20
Обезьянник — это далеко не отель, речи не могло идти о том, чтобы выспаться. Где? На этих грязных полатях, то бишь скамейках? А народ! Девушки думали, что такое только в кино показывают для юмора или для устрашения. Одна баба неопределенного возраста — синяя слива, но не бомжиха, — попала за скандал: продавщицу побила. В камере она то бубнила ругательства без остановки, то плакала, жалуясь на что-то (с дикцией у нее проблема, шепелявила). Остальные проститутки как на подбор от семнадцати до сорока, шесть особей, которым ночь в обезьяннике все равно что отгул.
Ника с Кариной жались друг к другу и придремывали, если же не дремали, перешептывались. Воспитательный маневр Гранина подействовал, девушки решали, рассказывать следователю все, что им известно, или заклеить рты пластырем, выражаясь фигурально.
— Мы не будем подлыми предателями? — беспокоилась Ника.
— Глеба они не взяли, — уверяла Карина. — Ты сама просила купить женщине с верхнего этажа… как ее?
— Лидия Даниловна, Лидан.
— Просила купить хозяйственные перчатки, бумажные полотенца и крахмал. Мы со Славкой в квартиру зашли, а Глеб — наверх, он вызвался отнести покупки Лидан. А тут этот… с лошадиной мордой, Фернандель чертов, Славка его Конем называет — лошадку обижая. Глеб наверняка слышал, как нас забирали, и притаился наверху. Не сомневайся, Ника. Иначе Конь посадил Глеба к нам в машину, если бы поймал.
— Ну хорошо… — постепенно сдавалась Ника. — Расскажем ацтеку. Только это ради Славки. Хороший он парень, тебе повезло.
— Ты не знаешь Глеба, он вообще уникум, — встала на защиту несчастного Карина. — Добрый, умный, терпеливый и… солнечный. Просто ему немножко не повезло. Знаешь, сколько нужно было терпения и такта, чтобы научить меня всему? Ооо… Я ничего не умела, а работать хотелось, тем более с животными. Глеб со Славкой настоящие, поверь. Ника, а почему ты одна? Симпатичная, талантливая и одна. Почему?
— Ай, — отмахнулась та. — Была история… Брр!
— Расскажи, расскажи! Время сократим. И тебе легче будет, моя бабушка-армянка говорила, что нужно освобождать себя от плохого воспоминания.
— Да, в сущности, рассказывать нечего, сплошная банальщина. Мне было семнадцать, а ему тридцать. Любовь-страсть бешеные, у меня крышу снесло. Он готовился к нашей женитьбе, хотел квартиру, машину, чтобы ввести меня в дом, где есть все.
Ника замолчала, начав хохотать, но тихо-тихо, почти бесшумно. Не ожидая подобного поворота и не зная, чем его объяснить, Карина отстранилась от нее, с беспокойством рассматривая нежданную подругу в полутьме. Но Ника, все еще хохоча, похлопала ее по тыльной стороне ладони, дав знак, что с ней полный порядок. И только устав от смеха, рассказала вторую часть лав стори:
— Денег ему всегда не хватало чуть-чуть. То инфляция скушала, то появились новые модели мебельных гарнитуров, то захотелось ему дом на лужайке, чтобы нашим детям было где попрыгать. А я ходила с длинной лапшой на ушах счастливая, как дура. Однажды вечером возвращаюсь из колледжа, встречают меня трое, затащили за гаражи…
— Изнасиловали?!
— Нет, к счастью. Избили. Так я узнала, что мой ненаглядный женат, у него есть ребенок, жена ждет второго. Это был брат жены и его друзья, ну, точь-в-точь как братец Дины налетел на вас. Удивительно, сценарии не меняются. Да, а я тоже была на третьем месяце, разумеется, после побоев попала в больницу. Мой отец двинул в прокуратуру с заявлением, ведь меня обманул взрослый мужчина, склонил к половой связи, плюс избиение и в результате потеря ребенка, короче, им всем грозили реальные сроки. Потом дело замяли.
— Они купили суд?
— Ме-а, — хохотнула Ника. — Меня купили. Мне предложили деньги, чтобы мы с отцом забрали заявление. Много предложили. Папа упрямился, а я рассудила, что компенсация мне не помешает. Ну, осталась бы я с гордостью, и что? Достоинство отнять нельзя, его нужно иметь, а деньги — это шанс начать жизнь заново. Я бросила свой колледж, приехала сюда. Училась на дизайнера, увлеклась фотографией. Потом папа умер, я продала дом, поехала в Италию учиться. Моей истории можно присвоить порядковый номер миллион сто тысяча первый, она ничем не отличается от других таких же… Кроме учебы в Италии у известного фотографа. А так — банальщина, потому что люди обожают наступать на грабли.
Растрогавшись, Карина ее обняла:
— Бедная. Мне повезло больше: в семье любили, сейчас Славка любит… Я счастливая, даже неудобно.
— Фу, дурочка! Живи и радуйся.
На следующий день радость несколько померкла. Девушек привезли на допрос (с ума сойти — как преступниц) в середине дня, усадили возле кабинета на стулья. Их охраняли два неразговорчивых молодчика из полиции. Или стерегли, чтобы не сбежали, но разве отсюда сбежишь? Девушки обреченно ждали своей участи. Не знали они, что у Гранина находился Слава, следователь пытался его разговорить, да куда там!
— Слушай, что вы за люди? — в конце концов, возмутился Иван Николаевич. — Неужели ты хочешь, чтобы твой друг прятался всю жизнь?
