е и рассматривает твои фотоработы, потому что говорить ему с тобой не о чем. Или не хочет. Скорее, второе. Ника налила кофе из термоса, ведь бледная немочь не могла выпить оба литра, она бы умерла от перевыпивания. Поставить кружку было некуда, студия не столовая, в конце концов, для кофе нашлось место у ног Глеба.
— Пей кофе, — сказала Ника и отошла.
Он поднял кружку и вместо «спасибо» спросил:
— Без яда?
Не в правилах Ники сносить шпильки, в другой раз она бы… Но нет, не дождется. Ника подошла к нему, забрала кружку, сделала глоток и вернула. Ну и сама вернулась на место — к компьютеру.
— Тебе-то родной яд не страшен…
Ну, это уже переходит все границы! Ника развернулась в кресле и, с трудом сдерживая кипение, отчеканила:
— Слушай, я виновата, согласна. Извини. Но не моя вина, что твою девушку убили. Как видишь, убийца и меня преследует, так что радуйся: я тоже пострадавшая сторона.
— Ты пострадавшая? — В отличие от нее Глеб выглядел невозмутимым памятником самому себе, ни мускул не дрогнул на его лице римского патриция. Он отпил кофе, покривился. — Растворимый, что ли? Гадость… Так вот, пострадавшая… Ты живешь, я живу, а Динки нет. Звучит по-книжному, но она умирала на моих руках, на моих! Хотя для меня Дина и была одна из… моих девушек, знаешь, что я чувствовал?.. Это если бы тебя окунули в ледяную прорубь, потом в кипяток, а потом опять в прорубь. Страх тоже. Страх, оказывается, категория, которая реально сводит с ума. А потом, что чувствовал, знаешь? Когда Дина перестала дышать?
— Но я же извинилась…
— Дина только что дышала и говорила с тобой, но вдруг перестала быть живой. Она стала телом. Неодушевленным предметом. И уже ничто не связывало ее со мной, с миром вокруг, с прошлым и будущим. Смерть поставила жирную точку не только на ней, на мне тоже, я… я ощутил ее прикосновение. Это… это похоже… Пустота прикасается, вот какая она — смерть. Если бы убийца вышел в тот миг, думаю, я убил бы его. Именно голыми руками. Я понял, когда хочется, с маниакальным безумием хочется кромсать, крушить, резать на части такое же живое существо, как я, чтобы он чувствовал мучительную боль, страдал и умирал. Мне стала понятна суть ненависти, откуда она берется. Это когда у тебя все-все идет отлично, все получается, что задумал, жизнь такая разнообразная, красочная… Но тут мне принадлежавшую жизнь разрывает на части сначала девица с фотоаппаратом, потом нож в животе Дины…
— Послушай, мне очень жаль…
Он подошел к ней, честно сказать, в жилах Ники замерло движение крови. Что ни говори, она крупно нагадила Глебу, сейчас они одни, наверняка очень велико искушение выдать ей сдачу в двойном размере. Только Глеб подошел, чтобы всего лишь посмотреть в бесстыжие глаза, посмевшие заглянуть в ту часть чужого бытия, которая для них не предназначалась.
— Терпеть не могу киношные фразочки, — сказал он, не изменив тона, не повысив голоса. — «Мне очень жаль…» Что ты понимаешь в жалости? Да и знаешь ли ты, что означает это слово? Ты же по шаблонам живешь: здесь это скажешь, а там — так поступишь. Не скучно?
Выручил телефонный звонок, в противном случае нужно было что-то ответить не ему даже, а себе. Ника взяла мобильник:
— Слушаю…
— Ника, здравствуйте, это Гранин Иван Николаевич.
— Здравствуйте…
Взглянув на Глеба, она перевела трубку на громкую связь, иначе было бы нечестно по отношению к нему.
— Ника, вы обещали привезти мне фото Глеба Вараксина сегодня утром, а уже дело к вечеру идет.
— Помню. Огорчу вас, Иван Николаевич, я не нашла снимков. Видимо, ошиблась, они на диске, который украли.
Пауза. Нехороший признак, вероятно, Гранин не поверил ей.
— Ника… — произнес он в трубке, точно не поверил. — Вы разве не знаете, куда перебрасываете материалы после съемок?
Осталось взять уверенный тон и убедить:
— Каждый день я снимаю до тысячи кадров. Иногда больше. Я храню их на съемных дисках до тех пор, пока не просмотрю и не отбракую неудавшиеся. Удачные никогда не удаляю, это мое портфолио, следовательно, количество дисков у меня растет. Заниматься снимками из парка было некогда — очень много работы навалилось, уже на следующий день я отсняла огромное количество кадров для сети магазинов. Поэтому не запомнила, где именно кадры с Глебом Вараксиным. Я просмотрела все диски, парковых снимков на них нет, значит, они в компе были, тем более что снимала моделей тем же фотоаппаратом. Ищите вора. Мне тоже винт нужен и не только кадры с Глебом, он — для выставки, но там полно работ, за которые я получу приличные деньги. Вы до сих пор не верите?
— А я не сказал, что не верю вам.
— Значит, мне показалось.
— Хорошо. (Что ж хорошего? Ника, разумеется, не поняла.) Вы еще поищите парковые снимки, вдруг да пропустили.
— Обязательно поищу.
