В коридоре послышались шаги.
– Кто там? – раздалось с той стороны двери. Голос звучал хрипло.
– Это я.
– «Я» – это кто – Цукико?
– Но вы же узнали!
Пока мы переговаривались, дверь открылась. Передо мной стоял учитель – в полосатых пижамных штанах и футболке с надписью «I NY».
– Что случилось? – спросил учитель совершенно спокойным голосом.
– Ну…
– Знаешь ли, неприлично девушке заходить в гости к мужчине среди ночи.
Учитель был таким же, как обычно. Стоило взглянуть на его лицо – и все напряжение спало.
– Да что вы говорите! А как напьетесь – сами порой в гости зазываете…
– Вот только сейчас я совершенно трезв.
Он говорил так, словно мы все это время были вместе. Возникло такое чувство, что двух месяцев старательного избегания и вовсе не было.
– Но Сатору говорил, что вы заболели…
– Просто простудился. А сейчас, как видишь, я абсолютно здоров.
– А зачем вы надели такую странную футболку?
– Внук отдал.
Мы стояли и смотрели друг на друга. Учитель явно давно не брился – белая щетина сильно отросла.
– Кстати, Цукико, а ведь мы довольно давно не виделись.
Учитель прищурился. Взгляд он не отводил, а потому отвести глаза не могла и я. Мужчина улыбнулся. Я неловко улыбнулась в ответ.
– Учитель?
– Что такое, Цукико?
– Смотрю, вы уже поправились.
– А ты что, думала, что я умер?
– Признаюсь – было такое…
Мужчина рассмеялся в голос. Я тоже засмеялась, но смех тут же сошел на нет. «Учитель, не надо говорить о смерти», – хотела было сказать я. Но я точно знала – он ответит что-нибудь вроде: «Но, Цукико, люди ведь смертны. Да и в моем возрасте вероятность смерти намного выше, чем у тебя. Так уж устроен мир». И будет прав – смерть и правда всегда витает где-то рядом с нами.
– Заходи, – пригласил учитель. – Чайку попьем.
Мужчина двинулся вглубь дома. Надпись, как оказалось, была напечатана и на спине футболки. «Я люблю Нью-Йорк», – прочитала я, снимая ботинки.
– А вы, оказывается, спите в пижаме, а не в халате, – бормотала я, шагая следом за ним.
– Нечего осуждать чужую домашнюю одежду. – Учитель обернулся.
– Простите.
– Так-то лучше, – удовлетворенно кивнул мужчина.
Воздух в доме был влажным. В дальней комнате на полу лежал неубранный футон. Учитель неспешно приготовил чай и так же неспешно его принес. Пила я тоже медленно – на одну чашку ушло довольно много времени.
Несколько раз я обращалась к учителю, и каждый раз он спрашивал:
– Что такое?
Я ничего не отвечала и все равно снова и снова звала его. Ничего другого я сделать не могла. Допив чай, я собралась уходить.
– Берегите себя, – вежливо склонила голову я, стоя в прихожей.
– Цукико, – теперь настала очередь учителя обращаться ко мне.
– Да? – Я подняла голову и посмотрела на учителя. Его щеки ввалились, волосы были растрепаны, и только глаза по-прежнему сверкали.
– Будь осторожна, – промолвил мужчина, немного помолчав.
– Да ничего со мной не случится! – заявила я, для пущей уверенности стукнув себя в грудь.
Учитель хотел было проводить меня до ворот, но я остановила его, захлопнув дверь. В небе висел полумесяц. В саду стрекотали и жужжали десятки насекомых.
– Ничего не понимаю, – пробормотала я, оставляя позади жилище учителя.
Да какая разница! Любовь там или что еще – плевать! И мне правда было плевать – лишь бы только учитель был жив-здоров.
«Все, хватит! Больше не буду ничего от него ожидать», – думала я, шагая по дороге вдоль реки.
Река просто текла. Тихо текла, стремясь к морю. Интересно, что сейчас делает учитель? Лежит в кровати в своих пижамных штанах и странной футболке? Закрыл ли он двери? Выключил ли свет на кухне? Проверил ли газовую плиту?
– Учитель, – тихо произнесла я, вздыхая. – Учитель…
С реки поднимался осенний ночной ветер.
– Спокойной ночи, учитель. Футболка вам очень идет. Давайте сходим выпить, когда совсем поправитесь. Давайте сходим в бар к Сатору, выпьем. Уже осень, так что на закуску возьмем что-нибудь теплое, – говорила я, словно обращаясь к учителю, находившемуся сейчас в нескольких сотнях метров от меня.
Я продолжала говорить, медленно шагая вдоль реки, словно беседуя с луной в небе.
В парке
Я получила приглашение на свидание. От учителя.
Впрочем, слово «свидание» казалось мне каким-то неправильным: с учителем мы уже успели съездить в путешествие – хотя оно никак не продвинуло наши отношения, да и сейчас мы отправлялись как будто на школьную экскурсию – кажется, в музей, смотреть какие-то старые книги… Но все-таки это было настоящее свидание. А самое главное – именно учитель, сам, сказал мне: «Цукико, давай сходим на свидание!»
Нет, он сказал это не на пьяную голову после очередных посиделок в баре Сатору. И не при случайной встрече где-нибудь на улице. Не похоже и на то, что у него просто очень вовремя оказались два билета. Учитель специально позвонил мне – и откуда только он знает мой номер! – и пригласил на свидание. Не просто предложил между делом, а прямо так и сказал: «Давай сходим на свидание!» Голос учителя на том конце провода звучал ласковее обычного. Может быть, телефон просто исказил его голос?..