— Он не будет прятаться, — презрительно фыркнул Слава. — Найдет убийцу Дины и заживет счастливой жизнью, как прежде. По какому праву меня и мою невесту арестовали?
— Задержали. За укрывательство подозреваемого.
— Подозреваемого?! Ха! Совести у вас нет. Велите привезти мои вещи, в портмоне лежит записка, Глеб написал ее. Я специально разворачивал ее по десять раз на дню, чтобы она состарилась, а вы не кричали, будто написана она вчера.
Усмехнувшись, Гранин начал читать с листа, лежавшего у него на стиле:
— «Я, Глеб Вараксин, заявляю, что в ночь с 17 на 18 августа была убита моя девушка, с которой мы занимались любовью в парке…» И дальше краткое описание, как это произошло.
Слава, презрительно опустив уголки губ вниз, смело и надменно бросил следователю:
— Шмонали мои вещи? Хм!
— А как же. Послушай, пока вы искали убийцу, он замочил еще трех человек. Из них две юные девушки-красавицы и один мужчина.
— Что вам надо? — подался к нему корпусом Слава, при этом говорил с вызовом. — Что вы хотите от меня? Комплекс вины повесить? Так это вами не найден убийца, а мы — дилетанты, пытаемся защититься от неправомочных обвинений. Или вы добиваетесь своей болтовней, чтобы я назвал место, где Глеб может прятаться? Везите лучше меня в свой изолятор. Живут же там люди, и я как-нибудь…
— Знаешь, я уважаю твою позицию, правда. Глебу можно позавидовать — у него есть верный друг, но сейчас не он нам нужен, а все, что вам известно. И потом, самое главное: убийца опасен для вас. Это хоть доходит?
— А почему вы думаете, что мы что-то знаем? — пыхнул Слава.
Он, конечно, нервничал. Провести ночь в изоляторе временного содержания, потом проделать путь в ментовозке в прокуратуру и, наконец, испытать на себе, что такое допрос, да еще когда тебе приписывают укрывательство… жуткое положение. Отсюда и ершистость, своего рода защита.
— Объясняю, — сказал Гранин. — Вы странным образом собрались вместе, я имею в виду Нику и вашу дружную компанию ветеринаров. Мне известно, что Ника снимала в парке Вараксина с Диной, значит, не случайно вы встретились, вы что-то явно замышляете. Вячеслав, выкладывай, что знаешь.
— Я доктор…
— Ветеринар, — уточнил Гранин.
— Неважно. Звери бывают лучше людей. Так вот, я доктор, и принцип у нас один: не навреди. Короче, мне надо подумать.
Слава решил проконсультироваться у таких же задержанных. Они все законы знают, опыт у них обалденный, подскажут, как действовать, — мир не без добрых людей. А Гранин, безнадежно махнув рукой, велел увести упрямца, но привести Нику Стригунову.
— Анжела!.. Стой!.. Анже-ла!..
Она обернулась на зов. По длинному коридору к ней летела координатор с перепуганной рожицей, словно за ней гнался тираннозавр и клацал клыками прямо над головой. Женщина она упитанная и большая, к тому же немолодая, стометровка далась ей нелегко, поэтому, затормозив, она сначала отдышалась, обмахиваясь тетрадью, через минуту отбарабанила:
— Не уходи, ты нужна. Надо взять интервью…о, боже, я когда-нибудь инфаркт заработаю… у двух бизнесменов… или инсульт получу… господ удачи.
— Ничего не поняла.
— Катерина заболела, аппендицит. Придется тебе, это всего пятнадцать минут. Дорогая! Спаси. Хочешь, на колени стану? Только учти, после колен я могу и не подняться.
— Не надо на колени, — замахала руками Анжела. — Но я не могу вот так с ходу… я же новичок. Мне дают вопросы, я готовлюсь к передаче пару дней…
— Придется с листа, девочка моя. Все когда-то начинают, и чем раньше, тем лучше. Ну, пойдем, пойдем, ты же у нас умница… красавица… Не бойся, это запись, ерунда, всего пятнадцать минут. Сразу два бизнесмена, учти! Перспективные, какое-то новое направление…
— Бизнес?! — шарахнулась от нее Анжела. — Опять?
— Чшш, девочка моя. — Координатора ничем не прошибешь. — Может, это твоя судьба, кто-нибудь из них выберет тебя и… фата-свадьба-любовь! Молчи, никакие возражения не принимаются. Шеф говорит, когда ты в кадре, народу все равно, про что там речь идет, он на тебя смотрит. Постарайся, лапуля, без ошибок, времени на перезапись не будет, но лажу вырежем, я гарантирую. Анжела, гример ждет. Чмоки-чмоки!
И тем же макаром стометровку как дала назад… лошадь обогнала бы.
Анжеле пришлось изменить маршрут на сто восемьдесят градусов, впрочем, работать она готова без сна и отдыха, но без подготовки… страшновато.
Гример подправляла макияж, в то же время Анжела умудрялась читать вопросы. Хороша ерунда: пятнадцать минут на одну съемку! Как прямой эфир! Тут выговорить бы специфические обороты. Она повторяла сложные фразы шепотом, старательно артикулируя, чтобы не пропало ни одной буквы, вдруг в комнату вошли двое. Анжела подняла глаза — это был мужчина с трубкой, которого впервые она увидела в кафе несчастной Сонечки, а второй… Бедняжку потянуло закричать: «О, нет! Не хочу-у-у!» Вовремя налетела парикмахер, забегала вокруг, распыляя лак и орудуя расческой, таким образом отвлекла.