— Рука оттаяла! — раздался девичий крик из ванны, дверь открылась и передо мной предстала Шиза. — О, Ярик, привет! Кристофер, ну-ка поздоровайся с Яриком!
Тут я понял, что из ванны торчит посиневшая рука Шаховского. Внезапно его ладонь напряглась и качнулась из стороны в сторону.
— Приве-е-ет, Я-я-ярик, — сказала Шиза пародируя загробный мужской бас, а потом добавила уже от себя: — Хы-хы.
— Ты нахрена его из морозилки вытащила⁉
— Для тренировок, — сестра развела руками, чол, чего непонятного?
Дзынь-дзынь!
— Анубис будет жить ещё долго! — раздалось из подъезда.
Дверь открылась и в прихожую, — в которой и так уже было довольно тесно, — ввалился Шишкин. А пока он заходил, Баребух на руках у бати начал извиваться ужом, — видать, хотел воспользоваться шансом на побег.
— Здоро́ва, босс!
В руках у «художника» была спортивная сумка, — точь-в-точь такая же, в которой я притащил артефакты. Шишкин поставил её на пол, расстегнул и не скрывая гордости достал пистолет.
— Травмат, — сказал он и передал оружие мне. — Но ствол у него расточенный, так что бошку проломить как нехрен-нахрен. А ещё, — Шишкин игриво подмигнул мне и вновь полез в сумку. — Гвоздь сегодняшней программы…
В руках у Шишкина появилась бейсбольная бита, сплошь усеянная толстенными гвоздями.
— Гвоздь программы! — повторил он свою шутку и хохотнул. — Понял, да?
— Понял.
Дзынь-дзынь!
— Да кого там ещё⁉ — с травматом в левой руке, правой я резко распахнул дверь и уставился на незваную гостью.
— Ой, — Лариса Сергеевна вытаращила на меня глаза.
Одета географичка была явно не по погоде — в длинный осенний плащ, перетянутый поясом. Бежевый, кашемировый, с крупными такими чёрными пуговицами. И что-то мне подсказывало, что под этим плащом у Сергевны не было сейчас больше ничего.
— Я, кажется, невовремя? — догадалась географичка.
— Гау-гау-гау!
Дверь была открыта уже дольше пяти секунд, Баребух почувствовал свободу и взбунтовался окончательно. Он таки смог вывернуться под нужным углом и задними лапами начал буксовать прямо в лицо бате. Не будучи врагом самому себе, Роман Романович тут же отпустил его.
Француз упал на пол, встряхнулся всем телом и бегом бросился в подъезд мимо меня, Шишкина с бейсбольной битой и откровенно охреневающей Сергевны.
Но даже теперь мой драгоценный родитель не отступился от идеи стать главным осеменителем мытищинских бульдожих и кинулся в погоню. Прямо вот кинулся, ага. Сделал два шага, запнулся о неподъёмную сумку с едой и артефактами и стал падать прямо на Ларису Сергеевну.
В падении батя схватился за плащ Сергевны, навалился всем весом, хорошенечко рванул и…
Кх-х-х-р-р-р, — раздался треск рвущейся ткани.
— У-ля-ля, мадам, — сказал Шишкин и сделал такой жест… м-м-м… короче говоря, он одновременно облизнул мизинец и большой палец, а затем пригладил ими брови. Что за ту, что за эту жизни, я впервые стал свидетелем столь упоротой жестикуляции.
— А-а-а-а-а! — заорала Сергевна и прикрыла ладошкой голую грудь.
Ну потому что… потому что она действительно была голой. Одним ловким движением мой родитель сорвал с Сергевны переднюю часть плаща так, что она повисла на поясе. Но рукава при этом остались на месте! Да и ткань, кстати, порвалась по шву, так что ничего страшного.
Починит.
Ну а дальше Лариса Сергеевна повела себя совершенно непонятным для меня образом. Вместо того, чтобы ломануться прочь от нашей пропащей квартирки, она зачем-то перепрыгнула через батю, оттолкнула меня и зажалась в углу, рядом с обувницей.
Думается мне, что это произошло на уровне рефлексов. Побежала, как олень в свете фар — туда, куда глаза глядят.
Лёху тем временем заинтересовал шум. Он выкатился на середину комнаты, — прямо под свою петлю, — и стал молча, но с интересом наблюдать. Вот ведь! Единственный вменяемый человек из всей этой грёбаной компании!
— Ой, мамочки, — начала причитать географичка. — Ой, мамочки.
— О! — крикнула Шиза. — Лариса Сергеевна, здрасьте!
— Баребух! Ловите Баребуха!
— Мадам, вы так обворожительны…
— ЁПВАШУ МАТЬ, А НУ-КА ВСЕМ ТИХО!! — заорал я и для пущей убедительности выстрелил из травмата в потолок. — Всем слушать меня!
Действие возымело эффект. Теперь все взгляды устремились на меня, и даже Сергевна заткнулась.
— Ты! — я указал на батю. — Сегодня же верни ворованную собаку туда, откуда взял! Ты! — теперь на Шизу. — Поимей хоть какое-то уважение к покойному и засунь Шаховского обратно в морозильник! Ты! — мой палец добрался до Ларисы Сергевны. — Возьми что-то из вещей Лизы и проваливай отсюда! Ты! — настала очередь Шишкина. — Молодец! Спасибо. Пистолет и впрямь годный, — сказал я, задрав голову кверху и оценивая дырку в потолке.
— Кхм-кхм, — прокашлялся батя. — Ярик.
— Что?
— Обернись, пожалуйста.