Мы договорились встретиться в субботу после обеда. Причем встретились мы не на ближайшей станции, а на той, где находился музей, – до нее нужно было ехать с пересадкой. В первой половине дня учителю нужно было явиться сюда по делам – так мы и выбрали место встречи.
– Станция большая, боюсь, ты можешь потеряться, – рассмеялся мужчина на том конце провода.
– Да не потеряюсь я! Не ребенок уже, – ответила я и, не зная, что сказать дальше, замолчала.
С Кодзимой я легко могла болтать по телефону – созванивались мы чаще, чем встречались лично, – но общение с учителем почему-то заставляло цепенеть. В баре у Сатору мы могли долго молча наблюдать за работой бармена, и эти паузы нисколько нас не смущали, но в телефонном разговоре они не были заполнены абсолютно ничем – мы просто погружались в молчание.
Почти весь наш разговор по телефону состоял из бессвязных междометий. Постепенно я говорила все тише, и несмотря на то, что общение с учителем доставляло мне удовольствие, я хотела поскорее закончить этот разговор.
– С нетерпением жду нашего свидания, – в конце концов произнес учитель.
– Я тоже, – едва слышно ответила я. – В субботу в полвторого, у турникетов на станции. Не опаздывать. При любой погоде. Что ж, тогда увидимся в субботу. До свидания.
Когда учитель повесил трубку, я плюхнулась на кровать. Из трубки в моих руках доносились приглушенные звуки отбоя. Какое-то время я так и сидела, даже не меняя позу.
В субботу стояла ясная погода. Выдался довольно жаркий для осени день, и потому в плотной рубашке с длинным рукавом мне было жарковато. Наученная опытом прошлого путешествия, я решила больше не надевать непривычную одежду вроде платьев и туфель на высоком каблуке. Сейчас на мне были рубашка с длинным рукавом и хлопковые штаны, а на ногах – мокасины. Я подумала, что учитель сделает мне замечание – мол, выгляжу как мальчишка – но мне было все равно.
Я перестала придавать столько значения мнению учителя. Не цепляться. Не уходить. Держаться благородно. Да, я решила, что наши отношения должны оставаться такими же поверхностными. Долгими, но поверхностными – не стоит желать большего. Как бы мне ни хотелось стать ближе к учителю, он никогда меня к себе не подпустит. Нас как будто разделяла стена из воздуха. На первый взгляд мягкая и даже призрачная, постепенно она уплотнялась и теперь, казалось, могла отбросить прочь что и кого угодно.
В небе не было ни единого облачка. На проводах сидели скворцы. Я думала, что обычно они собираются к вечеру, но сегодня, несмотря на дневное время, птиц было довольно много. Кажется, они что-то обсуждали на своем птичьем языке.
– Какие шумные, – внезапно обратился ко мне кто-то, и, обернувшись на голос, я увидела учителя.
На нем были темно-коричневый пиджак, бежевая хлопчатобумажная рубашка без рисунка и светло-коричневые брюки. Одет, как всегда, стильно – не могу представить, чтобы он нацепил какой-нибудь странный галстук.
– Выглядите довольным, – заметила я.
Учитель какое-то время наблюдал за стайками скворцов, а потом перевел взгляд на меня и улыбнулся:
– Ну что, пойдем?
– Идемте. – Я опустила голову. Почему-то эта простая фраза, сказанная привычным голосом учителя, заставила меня почувствовать странную тревогу.
Билеты купил учитель. Я протянула было ему деньги, но мужчина отрицательно покачал головой.
– Не надо, это же я тебя пригласил, – отказался он, отведя мою руку.
Мы вместе вошли в музей. Посетителей было неожиданно много. Меня это удивило: неужели стольким людям интересны тексты эпохи Хэйан[28] или Камакура[29], когда их даже прочитать невозможно?.. Учитель пристально смотрел на закрытые стеклом свитки с текстом и рисунками. Я же смотрела на него.
– Взгляни, какая красота. – И он указал на что-то вроде письма, написанного жидкой тушью неразборчивым почерком, совершенно не поддающимся прочтению.
– Неужели вы можете это прочесть?
– Нет, честно говоря, я тоже толком ничего не могу разобрать, – улыбаясь, признался мужчина. – Но посмотри, как красиво написано!
– Да?
– Тебе же может понравиться мужчина, с которым ты даже не можешь поговорить? Вот и с иероглифами так же.
– Ага, – кивнула я.
Интересно, а сам учитель при виде красивой женщины отмечает для себя ее привлекательность?
Мы посмотрели тематическую экспозицию на втором этаже, потом снова спустились на первый, осмотрели экспонаты из постоянной экспозиции музея – все это заняло около двух часов. Я ничего не понимала в древних текстах, но учитель то и дело тихо комментировал экспонаты: «Красота какая», «О, а вот здесь довольно распространенные иероглифы», «А здесь, кажется, написано слово «величественный»». И постепенно я тоже заинтересовалась. Следуя его примеру, я тоже развлекалась тем, что описывала тексты эпох Хэйан и Камакура, словно посетитель кафе, оценивающий прохожих за окном: «А неплохо!», «Что-то тут не то…», «Напоминает одного моего бывшего».