее всего, было больше жалко того парня, который пострадал из-за несговорчивости этой страшной дуры… В их глазах явственно читалось это. «Ну, дала бы ты ему. Тебе, что, жалко? От тебя же не убудет, дура!»
Это в камере ей уже объяснили девчонки. Дура и есть. Надо было свалить оттуда по-тихому и всех делов.
Сперва её приняли нормально. А что? Она девка крепкая, и сразу видно, что сильная. Мужика почти завалила. Против ножа с голыми руками вышла и не проиграла… Здесь таких уважают. Но потом…
А потом к ним в камеру посадили эту рыжую. Почему её сюда посадили, на больничку, а не отправили сразу в женское Сизо? А кто ж его знает. Может, из-за того, что она молчит всё время и ни с кем не разговаривает. Под дурочку косит, наверное… А может это была такая милицейская задумка.
Но в первый же день на эту мелкую наехала Клава. Клава была в авторитете. Матёрая уже уголовница. Кражи и грабежи. Не первая ходка. И чёрт дёрнул тогда Ирину вписаться за эту малявку. Видимо привитое с детства чувство справедливости и желание эту справедливость отстаивать. Сперва она просто сказала, чтобы здоровенная баба отстала от мелкой рыжей девчонки. А потом… А потом Клавку унесли без сознания с пробитой башкой. И больше после этого она в четвёртую камеру не вернулась. Зато Ирину вызвал к себе опер и стал требовать, чтобы она «разговорила» ту самую рыжую пигалицу. Все эти ментовские игры были противны Ире. Но и сидеть долго в тюрьме она тоже не имела никакого желания. Оперативник, или как тут его называли «кум», обещал ей, что и с сокамерницей дело уладит, и по её приговору поможет, чтобы она отделалась условным сроком. Почему-то Ирина не до конца ему верила. Хотя… Она ему совсем не верила. Потому что посте того, что с ней произошло, она вообще никому не верила.
Сперва её бросили родители, потом детдом, а потом… Потом её бросили все. На этом свете она одна. И никому она на этом свете не нужна. Так что, если на одну чашу весов положить её судьбу, а на другую — судьбу какой-то непонятной рыжей девчонки… Надо будет сделать выбор. И, кажется, этот выбор Ирина Сомова уже сделала.
Разговорить эту глупышку её легко удалось. Они сидели вдвоём на угловой шконке, занавешанной от посторонних глаз простынёй и вполголоса болтали. То, что Ирина услышала от этой рыжей Маши не укладывалось ни в какие рамки. Ира уже почти пришла к выводу, что девчонка просто сумасшедшая. Потому что поверить в то, что Маша ей рассказывала, было невозможно. Оказывается, Маша уже умирала, а потом со своим парнем- колдуном путешествовала по другим мирам, побывала на острове, где бегали голые черномазые дикари-людоеды. А ещё Маша рассказала о том, что они в зимнем лесу жили в землянке и питались мясом волков, которых убивал её любимый Максим. Про этого Максима маша вообще много чего такого наговорила. Он и волшебник, и такой красивый, и сильный, и вообще, самый-самый. А ещё Маша уверенна сказала, что Макс за ней придёт и заберёт её отсюда.
Глядя на эту наивную дурочку, Ирина её искренне жалела. И ей совсем не хотелось делать этой девочке что-то плохое. Но и самой сидеть в этих четырёх стенах не хотелось. Вот такая вот фигня получается…
Ночь 21 августа. 1990 год.
СССР. Москва. Матросская тишина.
Я всё-таки нашёл то, что искал, и даже проникнул внутрь камеры номер четыре больничного корпуса. Маша сидела вместе с какой-то девицей, укрывшись простынёй, свисающей с верхней шконки.
— Маша! Не показывай виду, что ты меня слышишь! — послал я ей мысленно.
— Максим!
— Тихо! Не проявляй никаких эмоций! Кто это рядом с тобой?
— Это Ира. Она за меня заступалась…
— Она уголовница?
— Нет. Её какой-то парень попытался изнасиловать, ножом ей угрожал. Она у него нож отобрала и его пырнула. А ещё она тут одну тётку чуть не убила из-за меня…
— Ладно. Тогда я не буду её убивать.
— Ты что… Не надо! Она хорошая…
— Маша! Я за тобой пришёл. А она — лишний свидетель.
— Давай заберём её с собой!
— На фига?
— Ей тут тоже плохо.
— Ну и куда я её дену потом? Она к себе домой придёт, а её там опять арестуют.
— Нет у неё никакого дома. И семьи нет. Она детдомовская.
— И что мы с ней будем делать?
— С собой возьмём.
— А она-то на это согласится? Ведь мы всю жизнь можем провести в бегах.
— Можно, я спрошу у неё?
— Можно. Только имей в виду? Если она мне будет мешать, то я её убью.
— Не надо. Мне её жалко…
— Тогда скажи ей, чтобы она вела себя тихо и во всём меня слушалась.
— Хорошо.
Интерлюдия.
Неожиданно Маша замолчала, и стала смотреть куда-то сквозь простыню… Ирина даже слегка испугалась. Кто его знает, что у психов на уме. А то, что её собеседница психически нездорова, она уже была уверена на все сто. Поэтому она не стала отрывать сокамерницу от разных мыслей и не мешала той сидеть молча. Наконец, маша снова вернулась в реальность, и посмотрела на Иру чистыми зелёными глазами, в которых светилась радость.