— Да что там ещё та…
Я не договорил.
Во всей этой суматохе дверь осталась открыта. Так что я не заметил, как сдобная женщина лет сорока пяти с тугой дулей волос и планшетом в руках неслышно подкралась мне за спину.
— Марина Степановна, — представилась женщина. — Представительница социальной опеки по городу Мытищи. Хотела провести разъяснительную беседу, но теперь не вижу в ней никакого смысла. В целом, мне всё понятно, — сказала она и записала что-то себе в планшет. — Но прежде, чем я уйду, мне нужно убедиться, что вон тот молодой человек в инвалидном кресле не собирается вешаться.
— Что? — Лёха понял, что речь зашла про него. — Я? Вешаться? Нет-нет, не переживайте. Всё хорошо.
— Угу, — кивнула Марина Степановна. — Вижу, как у вас всё хорошо, — снова что-то записала, развернулась и ушла.
В абсолютной тишине мы слушали, как на лестничной клетке открываются и закрываются двери лифта.
— Догнать её, босс? — спросил Шишкин. — Если надо, ты только скажи…
— Нет! — рявкнул я. — Хватит!
С одной стороны, завалить тётку-соцопетчицу — выход. Простой, лишённый всякого изящества, но всё-таки выход. С другой стороны, этот поступок уже где-то за гранью добра и зла.
Всё.
Сколько я протянул после своего осознания? Четыре дня? Пять? Жаль, что не могу сравнить с общей статистикой по Вселенной и понять, нормально ли это. Хотя бы потому, что подобной статистики наверняка нет.
Ну да ладно.
Чёрт с ним.
Прежней жизни так или иначе наступал конец. Вот только я как мог надеялся, что изменения будут постепенными и мы внезапно не окажемся вне закона. Хотя-я-я-я… Проблема с соцопекой — не такая уж и проблема. У страха глаза велики.
Всё решаемо. Но для того, чтобы что-то решать, нужно уже наконец-то сдвинуться с мёртвой точки.
— Так! — я хлопнул в ладоши. — Звоните Косте! Мы выдвигаемся в рифт сегодня! Сейчас!
Глава 17Про инфраструктуру
Чу-чух, чу-чух! Чу-чух, чу-чух!
В окне виднелось наше отражение в свете тусклых оранжевых ламп вагона. И даже если припасть к окну и прикрыться ладонями, что-либо разглядеть не получалось. Какое-то мельтешение чёрного на чёрном — лес, небо, столбы. Иногда рубленные очертания полустанка. Иногда пустая дорога, перекрытая шлагбаумом.
Вагон был почти пустым, и в нём царила атмосфера усталости.
Вечерняя электричка в Александров, что тут ещё сказать? На ней возвращаются домой трудяги, которые не смогли найти достойную работу у себя в городе и вынуждены ежедневно по три-четыре часа проводить в дороге. Причём в это время едут далеко не офисные служащие. Не-не, эти товарищи сейчас уже готовятся отойти ко сну. Сейчас здесь едут именно что трудяги, у которых рабочий день длится двенадцать и более часов.
Продавцы, кассиры, повара, аптекари, строители, кладовщики и… да мало ли кто ещё?
И само собой, все они сейчас умотаны так, что им не до чего. Ни книжек им не надо, ни музыки, ни разговоров. Им бы сейчас помолчать, бахнуть свою ритуальную бутылочку пива, подремать и в идеале не проспать свою остановку.
На меня от всей этой поездки накатила эдакая уютная тоска. Мне аж захотелось затянуть песню про пьющего соседа, у которого на фабрике стачка, но я сдержался.
Напротив меня сидела Шиза, которая ничего подобного не чувствовала. Экс-демоница опять была с перебором весела и восторженна; прямо сейчас она вытворяла опасный для здоровья фокус. Прижав батон хлеба к колену одной рукой, другой она отрезала от него кусочки. На весу. Казацкой шашкой.
Костя ловил куски в полёте и складывал их в целлофановый пакет.
Соня тем временем шуровала в сумке и раскладывала на сиденье все те деликатесы, которые я купил ещё днём.
— А масла нет? — спросила она, выудив банку икры.
— Не-а, — просто ответил я.
— Ну и ладно.
Кстати.
Лёд в её истории тронулся.
Когда мы ждали электричку на станции Мытищи, Соньке набрали родственники по мужу. Спрашивали, где она и где Кристофер, и что вообще происходит. В этот момент мимо как раз проезжал грузовой состав, так что она извинилась и сбросила вызов.
После недолгого совместного обсуждения, мы решили, что лучше всего будет выложить следующую легенду: Соня ушла от мужа по причинам, которые не хочет озвучивать, где сам Кристофер она не знает и ни на какие баронские плюшки рода Шаховских не претендует. Из рода её можно вычеркнуть и проблем она не принесёт, извините, пожалуйста, за неудобство, не могу говорить, до свидания.
Уж не знаю, насколько ей поверили, но… честно говоря, уже всё равно.
Когда мы вернёмся домой, — если вообще вернёмся, — никакие Шаховские нам будут уже не страшны. Баронский род против двух уников, некроманта с именной руной и великана Ходорова? Пф-ф-ф… Лежать. Просто лежать.
Хах!
Вот ведь. Я оглянулся на мужика в дальнем конце вагона, который уже запрокинул голову и храпел с открытым ртом, сжимая в руках портфель. И подумал вот о чём: как странно, всё-таки, получается. Какие разные миры существуют одновременно и в параллели; и это я сейчас не про свои межпространственные перемещения.