Распрощались. Ника положила трубку на стол, задумалась. Она, конечно, не ангел, но врать не приучена, оттого некомфортно себя ощущала.
— Думаешь, он поверил? — подал голос Глеб.
— Это его проблемы.
— Это могут быть и твои проблемы, если он застукает нас вместе.
— Ну, денек-другой я могу искать снимки спокойно, а дальше видно будет.
— Чему вы улыбаетесь? — поинтересовался Дереза.
Гранин потер подбородок, глядя на него снизу вверх, — он сидел за рабочим столом, а опер стоял, — после чего уложил локти на стол и с усмешкой произнес:
— Врет. Любопытно, почему?
— Не понял… Эта самая врет? — указал на телефонный аппарат.
Андрей не шибко башковитый, зато исполнительный, инициативный, что не всегда есть хорошо, зато любит свое дело, а это положительный фактор.
— Вчера она обещала мне фото Вараксина, сегодня сказала, что скинула кадры на диск, который украден.
— То есть фотки Вараксина у нее нет?
— Совершенно верно. Но чувствую, как говорится, всеми фибрами — врет.
— Вот стрева… Знаете, как ее называют девчонки, которых она фоткает?
— И как же?
— Стерва Стервятникова. Круто, да? А если допрос с пристрастием?
Иван Николаевич лишь взглянул на него, но так выразительно, что настаивать на «пристрастии» желание отпало. Гранин отошел к окну, за которым ветер игрался ветвями деревьев, а небо нависло над городом свинцовое. Он приоткрыл фрамугу, возможно, глоток свежего воздуха помог ему определиться, ведь в помещениях еще по-летнему душно:
— Сделаем так, Андрей… Ты берешь Нику под наблюдение. Кстати, возьми помощника, вдвоем работать сподручней. И без самодеятельности! Все действия координировать со мной, все! Понял?
— Так точно, — неохотно согласился Дереза. — Что еще?
— Да, собственно, все. Пока все. По Джагупову работают, по девушкам тоже. Меня волнуют ножи, а именно — когда и где они появятся.
— Ну… — протянул Дереза, разведя руками, — это угадать невозможно.
— Если понять связь между тремя убийствами, можно просчитать, — возразил Гранин. — А ножи появятся, я уверен. Зачем же тогда их забрал убийца?
— Думаете, забрал он?
— Уверен. В доме Джагупова есть что украсть, для этого даже не стоит сейф вскрывать, достаточно собрать добычу с полок и столов. Аромалампа из серебра, а инкрустирована — прикинь — драгоценными камнями! Сапфиры, изумруды, рубины! Статуэтка «Золотые рыбки» из золота и серебра. Фисенко, когда все это осматривал, сокрушался, что не он убийца.
— А я так считаю: преступник не разбирается в настоящих драгоценностях. Кейс Джагупова все же украден.
— Возможно, в кейсе важные документы.
— Портсигара нет, хотя Тофик не курил, но портсигар носил. Золотой. С тремя бриллиантами.
— Вот-вот, кругом столько золотишка… — закивал Гранин, плюхнувшись на стул. Через паузу, во время которой мысленно вернулся в дом любителя дорогих вещиц и, как выяснилось, подиума, сказал: — А украдены ножи…
С тем и расстались. И уже на следующее утро Андрей сообщил Гранину по телефону:
— Иван Николаевич, все в сборе.
— То есть?
— Стригунова Ника вышла из пятиэтажки, в которой снимает квартиру, с компанией. А в компании доктор Калинин, медсестра из зооклиники и… парень, по описаниям похожий на Вараксина Глеба. Иван Николаевич, самое время всех задержать.
— Ни в коем случае.
— Почему?
— Где ты находишься?
— Еду за ними. Машину ведет Калинин.
— Вот и продолжай вести наблюдение.
Дереза, человек решительных мер, отключился от связи, досадливо (но не сильно) стукнув кулаком по бардачку.
Дверь открыла мать Дины, конечно, на ее лице отпечаталось горе, эта печать вряд ли пройдет скоро, да и пройдет ли — еще вопрос. Карина представилась журналисткой, мол, она ведет независимое расследование, показала удостоверение — карточку с фотографией и данными. Фальшивку мастерили все вместе, Ника, владеющая рисовальными программами профессионально, сделала основную работу, затем заламинировали и — готово.
— Мы считаем, преступник не должен уйти от наказания, — убеждала несчастную мать Карина. — Позвольте нам побеседовать с вами.
Она была настолько убедительна, что мать Дины впустила девушек в квартиру, не заподозрив обмана. Естественно, гостьи для начала осмотрелись. Квартира сама по себе не абы что, а в элитном доме, просторная и современная, что говорит о благосостоянии, интерьер из серии «мы люди простые, только сильно богатые». В хозяйке Ника сразу пометила редкую модель, ведь страдания так привлекательны, причем настоящие страдания ни с чем не спутаешь, их не сыграешь, в них — крик и боль, отрешенность и… и… в них истина. Язык просто зачесался спросить: «Можно я вас немножко пофотографирую»? Пришлось его прикусывать в буквальном смысле.
Ну, рассказ о детстве и характере дочери тема неинтересная, однако девушки слушали с неподдельным интересом. Эта же тема и дала повод попросить фотографии Дины. Получив альбомы, Ника принялась искать погибшую Юлю. Она ее даже в сопливом детстве разглядит, даже в пеленках.